Братское сердце
о работе приграничного госпиталя, оказывающего помощь бойцам СВО
На пятачке перед госпиталем стоит хирург. Свет луны освещает его клетчатую рубашку. Про себя я называю его Бедуином: он оперирует в марлевой повязке, оставляющей только прорезь для глаз. Подъезжает машина, и уже в свете её фар становится видна георгиевская лента в петлице Бедуина. Из госпиталя, гремя каталками, выносятся санитары в военном. Госпиталь — на самой границе, он — первый этап в оказании помощи бойцам.
Санитары выносят из машины трёх бойцов, кладут их на каталки и убегают.
— Вы откуда? — наклоняюсь над ранеными.
«Ангел-хранитель меня спас»: как подписчики RT помогают пострадавшим от обстрелов ВСУ белгородцам
— А мы с войны! — отвечает молодой черноволосый боец. — Я командир эвакуации. Представьте: их БМП встала прямо напротив нашего блинчика! Я голову вот так влево поворачиваю: «Пацаны, воздух!» И всё. Нагинаюсь — бли-ин, Царство Небесное пацану: он всех нас спас, в него все осколки зашли. Но, вообще, мы наступаем, только конкретно на нас они наступили — вон, ноги в решето и рука.
Он показывает окровавленную руку, бойцы, кашляя, смеются.
— Это было сегодня утром, — продолжает боец. — А спасли мы себя сами: я не стал ждать другую группу, взял своих, и мы пошли. У нас у всех дырки, мы все текём. Как шли — не знаю, наверно, на болевом шоке. Но километр до следующего медпункта дошли.
Он немного рисуется и, как рэпер, жестикулирует здоровой рукой, достав её из-под одеяла, на которое кто-то из фельдшеров скорой положил пакет с печеньками, сигаретами и поясом «Живый в помощи Вышняго».
Из-под носилок мяукает кошка.
— О, кошечка пришла! — говорит тот же боец. — Значит, я хороший! А вообще, я 50 человек спас только за этот месяц. Хотя я трус ещё тот. А! Как я боюся, а-а-а! Ну вчера снайпер дважды отработал по моей каске, но, в принципе, у меня всё нормально, только рука болит. Сильно.
Появившиеся санитары молча берутся за каталки. Они дребезжат, уезжая на скорости, и молодой командир уже серьёзным голосом кричит мне: «Но мы 10 км вперёд прошли за месяц! 10 км — разве это мало?!»
— Это много! — кричу я. — Это очень много!
Мы остаёмся вдвоём с Бедуином. На земле — мягкие носилки, залитые свежей и старой кровью. В свете луны голубые глаза Бедуина строги и серьёзны.
— Раненые — как дети, — говорит он. — Вчера один начал рассказывать мне про дислокацию войск, в палате были я и санитар. Я его перебил: «Поберегите эту информацию». Его как ошпарило. Они сразу после боя слишком открыты, как дети…
Профессионализм и мужество: какие уникальные операции проводят российские военные хирурги
Мимо него проносится каталка — санитар везёт раненого. На миг глаза хирурга и раненого встречаются — и раненый как будто сразу понимает: перед ним человек, который вот-вот будет держать в руках его жизнь. В глазах раненого появляются надежда и беспомощность.
— Дашков? — быстро спрашивает хирург.
— Ага, — кивает на ходу санитар.
В коридоре у стен стоят каталки. На них спят или тихо стонут раненые. Операционных всего две. Почти все оперирующие здесь хирурги — из военно-медицинской академии Санкт-Петербурга. По сути, это те медики, которые заходили на Украину с нашими войсками в 2022 и 2023 годах. Уехав оттуда, Бедуин сильно скучал, мечтал вернуться на фронт, где он, пережив свою первую сортировку, самый сложный процесс военно-полевой хирургии, почувствовал себя настоящим хирургом.
Дашкову мучительно ставят катетер. Над ним висят три санитарки, он стонет, пыхтит, не выдерживает и кричит. На каталке он совершенно голый, и я смотрю только на его стопы, от боли он скребёт одной о другую, поджимает пальцы так, что костяшки желтеют.
