Материал представлен в пересказе ИноТВ
Во время выступления под куполом отреставрированного здания Рейхстага в 2001 году Владимир Путин вдохновил немецких парламентариев своим блестящим знанием немецкого языка, пишет The New York Times. Немецкие законодатели аплодировали ему стоя, и в тот момент казалось, что холодная война окончательно завершилась. Однако Ангела Меркель, возглавлявшая тогда оппозицию, не разделяла восхищения коллег: она выросла в Восточной Германии и прекрасно понимала, что за хороший немецкий нового российского лидера следует поблагодарить секретную полицию Штази, с которой «сотрудничал» Путин во время работы на КГБ в Дрездене, говорится в статье. По мнению авторов, отношения между Путиным и Меркель традиционно характеризуются настороженностью, взаимными подозрениями, ошибочными суждениями и упущенными возможностями — и эти «ошибки», возможно, достигли кульминации теперь, когда Меркель готовится к новым выборам, а Россию обвиняют в попытках «помешать» её переизбранию.
Через 15 лет после этого выступления создаётся впечатление, что холодная война «вновь набирает обороты», и целая процессия американских и европейских лидеров потерпела неудачу в попытках «наладить отношения с Россией», отмечается в статье. Сопернические отношения Меркель и Путина в сегодняшнем мире — это средоточие «конфликта совершенно противоположных взглядов», хотя возможно, там есть место и взаимному уважению, полагает The New York Times. Но этот «раскол» может иметь гораздо более серьёзные последствия теперь, когда неясно, какой будет политика Дональда Трампа в отношении России и станет ли он пересматривать значение традиционных альянсов для американской внешней политики.
По мнению авторов, 62-летняя Меркель сейчас является «бесспорным лидером Европы, немного утомлённым, но решительным защитником Евросоюза» и западных либеральных ценностей — в то время как 64-летний Путин превратился в «эквивалент современного русского царя, который стремится расколоть Европу» и либеральный западный порядок. Режим Путина сумел «пережить» Джорджа Буша-младшего и Барака Обаму в Америке, Тони Блэра, Дэвида Кэмерона, Жака Ширака и Николя Саркози в Европе, и теперь группы хакеров, якобы «спонсируемых российским правительством», обвиняются в срыве планов Хиллари Клинтон, рассчитывавшей попасть в Белый дом. А в ближайшем будущем на карту будет поставлена судьба Европы, учитывая приближающиеся выборы в Нидерландах, Франции, а также Италии и Германии, где планирует переизбираться Меркель. И Путин «незримо присутствует» и оказывает влияние на предвыборные кампании в этих странах, вдохновляя «озлобленных европейских популистов, которым близок его националистический дух», подчёркивается в статье. Кроме того, Россию подозревают в попытках вмешаться в европейские выборы посредством «хакерских атак и дезинформационной кампании» — и если Меркель не сможет одержать в Германии победу, это будет значить, что Путину «удалось превзойти своего последнего соперника», пишет The New York Times.
«Канцлер Меркель является самым преданным хранителем концепции либерального Запада, которая существует уже 70 лет», — считает Строуб Тэлботт, бывший советник президента Билла Клинтона по России. И именно это, по мнению Тэлботта, делает её «мишенью номер один для Путина», говорится в статье. Во вторник, 14 марта канцлер Германии посетит Белый дом, чтобы провести свою первую встречу с новым американским президентом Дональдом Трампом. В свою очередь, Путин уже пригласил Меркель «в ближайшее время» приехать в Москву. Это напоминает своеобразную «игру в покер», которую ведут два опытных игрока и в которую вступает новый третий игрок, отмечают авторы. За все эти годы между Меркель и Путиным было множество встреч и телефонных разговоров, однако им так и не удалось достичь «прорыва» и установить такие «партнёрские отношения», которые можно было бы сравнить с контактами между премьер-министром Великобритании Маргарет Тэтчер и последним лидером СССР Михаилом Горбачёвым. И если Горбачёв и Тэтчер помогли миру «выбраться из холодной войны», то отношения лидеров России и Германии, похоже, до сих пор находятся в «ловушке» этой войны и испытывают на себе влияние совершенно разного опыта, который они оба получили в Восточной Германии, считает The New York Times.
В 2000 году, когда Запад пытался оценить нового российского лидера, то всё замешательство западных политиков нашло выражение в одном вопросе, который прозвучал в Давосе, Швейцария: «Кто такой господин Путин?». И хотя прошло уже много лет, господин Путин так и остался для Запада загадочным героем, которого «порой изображают нелепым мачо без рубашки, а порой — славянским Макиавелли», отмечается в статье. В то же время «прагматичная, деидеологизированная и осторожная» Меркель тоже во многом остаётся загадкой. А часто приписываемый ей статус «мамочки» Германии — это скорее отражение предубеждений немецких СМИ и политического класса, где преобладают мужчины, которые «до сих пор не знают, к какой категории нужно отнести сильную женщину», уверены авторы.
