«Россию преследует призрак — призрак отмены», — пишет в своей статье редактор The New York Times Спенсер Бокат-Линделл. На российскую спецоперацию на Украине «сознательные потребители и бизнесы на Западе ответили тем, что можно описать только как массовый культурный бойкот».
Disney и Warner Bros отменили релизы своих новых фильмов в России, свою деятельность в стране приостановили McDonald’s, Starbucks и Coca-Cola. В США супермаркеты и магазины спиртных напитков убирают с полок российскую водку, а «Метрополитен-опера» отменила выступления в Нью-Йорке российской оперной певицы Анны Нетребко, отказавшейся отречься от поддержки президента Владимира Путина. На международной арене «Евровидение», ФИФА и Паралимпийские игры запретили россиянам участвовать в своих мероприятиях в этом году.
Оправданны ли такие «неформальные санкции» в отношении российской культуры и бизнеса и смогут ли они изменить ситуацию? Или это «показные действия», которые рискуют заклеймить население всей страны за действия её лидера? Спенсер Бокат-Линделл изучил, что об этом феномене думают другие наблюдатели.
Около века назад появилась концепция санкций как альтернативы традиционной войне: «экономическое оружие», которое должно оказать столь сильное давление на политическую элиту той или иной страны, что она изменила бы своё поведение. И хотя в задумке предполагается, что к санкциям должны прибегать государства по отношению к другим государствам, как мы видим сейчас, такой инструмент получил более широкое распространение и далеко не всегда на официальном уровне.
Так, культурный обозреватель The New York Times Хавьер Эрнандес обращает внимание на то, что в настоящий момент многие организации сталкиваются с давлением со стороны спонсоров, советов правления, аудитории и пользователей соцсетей, которые настаивают на увольнении российских деятелей искусства, не выступающих открыто против Путина и спецоперации на Украине.
Впрочем, несмотря на усиление давления как в культуре, так и в спорте, всё это, похоже, не слишком влияет на решения российского лидера, а возможно, ещё и способствует продвижению его идеи о том, что Россия «становится жертвой Запада», рассуждает Спенсер Бокат-Линделл. Тем не менее некоторые, включая Ясмин Серхан из The Atlantic, считают, что, если простые россияне больше не смогут наслаждаться любимым досугом вроде просмотра международных матчей своей футбольной команды или последних новинок кино, они всё меньше будут поддерживать политику своего правительства.
Как отмечает автор статьи, попытка призвать к ответственности весь народ страны за действия её властей вызывает немало сложных вопросов, в том числе «кого именно наказывать». И, по мнению экономиста Тайлера Коуэна, здесь нельзя провести однозначную разграничительную линию. В конце концов трудности вызывает даже вопрос о том, кого именно считать россиянами: этнических русских, граждан России, бывших граждан. Куда тогда причислять русских, родившихся на Украине?
Даже если отложить в сторону все непростые рассуждения о морали, вопрос о том, насколько все эти «неформальные санкции» полезны, уже вызывает сомнения. Как утверждает в Politico Джек Шэфер, никакие из этих мер не помогут ни на минуту сократить спецоперацию на Украине. «Было бы ошибкой называть эти жесты хотя бы символическими, потому что они, на самом деле, не символизируют ничего значительного касательно» конфликта, утверждает аналитик.
Наблюдатели предупреждают, что при худшем развитии событий все эти «кампании отмены», обращённые против простых россиян, могут иметь негативные последствия. «Вопреки ожиданиям, создание трудностей в жизни населения может лишь укрепить его связь с лидерами, которые обвиняют в бедах вмешательство извне», — утверждает доцент политологии из Университета Джорджа Вашингтона Сэмюэл Голдман.
Также опасения вызывает перспектива роста антироссийской ксенофобии. По данным The Washington Post, на Западе люди российского происхождения или имеющие связи с Россией уже сталкиваются со случаями дискриминации, оскорблениями и отказами в обслуживании со стороны местного бизнеса.
Как отмечает Кайл Чайка в The New Yorker, одной из важных особенностей текущего конфликта на Украине является огромная вовлечённость соцсетей, через которые события освещаются быстрее, чем в традиционных СМИ. Глядя в реальном времени, как разворачивается ситуация, различные пользователи и институты реагируют так, как их научили соцсети, — можно сказать, поверхностными выражениями солидарности, призывами к заботе о своём психологическом состоянии, романтизацией некоторых политических персоналий, перепалками в Twitter и отчаянным желанием быть или, по крайней мере, казаться полезными. И отмена в том числе выступлений российских культурных деятелей и российской продукции в таком контексте кажется логичным «следующим шагом в этой освоенной хореографии», полагает Бокат-Линделл.
На взгляд обозревателя The New York Times Томаса Фридмана, такое бессистемное движение солидарности таит в себе опасность, ведь если государства в какой-то момент по своим политическим причинам решат снять санкции, все остальные за ними могут и не последовать. «Когда глобальная сеть хакеров Anonymous заявила, что пытается уронить российские сайты, это не было правительственным приказом — они действовали по своей инициативе. И к кому обращаться России, чтобы договориться с Anonymous о прекращении огня?» — задаётся вопросом Фридман.