ДЖУЛИАН АССАНЖ: Сегодня у меня в гостях два правозащитника. Моаззам Бегг провел несколько лет в тюрьме Гуантанамо по подозрению в причастности к «Аль-Каиде». Под давлением Великобритании в 2005 году его отпустили, так и не предъявив ему никаких официальных обвинений. Теперь вместе с бывшим юристом Асимом Куреши они борются за права других узников «войны против терроризма» в составе организации Cageprisoners.
«Арабская весна» дала мусульманам пищу для размышлений
На мусульман по всему миру ведется наступление, уверены бывшие узники Гуантанамо Моаззам Бегг и Асим Куреши. В программе Джулиана Ассанжа они заявили, что последние события в арабском мире многое показали. В частности, что на Западе неправильно понимают исламский джихад. Для мусульман это, прежде всего, реализация права на самозащиту. И нельзя отбирать его просто потому, что США решили, что имеют моральное превосходство над всем миром.
Они выступают за верховенство права и справедливый суд. Мне интересно, как это соотносится с законами шариата и какой была бы система правосудия, если бы все мусульманские страны объединились в единое сверхгосударство.
ДЖУЛИАН АССАНЖ: Начнем с Гуантанамо. Вы подписали признание, в котором говорится следующее: «Я был вооружен и намерен сражаться вместе с «Аль-Каидой» и талибами против США и их союзников. После падения первой линии обороны я был вынужден бежать от наступающих американских войск на базу Тора-Бора. Я сознательно оказывал поддержку и помощь боевикам «Аль-Каиды»: укрывал у себя дома членов их семей, участвовал в распространении пропагандистских материалов «Аль-Каиды», принимал тех, кто проходил подготовку в лагерях террористов, сознавая, что некоторые из них в будущем могут стать агентами «Аль-Каиды» и совершать террористические акты против Соединенных Штатов Америки». Вы и в обычной жизни выражаетесь таким языком?
МОАЗЗАМ БЕГГ, бывший заключенный тюрьмы Гуантанамо: Нет, обычно я так не разговариваю.
ДЖУЛИАН АССАНЖ: Звучит очень официально.
МОАЗЗАМ БЕГГ: Подписать подобное признание меня вынудили следующие обстоятельства: мои руки связали и привязали к ногам за спиной, на голову нацепили мешок и непрестанно били. Все это время за стеной я слышал крики женщины. Мне сказали, что это кричит моя жена. Перед глазами у меня вертели фотографии моих детей и спрашивали: «Как ты думаешь, когда ты их снова увидишь? Как ты думаешь, что с ними случилось, когда тебя забрали? Как ты думаешь, где они сейчас?» Передо мной встал мучительный выбор: сдаться и подписать бумагу, которую они от меня требовали, или стоять до конца — и тогда неизвестно, что будет с моей семьей. Разумеется, я все подписал.
ДЖУЛИАН АССАНЖ: После выхода из тюрьмы вы вступили в организацию Cageprisoners и начали защищать людей, с которыми вы познакомились в Гуантанамо и других местах. С тех пор вы выступаете с требованием их освобождения или проведения полноценных судебных процессов. Но вот какая получается ситуация. В 2010 году вы стали главным персонажем одной из депеш, направленной американским послом в Люксембурге на родину и опубликованной впоследствии WikiLeaks. Вы ведь приезжали в Люксембург и призывали власти Люксембурга принять у себя узников Гуантанамо. Вот что пишет посол: «Моаззам Бегг делает за нас нашу работу. Его логичная и четкая аргументация звучит крайне убедительно. Как это ни удивительно, после четырех лет тюрьмы и, как он утверждает, пыток, Бегг обращается к правительству Люксембурга с той же просьбой, что и мы: принять у себя заключенных Гуантанамо». Получается, администрация Обамы теперь считает вас своим? Как вам такой поворот событий?
МОАЗЗАМ БЕГГ: Да уж, моя репутация теперь подмочена. Ну а если серьезно, то я был бы рад, если бы власти прислушались к послу, но я-то уверен, что США по-прежнему считают меня врагом и боевиком.
ДЖУЛИАН АССАНЖ: Хотелось бы как раз поговорить об охоте, которую США ведет на экстремистов. Цель Cageprisoners – добиваться для узников освобождения или справедливого суда, выступать в их защиту. Но с приходом Обамы правительство США начало использовать беспилотники для уничтожения мусульман-экстремистов по всему миру. Значит ли это, что скоро ваша организация останется без работы? Ведь если посадить человека в Гуантанамо, он превращается в политическую проблему, а если человека устранить физически, то, пусть его уничтожение и вызовет некоторую реакцию, зато потом «нет человека – нет проблемы».
