Отношение Запада к России носит двойственный характер, пишет Die Welt. С одной стороны, Европа и США проявляют жёсткость в общении с Кремлём и всё больше осознают, что «российские кибератаки и операции в рамках информационной войны» представляют угрозу для западных демократий, поясняет автор статьи Рихард Херцингер. В то же время, несмотря на разногласия, европейцы стараются сделать всё, чтобы снизить экономический ущерб.
И хотя Россия активно участвует «в войне на уничтожение, которую Башар Асад ведёт против собственного народа», главы западных правительств не устают говорить об общих с Кремлём целях в борьбе с терроризмом и о том, что Москва — незаменимый партнёр. То, что новый президент Франции Эманнуэль Макрон, который в ходе предвыборной кампании стал целью «российской кибератаки», со всеми почестями принял у себя в Версальском дворце главу Кремля Владимира Путина, — один из примеров такой амбивалентности.
Запад мечется между осознанием того, что «в лице Путина с его неоимпериализмом он приобрёл опасного противника на мировой политической арене», и надеждой, что «агрессивный антизападный курс» Москвы — это всего лишь «временное заблуждение», которое рано или поздно уступит место мирным отношениям на основе баланса интересов, пишет Херцингер.
К тому же сотрясаемый кризисом Запад становится всё более уязвимым к попыткам коррупционного подкупа со стороны путинского режима, продолжает издание. Некоторые западные политики поняли, что с главой Кремля можно поладить, если принять его «преступные правила». Неопределённость в вопросе, насколько стабильна и устойчива нынешняя система власти в России, также провоцирует неуверенность в обращении с Москвой, отмечает автор.
На Западе существует два наиболее распространённых мнения по этому поводу, продолжает Херцингер. Одни, «культурные пессимисты», считают, что авторитаризм Путина глубоко укоренился в культурных традициях и ментальности российского общества. Поэтому для них рассуждения о том, что в обозримом будущем Россия «европеизируется и демократизируется в духе западных ценностей», не более чем «идеалистические иллюзии».
Другие же, «оптимисты-модернизаторы», исходят из того, что в условиях глобальной экономики и развития сетевых коммуникаций Россия не сможет долгое время двигаться своим самобытным путём. Они считают, что по мере усиления изоляции и снижения уровня экономического развития страны от режима отвернутся те части элиты и народа, которые не хотят утратить связь с «современным миром».
Такая же двойственность во взгляде на будущее России присутствует и в рядах российской оппозиции, продолжает Херцингер. Правозащитники отмечают, что, несмотря на, казалось бы, подавляющую поддержку Владимира Путина, под поверхностью накапливается протестный потенциал. Однако скептики отмечают, что недовольство людей коррупцией, экономическими проблемами и произволом аппарата власти не адресовано лично Путину, который служит скорее олицетворением «националистической эйфории». Многие россияне рассуждают в духе: «Царь хороший, бояре плохие».
Путин сшил «лоскутное одеяло» из националистических, консерваторских и неосоветских теорий, обеспечив свою власть мировоззренческим фундаментом, ядром которого служит ненависть по отношению к Западу, считает автор. Вопрос в том, как глубоко укоренилось это мышление в головах представителей российской элиты и других социальных групп. От ответа на него зависит то, что нас ждёт после Путина, отмечает Херцингер.
При этом для Запада главное — не ставить свои действия в зависимость от непредсказуемого развития России, советует немецкий журналист. Из соображений самосохранения западные демократии должны установить для Кремля чёткие политические рамки. Нужно поддерживать тенденции к свободомыслию в России, но также понимать, что возможности Запада повлиять на развитие страны очень ограничены, заключает Херцингер.