Прощание с Родиной
В дальнейшем все свои тексты я буду писать за пределами ФРГ. Видимо, лучше снова уезжать в эмиграцию, чтобы силой слова отстаивать ту Германию, которая несёт благо, а не погибель себе самой и другим народам мира.
«Германия погружается во тьму, но склоняться перед этой тьмой я не желаю»
Дагмар Хенн,
20 мая 2022 года.
«Над берегами, глянь! города цветут,
Где прилежанье по мастерским корпит,
Наука и где мягко солнце
Светит художнику, поощряя»*.
Мелодия этой песни уже много дней не выходит у меня из головы. Ханс Эйслер переложил эти стихи Фридриха Гёльдерлина на музыку, находясь в эмиграции. Это было в 1942 году, когда можно было разве что только тешить себя догадками и надеждами на поражение гитлеровского фашизма. Это произведение длиной лишь в несколько минут — самое ёмкое из известных мне изложений сути эмиграции. Коммунист Эйслер смотрит издалека на родину, опустошаемую коричневой ордой, и создаёт песнь, которая открывается строкой: «Святое сердце мира, мой отчий край!»
Более 30 лет назад я уже однажды покинула Германию. Та перемена должна была стать переездом в мир, полный жизни. Я последовала за образом, который сложился у меня в голове благодаря романам Жоржи Амаду, и уехала в Бразилию. Я пробыла там год, забеременела и родила дочь. Потом по желанию её отца я вернулась в Германию. И хотя там, в городе Салвадор-да-Баия, я с изумлением обнаружила, чего мне вдруг так не хватает (сырных пирогов и хлеба на ржаной закваске — баварского, плотного, с крохотными дырочками и с большим количеством специй), вернулась я всё же с неохотой, пытаясь как можно дольше мысленно оставаться в другой стране. С этой «немецкостью» жить нелегко.
Мой нынешний отъезд — это уже совсем другая перемена в жизни, когда прежде всего задаёшься вопросом: «Не капитуляция ли это?», когда начинаешь переживать за тех, кто остаётся. Переезд, пронизанный желанием оставаться полезной.
Об этой «полезности» говорил Бертольт Брехт. Это моральный принцип, в котором находит отклик молчаливое прилежание Гёльдерлина. Это так по-немецки. Не весь Брехт оцифрован, он не может улететь вместе со мной. Мне будет его не хватать — именно потому, что он символизирует эту потерянную Германию.
Когда я вижу сине-жёлтые флаги, от одного взгляда на которые меня охватывает ужас, и слышу истерику, с помощью которой эту страну приучают к войне, когда перед моим внутренним взором проходят персонажи, населяющие политический театр Берлина, то мне кажется, что эта «полезность» им просто чужда. Они не утруждают себя сомнениями и размышлениями на сей счёт, не говоря уже о том, чтобы рассматривать «полезность» в качестве основного принципа жизни. Они приносят вред, вместо того чтобы приносить пользу. Полезное для них слишком просто, слишком прозаично, и, что ещё хуже, полезное можно посчитать и пересчитать, как, например, построенные квартиры. Или суп в кастрюле, как сказал бы Брехт.
Ведь это не так, что заботятся о том, что любят. Любят то, о чём заботятся. Любовь к отечеству может быть исключительно политической, но политика в ФРГ перестала быть политикой. Фактическое исчезает среди поверхностных эмоций и пустых фраз. Правда остаётся невысказанной.
«Противоречия будут углубляться»: почему в ФРГ заговорили о разрушении единства Евросоюза по антироссийским санкциям
Когда нынешнее правительство ФРГ согласилось ввести санкции, не последовало никакой бури возмущения, хотя только самые глупые не понимали, что эти санкции в лучшем случае сильно навредят нашей стране, а в худшем просто уничтожат её. Предательство не назвали предательством. Страна, которая некогда славилась своим точным языком, своими чёткими дефинициями, теперь даже не может подобрать правильные слова, чтобы описать происходящее.
Если бы мне пришлось резюмировать, за что можно ценить эту Германию, то это был бы жест. Жест столяра, который последний раз проводит рукой по блестящей и гладкой поверхности нового стола. Жест каменщика, который, чуть-чуть помедлив, кладёт последний камень. Жест швеи, которая срезает последнюю нитку на платье и держит его перед собой, чтобы рассмотреть готовую работу. Гордость за то, что делаешь, и гордость за то, что сделал это хорошо. Но эта гордость рассудительная, почти стыдливая.
