«9 ноября 1989 года 35-летний физик из Восточного Берлина увидела по телевизору поразительную новость: границу с Западной Германией открыли. Но она не бросилась к Берлинской стене. Вместо этого Ангела Меркель, сохраняя свойственное ей полное спокойствие, пошла в сауну, как она и делала каждый вечер четверга. И только после посещения сауны она отправилась к ближайшему контрольно-пропускному пункту, чтобы попасть в Западный Берлин. В западной части города она выпила пива в гостях у незнакомца, но позаботилась о том, чтобы вовремя вернуться домой, потому как на следующий день ей надо было вставать на работу», – описывает день из жизни канцлера Financial Times.
Месяц спустя после падения разделявшей Берлин стены «ликующие» демонстранты окружили здание КГБ в Дрездене. «37-летний подполковник КГБ по имени Владимир Путин позвонил расположенным в Германии советским военным с просьбой о подкреплении, но ему ответили, что ничего нельзя сделать, потому что “Москва молчит”. Этот момент Путин запомнит навсегда», – пишет издание.
«Тем временем в Бухаресте 26-летний адвокат Виктор Орбан молниеносно обрел славу благодаря своей речи, в которой потребовал вывода советских войск из Венгрии. В Польше член партии “Солидарность” Ярослав Качиньский остался столь разочарован бархатным переходом от коммунизма, что начал продолжительную борьбу, чтобы довести революцию до конца».
Сегодня эти люди правят своими странами. Качиньский олицетворяет «неизбранную власть позади трона», уточняет британская газета. «Всех четырех создали революционные события 1989-го», – констатирует Financial Times.
Тогда Путин стал свидетелем первого успешного восстания против советской власти. «Покинутый Москвой, он один вышел на улицы Дрездена – “мысленно с голым торсом”, – отмечает автор книги “Мы, народ: революция 89 года в Варшаве, Бухаресте, Берлине и Праге” (We the People: The Revolution of '89 witnessed in Warsaw, Budapest, Berlin and Prague) Тимоти Гартон-Эш, – и сказал демонстрантам по-немецки, что по каждому, кто войдет в здание КГБ, откроют огонь. Толпа отступила назад, как и следовало. Но жизнь работавших в Восточной Германии агентов – коллег Путина была разрушена, страна, которую он так любил, исчезла, а Путин с семьей поехал обратно в Ленинград; кроме купленной 20 лет назад немецкой стиральной машины у них почти ничего не было».
Став свидетелем переломных моментов 1989 года, Владимир Путин решил: «Больше никогда». Он пообещал себе, что больше никогда не допустит повторения таких событий. Он был уверен, что, если бы Москва не проявила пассивность и слабость, удалось бы разогнать толпу. «Все, что когда-либо делал Путин, служило одной цели – попытаться не допустить революций в Москве. Он – воплощение контрреволюции», – поясняет Тимоти Гартон-Эш.
В 1989-м Меркель жила в районе Пренцлауэр-Берг, в который стекалась восточногерманская богема. В год падения Берлинской стены большинство ее представителей мечтали «о новой, более совершенной системе, нежели западногерманская демократия». Все, но только не Меркель, отмечает Шартон-Эш. Она просто хотела проводить центристскую политику, как это делали в Западной Германии, но проводить ее более эффективно. Ветераны 1989-го, которым удалось заполучить власть, были реалистами.
Для Ангелы Меркель объединение Германии было однозначно положительным событием. «Она вышла из сауны; она была свободна. Ей больше никогда не придется заниматься коммунистической “агитацией и пропагандой” на рабочем месте – в Центральном институте физической химии при Академии наук ГДР».
Она также оценила жест Западной Германии – всем жителям восточной части страны выдали по 100 немецких марок. Позже она инстинктивно обратится к этому опыту теплого приема, когда будет принимать беженцев. Ее решение открыть границы для миллионов бегущих от войны мигрантов «во многом связано с 1989 годом», уверен Гартон-Эш.
Падение Берлинской стены повлияло на канцлера и в других отношениях. Сидя сегодня в ведомстве в Берлин-Митте, в 5 километрах от своей старой квартиры, Ангела Меркель переживает: Восточная Германия пала в одну ночь, так же может произойти и с Европейским союзом. Предотвратить это – ее миссия.
В Польше не было революции, которая случилась бы за одну ночь. Скорее партия «Солидарность» и правящая Коммунистическая партия договорились о политическом переходе. Но Качиньский остался недоволен. «Он и его брат-близнец выросли на рассказах отца-ветерана, участника Варшавского восстания против гитлеровских оккупантов 1944 года, о героическом сопротивлении иностранному господству», – повествует Financial Times. В 1989-м братья Качиньские чувствовали себя покинутыми, полагает Гартон-Эш.
Сегодня Ярослав Качиньский нацелен «завершить незавершенную революцию 1989 года, что значит искоренить “коммунистов”, которых он видит в каждом министерстве, кампании и во всех СМИ, а также освободить Польшу от иностранного гнета, который сегодня для него олицетворяют Германия Меркель, Россия Путина, ЕС, однополые браки и беженцы».
«После 1989-го Виктор Орбан превратился из либерала в авторитарного правителя, но так и остался националистом. Он, видимо, решил, что в Венгрии за националистов отдают больше голосов, чем за либералов. Он также, вероятно, считает, что он, как герой национального восстания, имеет все основания править страной, – это чувство когда-то разделяли и африканские освободители, затем ставшие диктаторами», – пишет Financial Times.
«Лидерам Центральной и Восточной Европы кажется, будто 1989 год был только вчера», – констатирует британская газета.
Фото: Reuters