Недавние заявления Эммануэля Макрона касательно будущего отношений Франции с Россией вызывают «обеспокоенность» ввиду излишней уступчивости французского президента по отношению к Москве и непонимания реалий «российского геополитического проекта», пишет на страницах Boulevard Extérieur французский политолог Жан-Сильвестр Монгренье.
Так, утверждение лидера Франции о том, что расширение евроатлантических структур на Восток после распада СССР спровоцировало появление «ревизионистского и агрессивного геополитического проекта Кремля» фактически оправдывает российскую риторику об «унижении» Москвы и «вине» Запада. По убеждению эксперта, «Западу не нужно извиняться за то, что их стратегия сдерживания сработала, приведя к окончанию холодной войны, краху коммунистической системы во всём мире и крушению советского тоталитаризма». Как напоминает автор, в 1991 году даже Джордж Буш — старший уговаривал Украину согласиться на предложенное Михаилом Горбачёвым федеративное соглашение для советских республик, однако советская номенклатура решила разделить СССР между собой. По словам политолога, после распада СССР многие всерьёз опасались погружения Восточной и Центральной Европы в хаос и войну по югославскому сценарию. При этом в России уже в 1992 году была принята на вооружение доктрина «ближнего зарубежья», согласно которой бывшие советские республики представляли собой псевдогосударства, призванные войти в российскую сферу влияния.
Таким образом, страны Балтии, Польша, Румыния, Грузия, так же как Швеция и Финляндия, по праву опасаются новых притеснений со стороны России, уверен политолог. Именно в этом контексте происходило расширение НАТО на Восток — процесс, который длился 15 лет и не завершён до сих пор. При этом, согласно «парадоксальной логике», враждебность России по отношению к Западу принято объяснять недоверием последнего по отношению к Кремлю: якобы включение стран Центральной и Восточной Европы в НАТО породило чувство незащищённости у Москвы, в то время как на деле агрессию со стороны России испытали на себе страны, не включённые в альянс: Украина и Грузия, — подчёркивает эксперт.
«Россия — самостоятельный политический субъект, она не просто отвечает на западные инициативы. У её лидеров есть собственное видение мира, они преследуют конкретные политико-стратегические цели и активно проводят манёвры», — замечает автор.
Упоминание «большой Европы», простирающейся от Лиссабона до Владивостока, также выглядит серьёзной уступкой философии Владимира Путина, отмечает автор статьи. Как напоминает Монгренье, проект единой Европы был основой сотрудничества России и ЕС в 1990-е годы, развивавшегося в надежде на превращение России в правовое государство и либеральную демократию с рыночной экономикой. Однако, как стало очевидно вскоре, «российские лидеры предпочли собственный вариант китайской системы»: «политическую закрытость, государственный капитализм и ассиметричную глобализацию». Как подчёркивает эксперт, виной тому не оплошности и просчёты предшественников Эммануэля Макрона, а выбор, сделанный Владимиром Путиным и его окружением на основании собственного видения мира и стратегии.
По словам французского президента, «Европа от Лиссабона до Владивостока» должна стать фундаментом для строительства новой «архитектуры безопасности и доверия в Европе». Однако, по мнению автора, вообразить такую архитектуру, построенную при участии страны, угрожающей Европе, непросто. Ещё сложнее представить себе, как будет организован столь амбициозный проект, учитывая отсутствие политической воли у европейских лидеров и недостаточный вес ЕС на мировой арене для того, чтобы стать одним из столпов такого объединения наравне с Москвой.
Как отмечает политолог, разговоры о франко-российском сближении обычно сопровождаются привычным набором литературных и исторических отсылок на тему «Путин — Пушкин», основным посылом которых является утверждение о том, что «Россия — глубоко европейская страна». Однако это утверждение ошибочно, а Россию скорее можно охарактеризовать как «глубоко евразийскую» державу, серьёзный отпечаток на которую наложили два с половиной столетия монголо-татарского ига, уверен автор. Как напоминает эксперт, после обретения независимости Московское царство также обратилось в сторону Азии, а не Европы, взяв под свой контроль Волгу и перейдя через Урал. Во времена Петра I Европа была для России конкурентом, а не союзником. С XVIII века в среде консервативных мыслителей России начала развиваться идея русского «евразийства», согласно которой Россия представляет собой «третий континент», соединяющий в себе черты Европы и Азии. Это видение, по убеждению политолога, с середины 2000-х годов стало в стране доминирующим. Сегодня российские руководители и вовсе не упоминают о «Европе от Лиссабона до Владивостока», считая Москву «атлантико-тихоокеанским центром влияния».
Желание Эммануэля Макрона установить новый тип отношений с Россией автор объясняет стремлением создать противовес набирающему силу Китаю. Как отмечает Монгренье, в этой логике действуют не только французские власти: явная «путинофилия» Дональда Трампа, вероятно, также объясняется не только личной симпатией и страстью к провокациям со стороны американского лидера.
Что касается союза Москвы и Пекина последних лет, для него, на взгляд автора, существуют серьёзные основания, фоном для которых служит глобальное смещение баланса сил к востоку. «Решив идти по стопам новой супердержавы, Владимир Путин продемонстрировал свой дар действовать в духе истории», — замечает политолог, предполагая, что целью этого союза станет проект «большой Азии» от Шанхая до Санкт-Петербурга.
Вероятно, предпринять шаги для замедления активного сближения России и Китая возможно, однако важно не ввязываться с этой целью в искусственный и «конструктивистский» проект, предупреждает эксперт. «Вероятность достичь желаемого результата ничтожно мала, и эта оторванная от жизни геополитика не должна ставить под угрозу единство и сплочённость союзов», — подчёркивает автор в заключение.