Если посмотреть на Берлин как на город, то такого там не найдёшь. Состояние дорог вызывает такое же чувство стыда, как и спящие на улицах бездомные или станции метро. Везде царит лихорадочная деятельность, о которой постоянно трубят, но которая при этом не стремится к качеству. Берлин — это всего лишь квинтэссенция заброшенной страны, как пострадавшая от наводнения долина реки Ар — симптом и прогноз одновременно.
В 80-е годы прошлого столетия велись жаркие дискуссии о «второстепенных добродетелях»: пунктуальности, точности, лояльности. Их отвергли, потому что нацисты воспользовались ими для совершения ужасающих преступлений против человечества. При этом порицания заслуживал явно не избыток второстепенных добродетелей, а недостаток образования и здравого смысла, недостаток личной ответственности. Да, прежде всего последней, ибо именно отказ от личной ответственности делает людей добровольными орудиями преступления.
Это можно заметить, наблюдая за факельными шествиями в честь Степана Бандеры на Украине. Хватит и 30 секунд просмотра. Достаточно лишь услышать, как толпа выкрикивает лозунги. Всегда есть кто-то, кто кричит первым, — и все орут вслед за ним. То, как кричат участники, демонстрирует, что они подавили и отключили своё мышление, свои чувства, свою личность и прямо-таки празднуют отказ от них.
Нечто подобное прямо сейчас происходит в Германии. Это готовилось с 2014 года, когда под огонь критики попало робкое движение за мир, сформировавшееся в ответ на войну в Донбассе и обвинённое в связях с идеологией «Третьего пути». Сейчас всю политику борьбы с коронавирусом фактически можно признать частью этого развития. Верь тому, что тебе говорят, тогда ты хороший человек. Если ты не веришь, то мы придумаем сотню маленьких способов, как сделать твою жизнь невыносимой.
Награда за этот отказ от ответственности та же, что сейчас вручается укронацистам: тот, кто заслужил ярлык хорошего человека, может с ненавистью и презрением смотреть на всех нехороших и вдобавок получает подтверждение, что его ненависть вовсе не ненависть, а часть добра. Ведь снова и снова звучит мысль, что ненависть и травля — это другие: отказывающиеся от вакцинации, понимающие Путина, инакомыслящие.
Если бы только это, то причин эмигрировать было бы недостаточно. Я выросла в Баварии, в Мюнхене, и уже в 12 лет распространяла коммунистические листовки. Такой опыт хорошо закаляет и делает невосприимчивым к некоторым вещам.
Что эта невосприимчивость вводила меня в заблуждение относительно некоторых фактов, я поняла только в связи с путчем на Украине.
За несколько недель до событий в Одессе в Запорожье прошла демонстрация против «майдана», участников которой сторонники «майдана» взяли в кольцо и несколько часов подряд забрасывали чем ни попадя. Я видела события того дня в стриме. Там царило настроение, пронизанное насилием, но ещё гнушавшееся убийства. Меня особенно поразила одна ухоженная женщина средних лет, которая стояла во внешнем кольце и выкрикивала лозунги. По ней было хорошо заметно, как сильно она наслаждается этим моментом превосходства. Комментарий, который параллельно появился в стриме и который я по абзацам прогнала через автоматический переводчик, чтобы хоть как-то разобраться в том, что там происходит, был полон возмущения: «Это фашизм!»
Я оторопела. Ведь та женщина в своём злобном высокомерии один в один походила на тех, кто ругал меня, когда я разносила листовки, и бросал мне в лицо, что мне место в лагере, что меня надо поставить к стенке и тому подобное. Тем, кто реагировал таким образом, было по большей части от 60 до 70 лет.
Но лишь когда я прочитала комментарии к этому случаю в Запорожье и задумалась, я поняла, что несколько десятилетий назад в Мюнхене те озлобленные люди были не просто фанатичными антикоммунистами — на самом деле с большой долей вероятности они были нацистами. Преступниками, чьё желание убивать было тенью прошлых убийств, так же как эти реакции в Запорожье были предвестником грядущих.
Я уже достаточно много написала о том, как бойня в Одессе стала тем моментом, который разделил мир. Что произошло в связи с этим и после этого, масштаб откровенной лжи в СМИ и политике меня тем не менее удивили. Как и твёрдая решимость не замечать фашизма на Украине, которая глубоко проникла в ряды тех, кто называет себя левыми. Сейчас она просочилась ещё глубже. Я сидела в российских блогах, пытаясь сориентироваться в этом чужом мире с помощью автоматического переводчика и проверить, соответствует ли моё восприятие событий на Украине действительности. То, что я читала, очень напомнило мне свидетельства из Германии 1933 и 1934 годов. Даже видео, где сторонники «Правого сектора»** штурмуют заседания областных парламентов, выглядели как хроника действий штурмовых отрядов.
