Установление мира во всём мире посредством спорта — декларируемые принципы Олимпийских игр — на самом деле не более, чем иллюзия, пишет историк спорта Патрик Кластр на страницах швейцарского издания Le Temps. На фоне пустых заявлений МОК о нейтралитете и аполитичности Олимпийских игр, на протяжении всего своего существования они были ареной противостояния мировых держав, полагает эксперт.
Когда барон Пьер де Кубертен впервые заговорил о возрождении Олимпийских игр в 1892 году, ему представлялось, что дух атлетизма будет способствовать установлению мира в Европе, пишет историк спорта Университета Лозанны Патрик Кластр на страницах Le Temps. Молодым представителям европейской элиты любительский спорт с его «рыцарской этикой честной игры» казался антиподом профессиональному спорту с его азартными болельщиками, выходцами из народа.
Однако, как отмечает историк, в скором времени олимпийские соревнования превратились в арену противостояния между нациями. В 1908 году на Олимпийских играх в Лондоне спортсмены уже участвовали не от собственного имени и не от имени своих клубов. Они стали членами национальных сборных. Соревнование между Британией и США (как на стадионе, так и на трибунах) было тогда столь яростным, что епископ пенсильванский вынужден был произнести свою знаменитую речь о том, что «главное — участие», пишет историк.
«На всём протяжении XX века напыщенный национализм старой Европы сходился в схватке с диктаторскими режимами, впрочем, как и с имперскими демократиями, превращая олимпийские стадионы в популярнейший театр международной борьбы», — считает Кластр.
Свидетелем того, как на олимпийских стадионах разворачивается «реальная политика», мир был и в 1936 году в Берлине, и в 1968-м в Мехико, и в 2008-м в Пекине, и в 2014 году в Сочи, уверен историк. И всё, что мог противопоставить этому Международный олимпийский комитет (МОК), были пустые слова об установлении мира посредством спорта, нейтралитете и аполитичности Олимпиады, отмечает эксперт.
Во времена холодной войны МОК пытался продвигать идею создания общих олимпийских сборных для разделённых наций. «Если две Германии были представлены в 1956, 1960 и 1964 годах единой командой, так это потому, что МОК не желал признавать Олимпийский комитет Восточной Германии», — напоминает Кластр. Однако эта «фикция единой Германии» не помешала ни строительству Берлинской стены в 1961 году, ни созданию «системы государственного допинга» в ГДР.
Что касается предстоящего шествия Северной и Южной Кореи под объединённым знаменем на открытии Олимпиады в Пхёнчхане, швейцарский историк спорта напоминает, что этот случай не первый. Две сборные уже проходили под объединённым знаменем и на Олимпиадах 2000, 2004 и 2006 годов, однако примирению двух стран это ничуть не помогло.
Единственный вклад, который удалось внести МОК в дело мира, — это получение у ООН в 1993 году права объявлять олимпийское перемирие каждые два года, отмечает эксперт. При этом, по его словам, эта традиция была выдумана и никогда не существовала в античной Греции.
Олимпийское примирение Северной и Южной Кореи заставило многих говорить о том, что МОК в этой связи может претендовать на Нобелевскую премию мира. Однако, по мнению Кластра, для этого «олимпийский мир» должен вылиться в настоящее примирение двух государств. К тому же, по убеждению автора статьи, на премию мира МОК сможет надеяться только тогда, когда он станет выбирать своих членов по принципу их преданности общественным идеалам и независимости от власти и капитала.
Скепсис вызывает у эксперта и решение МОК создать женскую команду по хоккею с участием спортсменок из Северной и Южной Кореи. Тот факт, что иллюзия единой Кореи создаётся за счёт хоккеисток и их тренеров, вынужденных в последний момент составлять команду из незнакомых друг с другом игроков, посылает не лучший сигнал Нобелевскому комитету, уверен автор.