«9 ноября исполняется 30 лет со дня падения Берлинской стены. Эту дату не обойдут вниманием, но и особых торжеств по этому случаю ждать не стоит. Сегодня страна вновь разделяется вдоль границы между Востоком и Западом, и этот раскол лишь усугубляется. Одновременно с этим меняется и историческое представление о том, что действительно произошло после 1989 года», — пишет в статье для The New York Times немецкая журналистка Анна Зауэрбрей.
По её словам, всего несколько лет назад, когда страна праздновала 25-ю годовщину разрушения стены, официальный настрой был «победным и полным надежд». Президент Йоахим Гаук, бывший пастор, внёсший вклад в развал коммунистического режима, похвалил «движимые желанием свободы» массы восточных немцев, которые восстали, чтобы «подавить угнетателя». На следующий год он оптимистично отзывался об объединении страны, делая особый акцент на исчезающем различии между жителями востока и запада Германии.
В его словах была доля правды. После массовой безработицы и лишений, к которым в 1990-х годах привёл крах социалистической модели, экономика в Восточной Германии медленно и устойчиво восстанавливалась. Региональное различие в самоидентификации, которая некогда чётко делилась на восточную и западную, смягчалось. Институт Алленсбаха, занимающийся изучением общественного мнения, обнаружил, что с 2000 года всё больше людей по обе стороны старой границы считали себя просто «немцами», обращает внимание Зауэрбрей.
Но затем наступил миграционный кризис. Немцы по всей стране с негодованием восприняли решение Ангелы Меркель впустить в Германию более одного миллиона беженцев. Однако недовольство в бывшей ГДР было «наиболее токсичным». В Клауснице толпа попыталась помешать мигрантам выйти из автобуса. В Дрездене участники протестов выносили на улицы муляжи виселиц, отмечает автор статьи.
С тех пор кризис прошёл, и гнев угас, но «шрамы» остались. Они приняли форму «оголтелой поддержки крайне правой ксенофобской» партии «Альтернатива для Германии». В воскресенье в восточных землях Бранденбурге и Саксонии пройдут выборы, и, как ожидается, АдГ получит не менее 25%, тогда как в целом по стране её рейтинг колеблется от 11 до 14%, подчёркивает журналистка.
В то же время недавние опросы Института Алленсбаха показывают, что избиратели в таких регионах, как Бранденбург и Саксония, вновь отчётливо чувствуют себя «восточными». Хотя 71% жителей Западной Германии заявили, что считают себя просто немцами, только 44% жителей востока страны придерживаются схожего мнения.
«Но к этому расколу привёл не миграционный кризис и не продолжающиеся региональные экономические разногласия. Причины глубже, но для их понимания необходимо пересмотреть историю, которую нам рассказывают о годах, последовавших сразу после падения стены», — полагает Зауэрбрей.
Согласно общепринятому мнению, революцию 1989 года осуществили массы восточных немцев, которые устали от тоталитарного правления. Но недавно на страницах Frankfurter Allgemeine Zeitung историк Илко-Саша Ковальчук выступил с утверждением, что на самом деле восстанием руководило небольшое число групп активистов, а «нормальные граждане» наблюдали «из-за занавесок» и ждали, чем всё закончится.
«То, что походит на академический спор, на самом деле поднимает фундаментальные вопросы о посткоммунистической идентичности Германии. Сколько восточных немцев хотели революции? Многие ли устали быть «восточными немцами» и активно стремились к единству с Западом? Ошибался ли Гаук, когда заявил, что восточные немцы «подавили» своих угнетателей? Или же они были пассивными участниками, которые сами оказались подавлены, чтобы в результате увидеть, как боль их внезапного перемещения вычёркивается из истории?» — риторически спрашивает Зауэрбрей.
«То же самое произошло во время миграционного кризиса: восточные немцы снова почувствовали, что историческое решение принимается без учёта их мнения. В этот раз их чаша терпения оказалась переполнена, в результате скрытые ярость и страх через три десятилетия вышли наружу в виде ядовитого ксенофобского национализма», — рассуждает журналистка.
Зауэрбрей признаёт, что такая трактовка тоже является неполной. Но эта идея получает поддержку не в малой степени из-за того, что её эксплуатирует АдГ. Партия призывает избирателей «завершить революцию», взывая к чувству, что все несправедливости, которые восточные немцы испытали после падения Берлинской стены, может искупить народное восстание. Самый популярный лозунг демонстраций 1989 года «Мы — народ» тоже стал слоганом крайне правых.
Именно этим объясняется сдержанный тон грядущей годовщины. Меньше ликований, меньше возвышенных речей о единстве и хотя бы частичное признание властями страдания восточных немцев. Но пока у остальной Германии нет ответного плана на «этот всплеск недовольства с Востока».
Когда в 2015 году Гаук сравнил интеграцию Восточной и Западной Германии с интеграцией недавно прибывших беженцев, он сказал, что первая задача была проще. Ведь, по его словам, восточные и западные немцы «говорят на одном языке, оглядываются на одну и ту же культуру, одну и ту же историю».
«Оказывается, это не так. Спустя 30 лет после падения Берлинской стены немцы наконец-то начали осознавать, насколько мы действительно отличаемся друг от друга, и что до того момента, когда Германия станет по-настоящему единой, ещё далеко», — заключает Анна Зауэрбрей.