МОАЗЗАМ БЕГГ: Нам бы очень хотелось поскорее оказаться без работы, потому что когда постоянно, каждый день, работаешь с подобными случаями, с заключенными, которых мы защищаем, с их семьями, это невыносимо тяжело. Я часто говорю: Буш держал людей в тюрьме без суда, а Обама их просто убивает. Обама же, когда баллотировался, обещал перемены. Вот вам перемены: теперь людей не держат в тюрьме без суда, а сразу убивают.
ДЖУЛИАН АССАНЖ: Асим, выступая в 2006 году на митинге, вы произнесли пламенную речь. Я процитирую отрывок: «Примером для нас служат братья и сестры, которые сражаются в Чечне, Ираке, Палестине, Кашмире и Афганистане. Путь к победе нам показывает «Хезболла», теснящая израильские войска. Мы знаем, что наша священная обязанность – поддержать джихад наших братьев и сестер в странах, где Запад угнетает их». Я посмотрел само выступление и, честно говоря, увидел мусульманина, яростно призывающего к джихаду. Почему вы выступили с такой речью?
АСИМ КУРЕШИ, бывший заключенный тюрьмы Гуантанамо: Эти слова были сказаны в 2006 году после того, как израильтяне обстреляли Кану, в результате чего погибло много мирных граждан. Вы должны понять, что сейчас на мусульман по всему миру ведется наступление, жертвами которого становятся сотни и тысячи людей. И наше видение джихада, по крайней мере, на данном этапе, заключается в том, что у нас, мусульман, есть право на самозащиту. Какой смысл говорить о том, что людей убивают, говорить об «оккупации», «колониальном господстве», «расизме» и т.д., если при этом вы отказываете людям в праве на самозащиту. Получается, они и дальше должны терпеть, когда их бьют, убивают, насилуют — и они не имеют права защищаться.
ДЖУЛИАН АССАНЖ: Под самозащитой вы понимаете вооруженное сопротивление?
АСИМ КУРЕШИ: Конечно. Во всех этих странах люди должны получить такое право. Кстати, вы не полностью процитировали мою речь. В ней я также говорил о том, как мусульмане Великобритании должны помогать этим людям – проводить различного рода акции, оказывать максимальную поддержку – политическую и любую другую. И я действительно считаю, что это наша обязанность. При этом я понимаю, что проблему нельзя решить путем конфронтации. Мы, и я лично, выступаем против насилия как метода борьбы. Мы считаем, что проблему можно решить только путем диалога. Но при этом я также считаю, что у каждого есть право на самооборону.
ДЖУЛИАН АССАНЖ: Вы говорите «защищаться». Давайте возьмем такой пример: Беслан. Нападение на школу в Чечне. Погибло триста с лишним человек.
АСИМ КУРЕШИ: Да, я знаю.
ДЖУЛИАН АССАНЖ: Конечно, в Чечне есть масса военных проблем, и чеченские террористы наверняка сказали бы, что они тоже «защищались». Вы о такой «защите» сейчас говорите?
АСИМ КУРЕШИ: Я лично не поддерживаю такую позицию. Я не считаю такой подход правильным с точки зрения ислама. И я не живу в таких обстоятельствах, как они, поэтому я не могу давать какие-то оценки с точки зрения права или с точки зрения мусульманства, поскольку я не эксперт по исламу. Я не согласен с той тактикой, которую использует в разных странах «Аль-Каида», поскольку я считаю ее неэффективной в плане достижения конечной цели. Однако с точки зрения общей концепции (а именно об этом я говорил в той речи), люди имеют право на самозащиту. Нельзя отбирать у людей это право просто потому, что США решили, что имеют моральное превосходство над всем миром.
МОАЗЗАМ БЕГГ: Я хотел бы сказать несколько слов о том, как используется термин «джихад». Люди употребляют его, даже не понимая, что он на самом деле означает. Мы поддерживали джихад — давайте заявим об этом открыто. В 1970-е и 1980-е гг. британское правительство поддерживало моджахедов: их привозили в Британию, спецназовцы из SAS проводили с ними занятия на горе Сноудон… И буквально несколько месяцев назад Британия снова поддержала джихад, оказав помощь ливийцам, которые называли себя моджахедами. Так что происходит такая подмена понятий. Получается, что джихад — это плохо, но только если мы сами в нем не участвуем. Поэтому Cageprisoners, как мусульманская организация, стремится объяснить людям, что политики и СМИ обманывают их, используя этот термин применительно к вероисповеданию.
