Когда случится суд в России, его итог будет ясен: Украину потерял президент Владимир Путин, несмотря на то что этому предшествовало общее тысячелетнее славянское единство. Когда украинцы будут выяснять, из-за кого провалилась «Революция достоинства» на «евромайдане», ответ тоже будет очевиден: политическая элита и олигархи «чудесным» образом выстояли против «российского военного Голиафа», лишь для того, чтобы, когда беда миновала, вернуться к своей «клептократической рутине», заявляет New Statesman.
Оформление украинской идентичности началось в феврале 2014 года, когда Путин начал свою «необъявленную войну на Украине» с захвата местного совета в Крыму. То, как этот первоначальный тактический успех обернулся стратегическим поражением, журнал рассмотрел сквозь призму тех игроков, которые в этом процессе участвовали.
С российский стороны издание увидело лишь одного значимого игрока – Путина. После падения СССР и Россию, и Украину захватила клептократия, и в обеих славянских странах возобладал «капитализм Дикого Востока» с олигархами, расчленившими богатство государства при помощи сомнительных приватизационных сделок. Но затем между ними появилось существенное политическое различие: Путин, став президентом, восстановил примат политиков над олигархами, в то время как на Украине олигархи через свое новоявленное богатство властвовали в политике.
Когда Путин «вдруг» нарушил европейский миропорядок в феврале 2014 года, западные политики обратились к уже немногочисленным кремлинологам. Некоторые, как, например, военный аналитик и профессор Гарварда Дмитрий Горенберг, назвали основным мотивом действий российского лидера страх. Путина мало интересовали экономика и бегство капиталов, но его явно пугала «зараза демократии». Она передалась в середине 80-х от поляков чехам и восточным немцам, в середине 2000-х – украинцам, а в 2011-2012 годах – даже москвичам, прежде чем Путин сумел ее остановить.
Автор статьи считает это объяснение «правдоподобным», отмечая, что в 1989 году «юный офицер» КГБ Путин наблюдал за тем, как за ночь пала Берлинская стена. Он видел, как 20 советских дивизий бесславно покинули Германию, как восточноевропейские страны – от Эстонии до Румынии – ринулись в ЕС и НАТО, и позднее он назовет развал СССР в 1991 году «крупнейшей геополитической катастрофой» 20 века.
Во время своего первого президентского срока Путину пришлось наблюдать за триумфальными настроениями в США, появившимися после «цветных революций» в Сербии (2000 год), Грузии (2003) и на Украине (2004). Для него эти революции были не стремлением к «достоинству» (по выражению лидера польской «Солидарности» Леха Валенсы), а победой американского ЦРУ над российским ФСБ в российской же сфере влияния. Наибольшее беспокойство Кремля вызвала «оранжевая революция» в Киеве в 2004 году после явных подтасовок на выборах в пользу промосковского кандидата – Виктора Януковича. Но волнения были напрасны, утверждает New Statesman: «оранжевая революция» самоуничтожилась из-за «братоубийственной схватки» между двумя ее лидерами, которые уступили Януковичу во время «довольно честных» выборов 2010 года.
Если вернуться к «евромайдану», то в глаза бросаются четыре фигуры, пишет издание. Два основных конкурента – это Петр Порошенко и Игорь Коломойский. Порошенко был «олигархом второго порядка», пару раз недолго служившим в правительстве. Он помогал с финансированием и освещением (через свой телеканал) спонтанных протестов против Януковича, которые начались в ноябре 2013 года.
В конце февраля Янукович отправил силы специального назначения на подавление протестов, из-за чего десятки человек погибли; тогда его собственная «Партия регионов» его предала, и он «сбежал от правосудия» в Россию, захватив с собой «личный капитал в 12 миллиардов долларов, нажитый за четыре года службы». На выборах нового президента, прошедших в мае 2014 года, с большинством в 54% победил Порошенко, описывает New Statesman.