— Терпи! Терпи, миленький! — уговаривают санитарки. — А хочешь матюкаться — матюкайся!
— Не надо матюкаться, — в коридоре появляется Бедуин. — Просто дыши спокойно.
— Всё, пошло, пошло, — радостно говорят санитарки.
Белоусов: надо решить вопросы с обслуживанием участников СВО в медучреждениях
— Братское сердце, — Бедуин наклоняется над Дашковым. — Возможно, когда ты проснёшься, одна почка будет удалена. Возможно, операция завершится удалением почки и выведением кишки на переднюю брюшную стенку. Важно, чтобы ты был готов.
— На что готов? — со страхом спрашивает Дашков.
— Братское сердце, — говорит Бедуин, — я не смогу тебя будить, когда мы войдём в живот и увидим все нюансы. Мы с тобой сейчас обговариваем всё.
Дашков отворачивается к стене. Пальцы его ног разжимаются, я догадываюсь, что он плачет.
— Дайте покурить, — он поворачивается к санитарке.
— Ну куда тебе курить, миленький? — отвечает она.
Бедуин уже знает, куда он пойдёт — выйдет на магистральные сосуды, поставит сосудистые держатели и в любой момент, если увидит артериальное кровотечение именно из почечной артерии, сможет аорту пережать. Он думает об этом, стоя посреди коридора с отбитой плиткой на полу. Здесь носятся санитары, медсёстры, двери в палаты открыты, на койках отходят от наркоза, спят или просят воды раненые. Я захожу в палату и даю воды тем, кому можно. Возвращаюсь и вижу Бедуина в той же позе застывшего над отвернувшимся к стене Дашковым. По глазам Бедуина я понимаю: в уме он довёл операцию до успешного конца.
Несколько дней назад сюда вот так же завезли двоих бойцов ВСУ. Бедуин оперировал их с хирургом Надеждой Ивановной, а потом сказал мне: «Хирурги не должны играть в судей. Медики — бесполые существа со спокойной психикой и ровным отношением к людям».
Мы с ним и ещё двумя полевыми хирургами сидели в «чайной» — узкой комнатке, где врачи пьют чай. После спасения жизней украинских солдат Бедуин говорил, что тут вопрос для хирурга совсем не в том, кому он помог, а в том, как сам хирург поступил в данной ситуации.
Вот перед ним украинец. Он может пнуть его ногой. Но кем он после этого будет? Точно не врачом. Он может пнуть, а может исполнить свой долг с чистой совестью. Те украинцы смотрели на Бедуина так же, как Дашков, — с надеждой и беспомощностью.
«Помогать можно в прямом смысле руками»: как детский хирург основала волонтёрское движение «Стерильность — фронту»
Все операционные заняты, и Бедуин заходит в ту, где оперирует Надежда Ивановна. На столе крупный мужчина с раскрытым животом. На его груди горкой лежат кишки, и Надежда Ивановна перебирает их в поисках осколков. На безвольной руке раненого под беспощадным глазом лампы блестит обручальное кольцо. Из проигрывателя звучит песня — «Моё маленькое сердце выставляю на стол». Пищат приборы. Обойдя капли крови на плитке, я встаю за Бедуином, который теперь внимательно следит за пальцами Надежды Ивановны. Достаю из кармана телефон, гуглю эту песню — называется «Курточка». Если этот человек выживет, думаю я, если весь этот ворох кишок можно будет затолкать обратно, когда-нибудь, услышав эту песню, он почувствует что-то смутно знакомое. Но никогда не увидит этой картины: ночь, луна в окне, белая операционная, мы, Надежда Ивановна, хмурящая чёрные брови, и за ней — Бедуин со взглядом, обращённым в самого себя.