ДЖУЛИАН АССАНЖ: Хочу задать два «хитрых» вопроса. В чем Буш оказался прав? Что он сделал правильно? Он может вменить себе в заслугу тот факт, что с 2001 года на территории США не было ни одного серьезного теракта. Как ему это удалось? Если бы я выступал на его стороне, то сказал бы, что сработали введенные во время его президентства меры – системы слежки и наблюдения, превентивные аресты… Люди запуганы историями из Гуантанамо — людей держат в тюрьме и даже казнят без суда…
МОАЗЗАМ БЕГГ: Если вы спрашиваете, что Буш сделал правильно, то я бы сказал, что в плане войны с терроризмом он всё сделал неправильно. В самом начале своего президентства он был другим. Как ни странно, некоторые сторонники идей «Аль-Каиды» в Саудовской Аравии даже приветствовали избрание Буша на пост президента. Они говорили: «Мы обрадовались, когда вы пришли к власти, потому что мы видим в вас единомышленника». А потом он сказал…
ДЖУЛИАН АССАНЖ: Вы сейчас говорите про ваххабитов?
МОАЗЗАМ БЕГГ: Да. А потом он сказал, что этот крестовый поход затянется. И с этого момента он уже всё делал неправильно.
ДЖУЛИАН АССАНЖ: А что сделал правильно бен Ладен?
МОАЗЗАМ БЕГГ: Если говорить о его деятельности в Афганистане во время советской оккупации — тогда американцы поддерживали его — он все делал правильно. Он все делал правильно, потому что Запад его поддерживал, и это было свидетельством его правоты. А неправ он был…
ДЖУЛИАН АССАНЖ: Но мне интересна ваша оценка, а не оценка Запада.
МОАЗЗАМ БЕГГ: Я тоже считаю, что он был прав. Я думаю, у афганцев было полное право бороться за свою свободу, используя помощь тех, кто готов был ее оказать. Но что касается приказа о совершении терактов 11 сентября — если он действительно отдал его, в чем я лично совершенно не уверен, поскольку полноценного разбирательства не проводилось, — но если за этими терактами и вправду стоял бен Ладен, то здесь он был не прав, поскольку эти теракты спровоцировали цепную реакцию, и мы до сих пор расхлебываем ее последствия.
ДЖУЛИАН АССАНЖ: В чем причина его успеха как лидера?
МОАЗЗАМ БЕГГ: Во-первых, я не уверен, что он был лидером. Дело в том, что миф о могуществе «Аль-Каиды», на мой взгляд, был раздут до невероятных размеров. Название «Аль-Каида» — это бренд, который работает по принципу франшизы: есть «Аль-Каида в Магрибе», «Аль-Каида в Европе» и т.д. Если какие-то люди хотят называться «Аль-Каидой», они просто берут себе это название и становятся «Аль-Каидой» в своем регионе. Но тесной координации между этими группами в том виде, как нам пытаются представить, не существует.
Что же касается бен Ладена как человека, который олицетворял для людей «Аль-Каиду», то если вы приедете в мусульманский мир, вы увидите, что большинство людей не поддерживают теракты 11 сентября. Люди не поддерживают действия, от которых гибнут мирные жители. В мусульманском мире в связи с этим возникли большие разногласия. Так что многие люди совершенно не согласны с такими методами.
ДЖУЛИАН АССАНЖ: А как к бен Ладену относились до 11 сентября? Насколько он был известен в мусульманском мире?
МОАЗЗАМ БЕГГ: Он был не очень известной личностью. Если говорить о странах Персидского залива, о тех людях, которые принимали участие в джихаде против Советского Союза, то в этих кругах его, конечно, знали, потому что он многим пожертвовал ради этой борьбы и показал себя очень достойно. Миллиардеры редко так поступают. Но впоследствии, я думаю, его значимость сильно преувеличивали. США не просто уничтожили бен Ладена — они нападали на целые страны. Погибли десятки тысяч людей. Бен Ладена уже нет, но ничего не изменилось. Те проблемы, с которыми боролся бен Ладен, существуют до сих пор.
ДЖУЛИАН АССАНЖ: Как бы вы себя охарактеризовали? Кто вы в первую очередь? Мусульмане? Правозащитники? Борцы за справедливость? Может быть, интеллектуалы?