Если немецкая история к чему-то обязывает, так это к противостоянию нацизму.
Это было непросто даже восемь лет назад, ведь формулировка «против правых» уже вытеснила любой настоящий анализ фашизма и заслонила понимание того, что разница между консерваторами и фашистами в борьбе с фашизмом — это разница между возможными союзниками и врагами.
Правнук Бисмарка против Гитлера: как Советский Союз организовал немцев на борьбу с нацизмом
Это показывает история немецкого Сопротивления, а также история Национального комитета «Свободная Германия», который ещё во время войны начал готовить путь обществу, освобождённому от нацизма.
Одна из причин, по которой немецкие левые не видят реальной линии фронта на Украине и готовы впрячься в абсолютно неправое дело, заключается в их полном игнорировании истории. Удобнее жить, отрицая существование нации, чем вести постоянную борьбу за неё. Ведь это требует политического участия, которое не определяется мимолётными возмущением и модой, а предполагает выдержку, желание учиться и готовность идти на жертвы.
Правому лагерю, против которого хотят выступать, даётся очень поверхностное определение без учёта реальных интересов. Фактически с ним даже не борются, ведь такая борьба подразумевала бы желание убеждать. Вместо этого правых лишь изолируют. При этом линию всегда задаёт текущая политическая мода, будь то климат, миграция или вопрос войны и мира. За столь низкую цену настоящий антифашизм не купить. Ведь на самом деле речь идёт о борьбе против отрицания всего человеческого. Чтобы стравиться с этой задачей, нужно быть абсолютно уверенным в своей собственной человечности.
Эти стандарты человечности в Германии утрачены. Нынешние нападки на Россию были бы невозможны, если бы в сознании присутствовал тот факт, что величайшая победа Красной армии заключалась в том, что она не стала мстить за тысячи разрушенных городов, за четыре года ожесточённых сражений, за миллионы и миллионы жертв немецкой оккупации. Именно эта победа, этот замалчиваемый факт сделали триумф Красной армии в прямом смысле слова победой человечества — и в то же время они означают, что всякое преуменьшение этих заслуг является отказом от человечности.
Но вернёмся в наше настоящее. Даже безумие и разжигание войны в немецких СМИ, а также множество впавших в истерику можно было бы стерпеть. Но эрозия права показывает в конечном итоге настоящее положение дел в стране.
В буржуазном государстве демократия не исчезает в один миг. Она крошится. Несущие стены постепенно ослабевают до тех пор, пока оставшаяся часть здания вдруг разом не падает. Путь к Адольфу Гитлеру шёл через Генриха Брюнинга и Карла Цёргибеля.
Когда в прошлом году Конституционный суд ФРГ признал законными меры по борьбе с коронавирусом, это стало одним из самых крупных отвалившихся кусков. Пространство для иных мнений неуклонно сужается. Оно в ФРГ и так никогда не было особо большим, но если учесть, сколько всего сейчас запрещено говорить, сколько всего больше нельзя показывать, какие незамысловатые мнения могут стоить человеку работы и карьеры, то можно сказать, что от него почти ничего не осталось.
«Библиотека» и «книги»: корреспондент RT побывала в бывшей пыточной тюрьме азовцев
Процесс продолжает набирать обороты. Когда газета taz, создававшаяся как альтернатива корпоративной прессе, публикует фашистский текст, потому что автор выступает против Путина, это показывает, насколько далеко зашло разложение. Запретить 9 Мая советский флаг у мемориала советским солдатам — это не просто искажение истории. Это решение наших дней, которое принимается на основе исторического примера. Так было в 2014 году на Украине. История может давать примеры для подражания, но решение всегда относится к сегодняшнему дню и приносит плоды здесь и сейчас.
Вставать на сторону боевиков «Азова» — это не что иное, как поддерживать Франко или колумбийские «эскадроны смерти». Подобные вещи Запад совершал на протяжении десятилетий. В основном он делал это втайне, вопреки официальному нарративу о демократии и правовом государстве. Однако теперь требуется активное согласие. НАТО вместе со своими коричневыми приспешниками стало государственной доктриной, которой требуется давать присягу. Под него кроятся соответствующие законы, чтобы пресечь любое сопротивление. Мы уже увидели в случае с коронавирусом, как это работает: ещё никогда не было столько запретов на демонстрации.