Коломойский – гражданин, помимо Украины, Израиля и Кипра – «был вызван» правительством из своей резиденции в Швейцарии, когда Россия заняла Крым. Его назначили губернатором Днепропетровской области и дали ему право защищаться от тлеющего движения за отделение от Украины. Коломойский, известный недружественными поглощениями банков-конкурентов, СМИ и других компаний, создал ряд добровольческих батальонов, которые боролись с Донецкой и Луганской Народными республиками (ДНР и ЛНР) и дали украинскому государству время на перестройку армии, излагает издание.
Ринат Ахметов и Дмитрий Фирташ, в свою очередь, были теми из олигархов, которые решили не ставить на «пост-евромайданную Украину». Оба раньше поддерживали Януковича и его партию, и после его ухода стали балансировать между Москвой и Киевом. Их богатство за последнее время уменьшилось, отчасти из-за его «перераспределения» между другими олигархами.
Сын шахтера Ахметов был «крестным отцом» Донецкого клана. Его «угольная и железнорудная база» — это раздираемый войной Донбасс, и он зависит там от милости Москвы. Фирташ при Януковиче отвечал за «доходное» дело перераспределения российского газа по украинским трубам в Европу и тоже был зависим от России. Весной 2014 года один из российских олигархов помог ему выйти под залог из австрийской тюрьмы.
По условиям он не может покинуть территорию Австрии и ждет решения дела о его экстрадиции в США по обвинению в коррупции. Но и в Вене он сохранил политический вес, комментирует автор статьи: он финансирует несколько украинских партий (разного плана) и предположительно помог разделить власть между Порошенко и Виталием Кличко (последний не стал избираться в президенты и стал мэром Киева).
Захват Крыма и кампанию по завоеванию «Новороссии» Путин «без сомнения» воспринимал как компенсацию за падение своего «ставленника» Януковича и конец «полноправной власти над всей Украиной», считает обозреватель New Statesman. Однако в Европе, США и на Украине это посчитали первым официальным захватом соседской земли со времен Второй мировой войны и возвратом к концепции 19 века, по которой «прав сильнейший».
Запад реагировал осторожно, не желая вовлекаться в «интервенцию» со «сложной логистикой и незначительного геополитического значения». У Москвы было преимущество в ее географическом расположении, в претензии на жизненный интерес на Украине и в волевых действиях российского лидера на фоне «мирной Европы и истощенных США». Поэтому Запад принял экономические, а не военные меры, объясняет автор статьи.
В Крыму Путин не встретил особого сопротивления, потому что из-за многолетнего разворовывания военного бюджета на полуострове остались лишь шесть тысяч солдат и старое оружие. При этом украинские офицеры склонялись скорее в сторону Москвы, чем Киева, а обычные украинцы не верили, – «несмотря на массовый мор украинских крестьян, который Сталин устроил в 1930-е годы», — что русские всерьез будут стрелять в своих «младших братьев». На Донбассе он ожидал такой же легкой победы.
Он явно «поверил собственной пропаганде», по которой русскоговорящие жители Восточной Украины восстанут против Киева, если только их поведет несколько российских «коммандос». Действительно, в этом регионе идентичность жителей довольно размыта: у них зачастую есть родственники как в России, так и на западе Украины. «В некотором смысле регион стал идеальным испытанием для путинской концепции объединяющей цели, которая бы заполнила вакуум, оставленный испарившейся коммунистической идеологией», — пишет издание.
Сначала кампанию преподносили как мечту Путина о Евразийском союзе, затем – как собирание оставшихся вне «русского мира» соотечественников, наконец – как отвоевание царской «Новороссии». «Поддерживаемые Россией сепаратисты» сначала захватили две трети Донецкой и Луганской областей, и местные жители сначала приветствовали обещания о более высоких пенсиях. Но когда «радость новизны» спала, Москве и «сепаратистам» все чаще пришлось прибегать к помощи «наемников и донбасских криминальных группировок», которые хорошо дрались лишь тогда, когда им помогали российские «добровольцы».