МОАЗЗАМ БЕГГ: И то, и другое, и третье.
АСИМ КУРЕШИ: Это не обязательно взаимоисключающие вещи. Быть мусульманином – значит защищать справедливость. Ислам включает в себя элементы и радикализма, и консерватизма. Всевышний в Коране говорит, что мы должны поступать справедливо, даже если это будет в ущерб самим себе. И это очень важно для понимания того, кто мы такие. Даже если нам придется свидетельствовать против самих себя, ради справедливости мы обязательно выберем этот путь. Для нас справедливость превыше всего.
ДЖУЛИАН АССАНЖ: Ваша борьба за освобождение отдельных заключенных и борьба за освобождение целых народов — как это всё соотносится с принятием Божьей воли?
МОАЗЗАМ БЕГГ: Ну вы же находитесь под арестом. И вам приходится мириться с волей других людей, с волей правительства.
ДЖУЛИАН АССАНЖ: Да, и мне это очень не нравится. Меня это раздражает. А вас не раздражает необходимость подчиняться Божьей воле?
МОАЗЗАМ БЕГГ: Человеку в любом случае приходится чему-то подчиняться. Мы все подчиняемся тому или иному закону. Но я сейчас говорю только о мусульманском мире. Запада это не касается. Запад может быть спокоен. Мусульманские общины, живущие в западных странах, подчиняются западным законам и правилам, даже если они нам иногда не нравятся. Мы сейчас говорим о мусульманском мире — от Магриба до Индонезии. Это огромное количество людей; это пятая часть всего населения Земли…
ДЖУЛИАН АССАНЖ: И чего хотят все эти люди? Верховенства закона?
МОАЗЗАМ БЕГГ: Они хотят, чтобы в их жизни присутствовал ислам. Они хотят, чтобы ими руководили мусульманские власти и чтобы вся их повседневная жизнь протекала в соответствии с мусульманством. И нам нужно уважать этот выбор. Проблема в том, что последние лет сто этот выбор игнорировали.
ДЖУЛИАН АССАНЖ: А как вы относитесь к идее объединить всех мусульман в один исламский халифат? Насколько я понимаю, одним из важнейших элементов данного государства будет применение законов шариата в качестве системы правосудия. Насколько это вероятно?
АСИМ КУРЕШИ: Сейчас мы следим за переменами в мусульманских странах по всему миру. «Арабская весна» дала мусульманам пищу для размышлений. В каждой стране складывается своя, неповторимая ситуация. Тунис при Мохаммеде Ганнуши отличается от Египта при «Братьях-мусульманах» и партии «Аль-Нур». Я думаю, что многие мусульмане в целом согласятся с общей идеей объединения и восстановления Халифата. Это идеи, которые люди лелеют издавна. Но на чем основываются эти идеи? Как они стыкуются с принципами современного мироустройства? Именно поэтому мусульмане всего мира будут с огромным интересом следить за развитием событий в Тунисе, Египте, Ливии. Новые лидеры этих стран впервые получили полномочия для создания нормативно-правовой базы, которая бы уравновесила требования законов шариата с условиями жизни в западном или, точнее говоря, современном мире.
ДЖУЛИАН АССАНЖ: Как выглядит в Вашем понимании идеальная правовая система? Должна ли она основываться на англо-саксонском праве, на шариате или же на некоем гибриде того и другого?
МОАЗЗАМ БЕГГ: Это очень масштабные вопросы, а мы ведь в основном занимаемся случаями заключения людей под стражу без суда и без предъявления обвинений. Решение глобальных вопросов в наши задачи не входит. Что касается лично моей точки зрения, то мы имеем здесь дело со всеобщей страшилкой: всякий раз, когда кто-то заговаривает о создании исламского халифата, это вызывает всеобщий ужас. Но что в сущности представлял бы собой подобный халифат? Союз государств, причем говорящих на одном и том же языке – арабском. Ради всего святого – если даже Европа, говорящая на 50 разных языках, стремится к объединению, к упразднению отдельных государств, к единому валютному союзу и т.д.…
ДЖУЛИАН АССАНЖ: С этой целью они создают Европейский Союз, что лично мне уже вышло боком…
МОАЗЗАМ БЕГГ: Я понимаю, о чем вы. Да, европейские правила экстрадиции позволяют беспрепятственно задержать человека где угодно.
