От того, сколько танков построит Германия, зависит очень многое: её безопасность, безопасность её партнёров по НАТО и даже обороноспособность Украины. Если танков будет достаточно, то страны Восточной Европы смогут передать Украине ещё больше советских моделей в рамках «кругового обмена». Если их будет слишком мало, партнёрам придётся сдерживаться, что поставит под угрозу жизни тысяч человек, пишет Frankfurter Allgemeine.
Итак, Германии нужно строить больше танков. Многие представляют себе это так: «правительство обзванивает оборонные компании, заказывает тысячу танков Leopard 2 и пятьсот боевых машин пехоты Marder». Свет на заводах горит до поздней ночи, дымят трубы, день за днём с конвейера сходят танки. Но в реальности дело обстоит иначе.
Никакого конвейера нет. Для изготовления ствола требуется специальная сталь, очень прочная и в то же время чрезвычайно твёрдая. В противном случае он будет деформироваться при стрельбе. Чтобы построить его, подрядчики оборонных компаний должны закупить кокили — многоразовые формы для литья. Затем им нужно нанять кузнецов. Миллионы тратятся ещё до того, как начнётся строительство. Это относится в первую очередь к электронике: нельзя просто так закупить тысячу микросхем для танковых перископов на Тайване. Они делаются на заказ. Только несколько компаний в мире способны изготовлять такие микросхемы. На это уходит около двух лет. И так деталь за деталью. На многих поставщиков фрезерованных деталей трудится всего по 50 сотрудников. Очень немногие детали можно производить серийно и на конвейере.
Конвейеры имеют смысл только в том случае, если компании производят впрок, как производители автомобилей. Но именно это запрещено делать оружейным компаниям, чтобы «в заводском здании где-то в центре Германии не оказалась небольшая армия боевых танков». Таким образом, компаниям разрешается строить только тогда, когда отдел закупок бундесвера объявит тендер. «Мы не фабрика по производству мармеладных мишек, — отмечает Бодо Кох, генеральный директор компании по производству стрелкового оружия Heckler & Koch. — Мы начинаем производство только тогда, когда у нас есть заказ от клиента».
В отрасли это называют «циклом свинины»: когда оружие никому не нужно, завод пустует, когда есть заказ, всем вдруг приходится работать до поздней ночи. Поэтому компании предпочитают не поставлять всё заказанное у них оружие сразу, они делают это постепенно. Это не проблема в мирное время. Но если стране в кризис и требуется много оружия, то быстро его построить некому. Производство боевого танка занимает около трёх лет. Боевой машины пехоты — около двух. Военного грузовика — год.
Не говоря уже о материалах. Тот, кто хочет купить танк, сталкивается с той же проблемой, что и тот, кому нужен велосипед. В порту Шанхая скапливаются тысячи кораблей, а стали и алюминия на мировом рынке не хватает. Велосипеды распроданы или продаются по очень высокой цене. Итог: у Германии плохо оснащённая армия и слишком медленная оборонная промышленность.
Таков результат политики, проводимой Германией в течение длительного времени. С момента окончания холодной войны бундесвер был занят свёртыванием формирований. Армия сократилась с 12 дивизий до 3. Экс-уполномоченный бундестага по делам бундесвера Ганс-Петер Бартельс из СДПГ отмечает: «У нас всегда было слишком много кадрового состава, слишком много оборудования, слишком много имущества, слишком много воинских частей. Всё это расформировывали, ликвидировали, упраздняли». Всего было слишком много, танки и самолёты можно было разбирать, в запчастях почти не было нужды. Считалось, что армии требуется лишь 70% имеющейся у неё крупной техники. Сценарий назывался «Афганистан»: единица боевой техники отправляется в место дислокации один раз, а затем все солдаты, которые туда посылаются, используют её один за другим. Всё, что им нужно дома, в Германии, — это тренажёры.
В отличие от Швейцарии, лишние танки не консервировались, а продавались обратно производителям. Но они не могли запросто их перепродать. Немцы ссорились из-за экспорта, потому что «не хотели жить в стране, вооружающей страны-изгои». Даже экспорт в дружественные страны ЕС или НАТО был затруднён. Иногда процедура одобрения занимала два года.
Если правительство что-то и закупало, этого было недостаточно. Сначала оно заказывало 200 вертолётов, потом 80, потом всего несколько десятков. Оно просто запасалось на случай, если кто-нибудь когда-нибудь в отдалённой перспективе нарушит мир. А в промышленности должны быть инженеры, умеющие строить вертолёты, в военно-воздушных силах — пилоты, умеющие на них летать.