Меркель, которая никогда не была им ни другом, ни врагом, всегда побуждала Путина и Россию выстраивать отношения на основе правил, а не эмоций, на основе общих интересов, а не личных симпатий, пишет The New York Times. В то время как Путин, по мнению авторов, всегда хотел найти в Европе лидера, готового заключить с Россией «грандиозную сделку» и гарантировать ей «фиксированную и привилегированную роль» в процессе принятия решений. До того, как Меркель пришла к власти, российскому лидеру удалось наладить такое взаимопонимание с её предшественником, Герхардом Шрёдером — и теперь один из его «наследников» Мартин Шульц, возглавляющий левоцентристскую партию социал-демократов, является самым сильным противником Меркель. Если к власти в Германии вернутся социал-демократы с их более «тёплым» отношением к России, это станет «настоящим подарком» для Путина, который также надеется на приход к власти более «дружественного» руководства во Франции, говорится в статье.
Отец Ангелы Меркель был лютеранским пастором, и ещё в детстве она видела, как многие прихожане его церкви со слезами встречали новости о начале строительства Берлинской стены. Поэтому падение этой стены в ноябре 1989 года стало для неё «самым судьбоносным моментом», а те долгие годы, которые прошли между этими двумя событиями, и определили характер Меркель как политика, полагает The New York Times. Меркель была «осторожной, расчётливой и отчасти идеалисткой», с подозрением относилась к России — и в то же время восхищалась ей: она изучала русскую литературу и культуру и достаточно хорошо овладела русским языком, чтобы отправиться в Советский Союз, будучи студенткой. Пока Меркель росла в Восточной Германии при режиме, который она сама назвала «диктатурой», она привыкла «бесконечно повторять бессмысленные советские банальности» и слушать «отупляющие тексты указов», ежедневно транслировавшихся на государственном радио, поэтому неудивительно, что она не испытывает особенно «нежных» чувств к русским, заключают авторы. В Восточной Германии Штази и КГБ стояли во главе «одного из самых крупных шпионских государств советского блока», кругом было распространено «недоверие и посредственность», однако мало кто предполагал, что вся эта система рухнет: «И когда все уже перестали надеяться, это случилось», — вспоминала в интервью сама Меркель.
По мнению авторов, это научило будущего канцлера Германии тому, что на решение некоторых проблем (например, для урегулирования конфликта на Украине) требуется довольно много времени, и важно «запастись терпением». В то время как Путин, который «стремится подорвать основы Евросоюза», скорее всего, извлёк из падения Берлинской стены свой урок: что порой политические системы, которые на первый взгляд выглядят нерушимыми, могут на деле неожиданно оказаться «очень уязвимыми», подчёркивается в статье. Российский президент вырос в коммунальной квартире «в глухих закоулках Ленинграда» — города, который пережил нацистскую блокаду и голод (во время которого погиб его старший брат, которого Путин так и не узнал), а затем стал изучать юриспруденцию.
В 1985 году он пришёл работать в КГБ и сразу же отправился в Дрезден, где всего через несколько лет наблюдал ужасные последствия падения Берлинской стены: глава местного отделения Штази, с которым КГБ тесно сотрудничало, был задержан и совершил самоубийство, наглотавшись снотворного и уснув у газовой плиты с открытыми конфорками, а у здания КГБ собралась толпа «разъярённых людей». Опасаясь погромов, Путин обратился за помощью к находившимся неподалёку советским военным — однако те ответили, что приказ должен поступить из Москвы, но Москва «молчит». В конечном итоге толпа рассеялась, однако этот трагический эпизод оставил у Путина ощущение, что «страны больше нет», пишет The New York Times. Позднее он заявил, что Россия могла бы избежать множества проблем, если бы советские силы так поспешно не ушли из Восточной Европы, и назвал распад Советского Союза «величайшей геополитической катастрофой» ХХ века. По словам Путина, это научило его тому, что власть «необходимо отстаивать смело» — как внутри России, так и за её пределами — иначе Россию постигнет судьба Советского Союза, у которого было «смертельное заболевание» под названием «паралич власти».