ДЖУЛИАН АССАНЖ: Именно в этом главная «прелесть» крупных надгосударственных объединений…
МОАЗЗАМ БЕГГ: Но ведь речь не обязательно о таком объединении. Разница тут вот в чем: что связывает Марокко и Ирак? Общая культура и в первую очередь – язык. Можно поехать в Марокко, в любую страну региона – и тебя везде поймут. Ведь это уникальная ткань, связывающая общество. В Европе разобщающим фактором в первую очередь является языковой барьер. А в арабском мире языковая общность существует изначально, она исторически обусловлена.
ДЖУЛИАН АССАНЖ: Ну хорошо, страны региона и так уже говорят по-арабски. В чем новизна?
МОАЗЗАМ БЕГГ: Новизна в том, что в рамках халифата единство уже не основывалось бы на национализме отдельных государств. В этом главное отличие. И именно так было в прошлом. Ведь современный арабский национализм был насажден не так давно, когда кто-то нарисовал границы на карте Африки и сказал: вы теперь Ливия, а вы – Алжир, и т.д. Если арабским странам удастся вернуться к истокам подобного единства – в современном контексте, разумеется, – это способствовало бы их многократному усилению. И мне кажется, именно это и беспокоит Запад – перспектива появления нового и нежелательного центра силы прямо у них под боком.
ДЖУЛИАН АССАНЖ: А каким Вам представляется исламское правовое государство? Я не говорю о практической возможности его создания сейчас – но если бы Вы на один день стали Аллахом, что бы Вы создали?
АСИМ КУРЕШИ: Я бы не стал строить такие допущения. Ислам – такая же нормативно-правовая система, как и любая другая. У нас, по сути, существует и свой свод законов, и прецедентное право – как и в любой другой правовой системе в любой стране мира. Таким образом, для нас существуют правовые нормы, которые мы обязаны соблюдать. Когда возникают нарекания в связи с тем, как осуществляется исламское правосудие по шариату, проблема очень часто заключается как раз в том, что правоприменение полностью противоречит собственно правовым нормам. Например, если взять вопрос о побивании камнями за прелюбодеяние – соответствующая норма шариата требует наличия как минимум четырех свидетелей, непосредственно наблюдавших половой акт. При таких критериях доказательности сам факт прелюбодеяния на практике почти невозможно доказать – если только оно не имело место прилюдно, на какой-нибудь вечеринке, где все пошли вразнос.
ДЖУЛИАН АССАНЖ: А в наказание полагается именно забить камнями до смерти?
АСИМ КУРЕШИ: Да. Так вот, сам факт применения подобного наказания по сути означает, что нормы судопроизводства в какой-то момент были нарушены. Потому что невозможно доказать проступок в соответствии с такими критериями доказательности.
ДЖУЛИАН АССАНЖ: А Вы согласны с мерой наказания – побиванием камнями насмерть?
АСИМ КУРЕШИ: Так суть-то в том, что ее практического применения изначально не предполагалось.
ДЖУЛИАН АССАНЖ: Но в принципе – Вы с ней согласны?
АСИМ КУРЕШИ: Скажем так, я согласен с исламской концепцией наказания за проступки как таковой.
ДЖУЛИАН АССАНЖ: Побивать камнями до смерти?
АСИМ КУРЕШИ: Насколько та или иная мера…
МОАЗЗАМ БЕГГ: По-моему, тут важно понимать…
ДЖУЛИАН АССАНЖ: По-моему, это важный момент. Я понимаю, что есть разница между позицией организации Cageprisoners и Вашим личным мнением…
АСИМ КУРЕШИ: Я сейчас выражаю исключительно личное мнение.
ДЖУЛИАН АССАНЖ: И по Вашему личному мнению, смертная казнь – это нормально?
АСИМ КУРЕШИ: С точки зрения исламского права – да; во всяком случае, она допустима – при условии соблюдения всех правовых и процессуальных норм.
МОАЗЗАМ БЕГГ: Мне кажется, что при обсуждении шариатского права часто все внимание уделяется аспекту наказания. Но шариат – это не наказание, шариат – это закон.
ДЖУЛИАН АССАНЖ: Как комплекс правовых и процессуальных норм?
МОАЗЗАМ БЕГГ: Именно, их совокупность.
ДЖУЛИАН АССАНЖ: Именно к этому я и веду.
МОАЗЗАМ БЕГГ: К сожалению, ни один из нас не обладает достаточными знаниями, чтобы квалифицированно обсуждать это на уровне правовых основ исламского государства. В первую очередь в силу того, что шариатские нормы не применялись ни одним государством с момента падения Османского халифата. Так что это, по сути, чисто теоретическая дискуссия.
