На фоне миграционного кризиса в Европе на востоке континента набирают обороты националистические и евроскептические движения. Как отмечает Le Figaro, восточноевропейские правительства всё чаще выступают за закрытие своих границ, и раскол между Западной и Восточной Европой растёт. Своим видением ситуации с изданием делится болгарский политолог, «один из лучших специалистов постсоветского пространства» Иван Крастев.
«Сегодня, кажется, мы становимся свидетелями возвращения в прошлое», — полагает политолог. Либеральные потрясения, перевернувшие Европу в 70-х годах XX века, уступили место политическим и культурным потрясениям консервативного толка. Если после 1968 года главной тенденцией в Европе было развитие индивидуальных свобод и прав меньшинств, то сегодня «мы являемся свидетелями возврата к «режимам большинства». Это касается как политических течений Восточной Европы, так и решения Великобритании о выходе из ЕС или избрания Дональда Трампа в США.
При этом, как отмечает Крастев, консерватизм востока и запада Европы имеет множество отличий. «Несмотря на свою враждебность по отношению к Исламу и желание остановить иммиграцию, западные консерваторы спокойнее относятся к «многообразию», чем восточные», — считает Крастев. К примеру, если в Австрии один ребёнок из шести имеет хотя бы одного родителя не австрийского происхождения, то в Польше 95% населения составляют поляки.
Кроме того, не имея «колониального прошлого», страны Восточной Европы не испытывают чувства вины перед странами Африки и Ближнего Востока. «Миграционный кризис ярко продемонстрировал, что Восточная Европа воспринимает космополитические ценности, лежащие в основе Европейского союза, угрозой, в то время как для многих граждан Западной Европы именно ценности космополитизма и составляют саму основу новой европейской идентичности», — отмечает эксперт.
Конец коммунистической эпохи и последовавшие за ним либеральные реформы вызвали у жителей Центральной и Восточной Европы чувство экономической незащищённости. Однако надежды на то, что вступление в ЕС обеспечит им процветание и положит конец трудностям повседневной жизни, разбились, как только они столкнулись с потоком беженцев, уверен политолог.
При этом отношение жителей Восточной Европы к глобализации не отличается от видения «белых американцев, представителей рабочего класса, голосовавших за Трампа». По мнению эксперта, «и те, и другие по обе стороны Атлантики считают себя проигравшими, забытыми всеми».
Негативное отношение к беженцам связано ещё и с демографическими процессами в самих восточноевропейских странах, которые продолжают «опустошаться изнутри». С этим явлением столкнулась и Восточная Германия, 15% населения которой покинули регион после падения Берлинской стены. «Иммиграция на запад считалась признаком определённого восхождения по социальной лестнице. Как следствие, те, кто остался, воспринимались и ощущали себя проигравшими в истории», — поясняет Крастев. Таким образом, сегодня требование закрытия границ является для стран Центральной и Восточной Европы реакцией на утечку населения, последовавшую за их открытием в конце 80-х годов.
Так, в 2011 году 2 млн граждан Болгарии — население которой составляет чуть больше 7 млн человек — проживали за пределами страны. Сами болгары считают открытие границ, последовавшее за падением Берлинской стены, величайшим достижением посткоммунистического периода. Одна последующая массовая эмиграция из страны нанесла серьёзный удар по её экономике и политической системе. По прогнозам ООН, к 2050 году население Болгарии будет составлять всего 27% от сегодняшнего. «Демократическая революция 1989 года превратилась в демографическую контрреволюцию», — заключает болгарский эксперт.
В этом контексте аргументы о том, что стареющая Европа нуждается в мигрантах, только укрепляют в гражданах Восточной Европы чувство «экзистенциальной меланхолии».
«Когда вы видите по телевизору престарелых деревенских жителей, протестующих против размещения мигрантов в их безлюдных поселениях, где уже десятки лет не рождались дети, вы сопереживаете и тем, и другим: беженцам, но ещё и этим одиноким старикам, свидетелям того, как исчезает их мир. Останется ли здесь ещё хоть кто-то век спустя, кто будет читать болгарских поэтов?» — задаётся вопросом Крастев.
Если в Западной Европе 1968 год стал моментом зарождения идеи об индивидуалистической независимости, то на востоке континента этот год стал началом борьбы за национальную независимость. И эта борьба ещё не закончена.
«Лучше всего дух, всё ещё царящий на востоке Европы, отражён в поговорке: «Если вам не нашлось места за столом, значит, ваше место в меню», — иронизирует собеседник Le Figaro.
Именно этим и объясняется, с точки зрения Крастева, популярность в Восточной Европе политиков, считающихся на западе «популистами»: они дают населению иллюзию противостояния угрозе, исходящей от «космополитических элит» в адрес угнетаемого большинства.
Сегодня классовая борьба в обществе уступила место борьбе адептов глобализации и сторонников нативизма, убеждён эксперт.
Крастев называет миграционный кризис в Европе «11 сентября Европейского союза». Так же, как теракт 11 сентября в США обнажил уязвимость Америки, хлынувшая в Европу волна мигрантов «поставила под вопрос политическую, экономическую и социальную модель Европы, которая также обнаружила свою уязвимость».
Сравнивая ЕС с Советским Союзом, политолог напоминает, что политические организации такого масштаба рушатся скорее вследствие «неудачного стечения обстоятельств», нежели конкретной политической воли. Так, Советский Союз распался не оттого, что национальные республики стали выходить из его состава, а «вследствие желания России укрепить свой союз с близкими к ней Украиной и Белоруссией», но Россия забыла о других республиках, казавшихся ей чужими и далёкими от неё в культурном отношении. «Однако, как показывает история, если процесс дезинтеграции был запущен, никто не может быть уверен, что его удастся взять под контроль», — уверен эксперт.
История также учит нас, что большие политические образования никогда не начинают рушиться с периферии, процесс разрушения всегда начинается из центра. И этот урок автор адресует Франции, которая, по его мнению, мечтает о сокращении ЕС до размеров 1991—1992 годов, то есть до границ еврозоны. Если Евросоюз станет отталкивать Восточную Европу, «непредсказуемая сила идеи распада может достигнуть и самого сердца Европейского союза».