Правительство по-прежнему перекладывает риски на промышленность. Боеприпасы тому пример. Германия поставляет боеприпасы на Украину, а сама вынуждена закупать ещё. Поскольку их поставки оплачиваются из бюджетных средств, готовые изделия необходимо предоставить в течение года. Это означает, что правительство заказывает весной и требует поставок до конца года. Однако срок поставки взрывчатых веществ военного назначения на мировой рынок составляет от двух до трёх лет. Взрывчатка со временем портится, её нельзя хранить вечно. Алюминий для военных нужд приходится ждать год-два. Таким образом, компаниям приходится закупать материалы и влезать в долги прежде, чем они узнают, поступит ли заказ.
Заказы правительства поступают в «гомеопатических дозах», так что не стоит удивляться, что это занимает такое количество времени. Сотрудники одного из оборонных предприятий открыто рассказывают: «Фактор времени никогда не играл роли. Продлить процесс на два года или на пять лет никогда не было проблемой». Иногда это даже играло на руку правительству: если всё не готово сразу, то не нужно оплачивать из бюджета и полную сумму единовременно.
Во время холодной войны всё было иначе, всё было быстрее. Когда ФРГ начала производство танка Leopard 2, над этим работал не один завод, а три или четыре. Это были компании, которые также производили железнодорожные локомотивы и судовые двигатели. «Производственный процесс был довольно быстрым», — отмечает экс-уполномоченный бундестага по делам бундесвера Ганс-Петер Бартельс.
Сегодня, когда правительству потребовались новые танки, производитель сказал им, что у них нет для этого производственных линий. Вместо этого они могут отремонтировать старые танки и поставить их за семь лет. Кто-то может посчитать это наглостью. Германия покупает новые танки, использует их годами, продаёт обратно производителям по несколько тысяч евро каждый, а те предлагают их снова — отремонтированные и значительно подорожавшие. Потом к ним обращается какое-то другое государство, расположенное, скажем, в пустыне, и заказывает новые танки. Внезапно производители снова могут строить танки. «Всегда нужно оставаться немного подозрительным, когда говорят, что что-то не работает совсем», — говорит Бартельс.
Борьба между государством и оборонной промышленностью — это одно. Другая фундаментальная проблема — отношение общества к оружию. Оно не считается устойчивым не только потому, что загрязняет окружающую среду, но и потому, что убивает людей. Многие компании основывают свой бизнес на этических принципах. Европейский союз спососбствует этому, поддерживая инвестиции в устойчивое развитие и затрудняя другие. Это значит, что меньшее количество банков склонны давать производителям оружия деньги в кредит или вообще иметь с ними дело. Deutsche Bank закрыл счёт Heckler & Koch несколько лет назад. Landesbank Baden-Württemberg не хочет давать деньги в кредит, если они используются для поставок оружия за границу, даже если правительство их разрешило. Так делает и Bayerische Landesbank.
Это большая проблема для производителей оружия. Если правительство закупает нерегулярно, компании не могут планировать, они застревают в «цикле свинины». Таким образом, они заранее оказываются в долговой яме. Исполнительный директор Федеральной ассоциации немецкой безопасности и оборонной промышленности (BDSV) Ханс Кристоф Ацподиен считает, что оружие «очень устойчиво». Оно вносит «непосредственный вклад в поддержание безопасности, мира» и «основ жизнеобеспечения». «Экспорт оружия в другие страны разрешается только в том случае, если он оправдан интересами политики безопасности правительства Германии. Таким образом, нет абсолютно никаких причин, по которым нашей отрасли следует отказывать в устойчивости только потому, что она производит оружие», — говорит он. В военное время не следует думать о ресайклинге или электромобилях. В случае военной угрозы борьба с изменением климата будет иметь второстепенное значение.
Создание специального фонда в размере €100 млрд на модернизацию бундесвера призвано «разбудить армию и промышленность», но не все верят, что это сработает. Михаэль Эсиг, профессор Университета бундесвера в Мюнхене, отмечает: «Отрасль не сможет создать каких-либо долгосрочных мощностей, если специальный фонд будет всего лишь короткой вспышкой». Выделение дополнительных расходов запланировано лишь на ближайшие несколько лет, поэтому никто в отрасли «не чувствует золотой лихорадки» — никто не знает, что будет потом. Бодо Кох, генеральный директор Heckler & Koch, считает, что без долгосрочного планирования политики безопасности компании не смогут создавать инновации и сохранять своих сотрудников. «Политики должны учитывать это при принятии решений о заказах на закупки для вооружённых сил», — подчёркивает он.
Как утверждает Frankfurter Allgemeine, военная промышленность похожа на фармацевтическую — во время пандемии. Ей разрешено зарабатывать деньги, но это не является приоритетом во время крупного кризиса. Глава комитета бундестага по обороне Мари-Агнес Штрак-Циммерман формулирует эту мысль следующим образом: «Ясно одно: речь должна идти не об интересах промышленности, а исключительно о безопасности нашей страны и коллективной безопасности НАТО». А для этого требуется оружие. «И мы должны убедиться, что сможем его производить», — отмечает она.