Путин вполне мог бы перейти от «гибридной» войны к настоящему вторжению весной 2014 года. Тому, что он не отдал такой приказ, журнал видит три причины. Первая – «тактическое снижение своей воинственности» в условиях, когда санкции против России в ЕС еще лишь обсуждались. Вторая – слабость нового украинского правительства, которое могло бы рухнуть и оставить политический вакуум, который Россия бы заполнила без единого выстрела. Третья – опасения в российской армии, что «оккупация» своего соседа («с учетом мощной военной традиции Украины») дастся ей слишком тяжело из-за партизанской войны.
Военные угрозы Путина против Украины оказались контрпродуктивными и вызвали на Украине гнев, что отразилось и в данных социологических опросов. Из-за «духа “евромайдана”» даже до того пассивные украинцы стали записываться добровольцами в армию, «Национальную гвардию» и частные батальоны, финансируемые олигархами. Гражданские добровольцы готовили солдатам еду, а технически подкованные строили самодельные беспилотники для наблюдения за границами. Ветераны и «афганцы» тренировали новобранцев, а военные заводы ремонтировали старые танки и строили новые. С украинской стороны моральный дух был намного выше, живописует New Statesman.
К середине августа 2014 года украинские войска отвоевали большую часть территории повстанцев. «Для Путина это было слишком»: он дал понять, что «его марионеток побеждать не будут», тем, что отправил на Донбасс элитные войска. В считанные дни они восстановили контроль примерно над половиной былой территории повстанцев; «президент Порошенко уловил сигнал и немедленно предложил перемирие».
Канцлер Германии Ангела Меркель помогла с заключением перемирия в Минске 5 сентября, которое снизило уровень насилия на пять месяцев. В январе-феврале «сепаратистско-российские силы» вновь попытались прорваться через украинские линии, но эта попытка провалилась и за ней последовало шаткое перемирие «Минск-II». 1 сентября артиллерия вдруг замолкла, и, по описанию New Statesman, «впервые за год радостные babushkas сепаратистского Донбасского анклава смогли перейти линию фронта и попасть в подконтрольные Украине города на расстоянии семи километров, чтобы купить сало, масло и яйца по намного более дешевой цене».
В конце сентября Путин открыл фронт в Сирии и предположительно перенаправил туда с Украины спецназ. Украину перестали освещать в российских теленовостях. «Было ясно, что Путин запоздало признал, что война повлекла для России стратегические потери», — утверждает издание. Он уступил «евромайдану» всю Украину, не считая Крыма, и не смог сохранить России «Новороссию». Не сберег он и Донбасс «в какой-либо форме, в которой ему хотелось бы его аннексировать или покорить», а статус региона как «замороженного конфликта» стал не особенно хорошим утешительным призом.
Путин «спровоцировал» Запад на реанимирование НАТО и санкции против российской экономики, а Белоруссию, Казахстан и Туркмению напугал и заставил отдалиться от Москвы. Более того, война на Украине вызвала призрак вторжения в Афганистан. Летом прошлого года Дума засекретила информацию о российских потерях, а потому вряд ли Путин станет идти на риск большего количества российских потерь в новых боях на Украине, делает вывод журнал.
Это, однако, снизило давление на украинских олигархов: им «больше не нужно вырастать из стадии баронов-ворюг и становиться патриотичными филантропами». Они больше не считают срочным делом реформу законодательства, установку верховенства права, строительство демократических институтов и искоренение клептократии, сетует автор.
Путин Украину потерял. Но «как же иронично все может обернуться», если он сумеет, ослабив настойчивость украинских олигархов, «проложить путь окончательному провалу Революции достоинства», рассуждает New Statesman. Тогда последним будет смеяться ведущий американист Кремля – Георгий Арбатов, который в конце холодной войны предсказал: «Мы собираемся сделать ужасную вещь… мы лишим вас врага».
Фото: Reuters