Именно меры государственного аппарата определяют разницу между симпатией к фашистским позициям и фашистским правлением. Как на уровне ЕС, так и на уровне ФРГ отличные от мейнстрима позиции, в первую очередь направленные против НАТО, всячески не допускаются к публикации и распространению. В ближайшей перспективе за них, похоже, начнут карать. В Австрии, например, уже есть закон, который предполагает денежные штрафы за распространение контента RT. Запрет буквы Z в Германии — шаг в том же направлении. Если уже такие мелочи приводят к уголовному преследованию, то что это значит для авторов текстов, подобных этому?
Использование буквы Z расценивается как «поддержка военной агрессии». Такое правоприменение соответствующего параграфа в Уголовном кодексе — верх полного отрицания самого его происхождения. Это ведь Нюрнбергский трибунал объявил военную агрессию наивысшим преступлением против международного права — военную агрессию гитлеровской Германии, в том числе в отношении Советского Союза. Эти параграфы были направлены не на мнения, а на деяния — особенно на людей, которые действительно могут совершить подобные деяния.
Когда ФРГ бомбила Белград, это была военная агрессия. Одним из её сторонников, которого можно было бы привлечь к уголовной ответственности, был на тот момент министр иностранных дел Германии Йошка Фишер. Однако уже тогда немецкая правовая система настолько пришла в упадок, а движение за мир было настолько слабым, что обвинение в подготовке военной агрессии, выдвинутое против федерального правительства того времени, не увенчалось успехом. В разъяснении Конституционного суда говорилось, что наказуема лишь подготовка, а не само ведение военной агрессии...
Теперь параграф, касающийся действий правительства, применяется в отношении выражения мнений. При этом стирание границы между мнением и деянием — характерная черта нацистской судебной системы. Народная судебная палата Роланда Фрейслера выносила смертные приговоры за мнения. Тот факт, что одно из правовых последствий Нюрнбергского процесса сейчас используют, чтобы приблизиться к практике также осуждённой фашистской судебной системы, показывает, к чему ведёт искажение истории.
Германия погружается во тьму, но склоняться перед этой тьмой я не желаю и не буду. Моё оружие — слово, и его здесь попытаются отобрать у меня и у таких, как я. Другие сопротивляются иными способами и принимают иные решения, но это точно не делает их задачу легче. Я же покину страну.
Когда я думаю о том, что чувствовали все те, кто эмигрировал в то время — Брехт, Эйслер, Тереза Гизе, Томас Манн, Оскар Мария Граф, Анна Зегерс, Курт Тухольский, — что творилось у них в душе, когда они видели страну, которая вдруг наводнилась флагами со свастикой, я спрашиваю себя, была ли это та же смесь нереальности и отвращения, с которой я сегодня смотрю на всё разукрашенное в синий и жёлтый цвета, с которой я читаю все эти жаждущие войны строки в прессе. Интересно, они тоже слышали эти два голоса, один из которых говорит мне: «Всё ещё не так уж и плохо», а другой торопит уезжать? Какая тяжёлая это, должно быть, была ноша — не только спасти свою шкуру, но и сохранить честь страны.
Я надеюсь, что смогу спасти кусочек той, другой Германии, как смогли они спасти его тогда. Сырные пироги и хлеб я теперь умею печь сама. Когда я иду по улицам Москвы, а не Мюнхена или Берлина, мой путь накладывается на пути прошлого. Он другой, но всё-таки схожий. Возможно, будет и третья точка соприкосновения — возвращение и новое начало.
«Святое сердце мира, мой отчий край!
Всё претерпел ты, как сама Мать-Земля,
Когда из недр твоих пришельцы
Самое лучшее извлекали».
* Стихи Фридриха Гёльдерлина цитируются в переводе Владимира Летучего.
** «Правый сектор» — украинское объединение радикальных националистических организаций, признанное экстремистским и запрещённое на территории России (решение Верховного суда РФ от 17.11.2014).
Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.
- «Украинский фашист и профессиональный агент Гитлера»: в МИД России оценили архивный документ ЦРУ о Бандере
- «Русофобия оказалась выгодным бизнесом»: на RTД премьера фильма «Воспитанные фашизмом»
- «Хотят вытравить память»: как в Прибалтике пытаются бороться с Днём Победы и советским наследием
- Боевики «Правого сектора» открыто призывают в ДНР к геноциду русскоязычных и греков
- Шольц: антироссийские санкции не отменят сразу после прекращения боевых действий на Украине