Первое потрясение на фронте Бедуин пережил, когда к их импровизированному госпиталю подъехал БТР и с его бортов лилась кровь струями. Бедуин понял: в нём раненые с крайне тяжёлыми повреждениями, и их много. А у него только два операционных стола. Сверху передали первые носилки, с них налилась огромная лужа крови. Бедуин был старшим, вся ответственность лежала на нём. Он решил первого не оперировать: тот переживал клиническую смерть. Тратя время на него, можно было упустить других. И это решение пронеслось в его голове как будто чужое, не своё, вложенное. Но он знал: оно правильное.
Военкор RT показал уникальный подземный госпиталь спецназа «Ахмат» в зоне СВО
Раненых понесли в операционную, и, войдя в неё, Бедуин с удивлением обнаружил того, первого, на столе. Анестезиолог уже проводил ему лёгочную реанимацию. Это была первая сортировка в жизни Бедуина, и он не решился остановить анестезиолога, но вдруг тот сам спросил: «Как ты думаешь, мы правы, что спасаем его?» «Нет», — сказал Бедуин и снова почувствовал, что это единственный правильный ответ. В тот же момент остановилось сердце раненого, лежащего на втором столе, и Бедуин бросился туда. Тут же занесли третьего — совсем мальчишку, и Бедуин отдал распоряжение снимать со стола первого, класть другого. Тот, первый, умер, а этих двоих спасли. И сейчас Надежда Ивановна не «Ладу Калину» разбирает, а живого человека — куча тканей, и любое движение на миллиметр вправо или влево стоит жизни. Время замедляется. По глазам хирургов видно: они не здесь.
А я слушаю песню, эту тупую попсу, и меня тоже как по наитию посещает настойчивая мысль, кажущаяся чужой, не моей, — я вдруг начинаю думать о том, что можно просто жить, просто слушать тупые песни и радоваться этой жизни и в этом может быть своё простое счастье. Если, конечно, этот крупный мужчина останется живым. Если рука Надежды Ивановны не уйдёт не в ту сторону на миллиметр.
Дашкова будут оперировать через 20 минут. Надежда Ивановна зашивает живот. Бедуин говорит мне, что хирург — всего лишь инструмент Бога и это он понял на первой сортировке, когда принимал решения, будто опытный, давно работающий на войне хирург. А у него не было никакого опыта, и он впервые был на войне.
Боец из Дагестана рассказал, как раненый провёл в блиндаже 21 день
А бывает так, что хирург по тому же наитию в самый последний момент видит, как капелька крови блеснёт — несущественная, можно зашивать, но чужая мысль говорит: «Но ведь она блеснула». И хирург идёт туда, открывает это пространство — а там очаг. Или не идёт — все ошибаются. Но цена ошибки хирурга — жизнь.
Сейчас Бедуин мне расскажет, про бойца ВСУ, который раненым укрылся в доме. По дому ударили, и его завалило обломками. Месяц он лежал под ними и пил воду из стока, оказавшегося прямо над его головой. Похудел, сумел выбраться и, обессиленный, пополз к русским: они были ближе. Его привезли к Бедуину, и он не поверил сначала в эту историю, но потом клиническая картина — язвы, следы рубцевания и разрушения мышечных массивов — его в ней убедили. «Бог для чего-то его уберёг», — мелькнула у него мысль.
А дальше он подумал о том, что Бог не живёт по нашим, человеческим законам. Он помогает и русским, и украинцам, и красным, и белым, если они ему для чего-то нужны.
Рассказав о том случае мне, Бедуин в своей марлевой повязке ушёл в освободившуюся операционную спасать уже спящего Дашкова. А я понадеялась ему вслед, что Дашков ещё нужен.
Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.
- «Девчонок уважают и ценят»: как женщины-медики из бригады «Волки» спасают раненых солдат на СВО
- Собянин рассказал о новой специализированной поликлинике для участников СВО
- В госпиталях МО России появятся пункты для жилищного обеспечения участников СВО
- «Ел снег, чтобы не умереть»: раненый российский военный выжил после десяти дней в поле без еды и воды
- «Самые страшные метры»: ефрейтор со сломанным ребром спас раненого командира от огня ВСУ