Хотя Путин и Меркель не случайно стали национальными лидерами, их прихода «мало кто ожидал», отмечается в статье. Но уже в ходе первого официального визита Меркель в Москву в начале 2006 года Путин продемонстрировал «свою манеру вести игру», подарив ей плюшевую собаку — хотя в Кремле прекрасно знали о том, что канцлер Германии не любит и боится собак. А во время переговоров на черноморском побережье спустя год он даже позволил своему лабрадору зайти в комнату, где находилась Меркель, констатирует The New York Times. По мнению бывшего президента Эстонии Тоомаса Ильвеса, эта «уловка» с собакой была «классическим ходом КГБ». По его словам, Меркель «выросла в Штазиленде», поэтому у неё никогда не было иллюзий в отношении путинской России и она хорошо понимала, с кем имеет дело. Тем не менее, Меркель не стала изменять немецкой традиции, заключавшейся в частых встречах с российскими лидерами, и позиционировала себя в качестве «главного посредника» между Европой и Россией, одновременно поддерживая многолетние деловые отношения между странами, отмечают авторы. В то же время Меркель неоднократно открыто критиковала Путина, выступая «в поддержку демократии» и встречаясь с правозащитниками и представителями российской оппозиции.
Гельмут Коль подружился с Горбачёвым в сауне, а Герхард Шрёдер нравился Путину, потому что они были «близки друг другу по духу» — однако с Меркель всё оказалось иначе, поскольку она «всегда считала противными все эти мужские привычки», говорится в статье. По мнению авторов, Меркель смогла впечатлить Путина своим «умением подмечать детали», знанием России и её культуры, а также «готовностью отстаивать свои взгляды», как он отстаивает свои.
В 2007 году на конференции по вопросам безопасности в Мюнхене российский лидер произнёс речь, которая, как позже стало ясно, ознаменовала собой «поворот во внешней политике России», выступившей позднее против Запада и господства Америки в мировых делах. И хотя многие в аудитории, включая американских чиновников, были тогда «шокированы и встревожены» тоном Путина, Меркель вовсе не выглядела удивлённой: «Она уже тогда с огромным подозрением относилась к более масштабной стратегии Путина», — отмечается в статье. Но годом позже «решимость» Меркель спровоцировала негативные для Запада последствия. На встрече лидеров стран-членов НАТО в Румынии в 2008 году Германия при поддержке Франции выступила против призывов США предоставить Украине и Грузии план действий по подготовке к членству в НАТО, что в конечном итоге могло бы помочь им вступить в этот военный альянс. И чтобы дать Белому дому возможность «сохранить лицо», Меркель взяла на себя подготовку коммюнике, где, с одной стороны, говорилось об отказе в предоставлении плана действий Украине и Грузии, а с другой — подчёркивалось, что эти страны всё равно однажды войдут в состав альянса, отмечает The New York Times.
Однако в конечном итоге Меркель, видимо, «просчиталась», констатируют авторы: Украина и Грузия были очень рассержены отказом, но не менее рассерженным оказался и Путин, который воспринял расплывчатое обещание принять эти страны в НАТО как свидетельство стремления альянса продолжить расширение на восток, вглубь постсоветского пространства. «Для него было пощёчиной то предложение, в котором говорилось, что Украина и Грузия станут членами Североатлантического альянса», — вспоминал посол Италии в НАТО Стефано Стефанини, принимавший участие в той встрече. В то же время Путин почувствовал, что теперь у него «развязаны руки», поскольку Вашингтон не смог настоять на начале формальной процедуры подготовки к вступлению Украины и Грузии в НАТО, говорится в статье. Четыре месяца спустя Россия «вторглась в Грузию, проверив степень готовности Запада вмешаться», однако Запад не стал вмешиваться — и это послужило прецедентом для «захвата Крымского полуострова и вторжения России на Украину в 2014 году», пишет The New York Times.
Последующий конфликт на Украине стал «переломным моментом», полагают авторы: Меркель, привыкшая к своей роли «главного посредника» между Европой и Москвой, теперь должна была исполнять новую для неё роль «движущей силы экономических санкций», введённых против России. Как считает глава Центра германских исследований Института Европы РАН Владислав Белов, российский президент воспринял тот факт, что Меркель взяла на себя главную роль в политике санкций, как личное оскорбление: «Путин не понял, почему Германия просто не смирилась с тем, что Россия поглотила Крым», — заявил Белов в интервью The New York Times. По его словам, Путин также сравнивал «воссоединение Германии» 1990 года с «воссоединением» России и Крыма. И хотя пока Европе ещё удаётся сохранять единство по вопросу санкций, степень «солидарности» в ЕС постепенно снижается. Причём во многом она зависит от решимости и политической силы самой Меркель, чьи позиции Путин «надеется ослабить», подчёркивается в статье. Не случайно в феврале Министерство обороны РФ заявило о том, что оно построит на окраине Москвы макет Рейхстага и будет использовать его для обучения молодых российских патриотов тому, как нужно штурмовать здания в случае начала войны. И это можно считать символом того, как всё изменилось в отношениях России, Германии и Запада с «прозападной» речи Путина в Рейхстаге в 2001 году до настоящего момента, заключает The New York Times.
Фото: Reuters