ДЖУЛИАН АССАНЖ: Не кажется ли Вам, что дело как раз в отсутствии – со времен Османского халифата – такого исламского государства, в котором людям в массе захотелось бы жить? Согласитесь, примеров немного – Оман разве что?
МОАЗЗАМ БЕГГ: Вот вам интересный факт. Когда был упразднен халифат…
ДЖУЛИАН АССАНЖ: Османский?
МОАЗЗАМ БЕГГ: Османский халифат. Так вот, одним из первых, кто высказался в его защиту, был сам Махатма Ганди. Все потому, что он понимал, что речь идет об основополагающем элементе истории мусульманского мира. Так что, говоря о призывах к созданию халифата – или, чтобы избежать этого слова, единого мусульманского блока, – мне кажется, что большинству людей такая перспектива на самом деле была бы по душе.
ДЖУЛИАН АССАНЖ: А вы не думаете, что те же тунисцы сказали бы: да, мы мусульмане; живем в Тунисе, говорим и по-арабски, и немного по-французски. И мы хотим самостоятельности, а это для нас означает, что не надо слишком тесно объединяться с тем же Египтом, который намного сильнее экономически…
МОАЗЗАМ БЕГГ: Конечно, и такие примеры были. Ведь арабские страны уже не раз пробовали различные варианты объединения на основе арабского единства. Однако исламская идея выходит за рамки арабского мира: речь о единстве всех мусульман, что включает и Турцию, и Иран, и Пакистан, и Индонезию – огромное количество людей.
ДЖУЛИАН АССАНЖ: А зачем оно, единство?
МОАЗЗАМ БЕГГ: А зачем оно Европе? Суть единства в том…
ДЖУЛИАН АССАНЖ: Мне как раз кажется, что Европе единства захотелось с подачи США: создать подобие «Соединенных Штатов Европы» – достаточно мощных экономически, чтобы противостоять Советскому Союзу. А сейчас это уже просто торгово-экономический блок.
МОАЗЗАМ БЕГГ: Потребность в мусульманском единстве была бы обусловлена, конечно же, соображениями экономики, обороны, а также возможности, как в стародавние времена, свободно перемещаться по огромным пространствам на основании того, что ты – гражданин единого мира, не разделенного согласно колониальной логике.
ДЖУЛИАН АССАНЖ: То есть был бы просто «паспорт мусульманина»?
МОАЗЗАМ БЕГГ: Ну, не знаю…
АСИМ КУРЕШИ: Насчет этого не знаю...
МОАЗЗАМ БЕГГ: Было бы просто как сейчас в Европе, где у людей есть возможность практически свободно перемещаться по всему континенту…
ДЖУЛИАН АССАНЖ: И работать в любой из его стран…
МОАЗЗАМ БЕГГ: Именно.
АСИМ КУРЕШИ: Возможно. Поживем – увидим.
МОАЗЗАМ БЕГГ: Вернемся к организации Cageprisoners. Можно найти себе в жизни различное применение – почему Вы решили посвятить себя работе в Cageprisoners? Асим?
АСИМ КУРЕШИ: Я вообще-то занимался корпоративным правом. А потом я довольно радикально изменился. Дело в том, что существование Гуантанамо, британская практика бессрочного заключения без обвинений, британский Закон об экстрадиции – все это в совокупности приводит тебя к мысли, что творится беззаконие, причем с вполне конкретными целями. Это и побудило меня заняться чем-то, что можно было бы противопоставить подобному обращению. Cageprisoners – это важная возможность для мусульман сказать свое слово и почувствовать свою силу. Мы надеемся, что наша организация помогает мусульманам осознать, что можно отстаивать свои права и выступать за правое дело, не чувствуя себя при этом правонарушителем.
МОАЗЗАМ БЕГГ: Для меня все очевидно. Речь идет о том, что затронуло меня лично, и что постоянно влияет и влияло бы на мою жизнь, даже если бы я не хотел всем этим заниматься. Наверное, это можно сравнить с комплексом вины у выжившего в катастрофе: ты пережил травму и остался цел, а кто-то не уцелел, или страдает по сей день. Ты чувствуешь ответственность за других. Я ощущаю на себе обязанность защищать их, обусловленную не только соображениями морали или религии, но и моим личным опытом, а также возможностями. Если я что-то могу сделать – значит, я обязан это сделать. И, по-моему, я что-то могу.
Публикуем в Twitter актуальные зарубежные статьи, выбранные редакцией ИноТВ
Сегодня в СМИ
