Большая часть западного мира убеждена, что Путин хочет, чтобы Россия была чем угодно, но не демократией. Как отмечает обозреватель Nation, крупные западные каналы описывают Россию как «диктатуру, или полицейское государство, или хуже».
Например, обозреватель New York Times Маша Гессен заявила некоторое время назад, что Россия находится на пути к «тоталитаризму» и испытывает болезненную зависимость от войны. Автор статьи отмечает, что первую свою войну после развала СССР Россия провела семь лет назад, когда грузинская армия неожиданно напала на российских миротворцев в Южной Осетии. Почти шесть лет спустя Россия «аннексировала» Крым и «как минимум помогала поддерживать вооруженное восстание на Восточной Украине против поддерживаемого США правительства в Киеве».
Теперь Россия проводит воздушную кампанию против террористов в Сирии по приглашению местных властей. Гессен утверждает, что система, которую возглавляет Путин, ведет «войну ради войны», хотя у конфликтов на Украине и в Сирии не видно конца. При этом Гессен живет в США. То, что она заявляет такие вещи «в стране, которая постоянно воюет в Ираке, Афганистане, Пакистане, Ливии, Йемене и, да, еще в Сирии уже больше десятилетия», — показатель если не «ее чувства пропорции», то политических предрассудков, считает автор Nation.
Гессен насмехается над представлением Путина об истории, но ее собственные взгляды тоже вызывают вопросы. Как пример обозреватель приводит высказывание Маши Гессен о том, что «за участие в разгроме Гитлера Советский Союз получил награду в виде статуса супердержавы». Получается, супердержавой СССР стал потому, что «Сталин надул Рузвельта и Черчилля в Ялте», а не потому, что советская армия победила нацистов Германии. «И вообще настоящей “наградой” уж наверняка было выживание Европы и ее народов?»
Также Гессен потрясенно цитирует заявление Путина о том, что «мир как состояние мировой политики никогда не был устойчив», явно не замечая, что он озвучивает научную теорию («реализм и его сторонники обычно советуют не вести ненужных, не имеющих явного конца и идеологически мотивированных войн»). Путин считает, что состояние мира – это аномалия и что он представляет собой хрупкое равновесие, с ужасом утверждает она. «Хотите список литературы на эту тему, Маша?»
Гессен как журналист явно ощущает силу слова, но почему она сама так небрежна с ним? — задается вопросом обозреватель Nation. После убийства Бориса Немцова она вслух размышляла: «Настал уже 1937 год?» «Это скромное “уже” показательно и дает повод считать, что Гессен намерена притянуть собственную интерпретацию любого события, для того чтобы приравнять Путина к Сталину и Россию к тоталитарному государству».
Конечно, потом она долго рассматривает эту тему и приходит к выводу, что «нет, господин Путин не так плох, как Сталин», но она опять явно имеет в виду – «пока». Интересно при этом то, что Гессен не считает, что убийство Немцова произошло по приказу из Кремля, — скорее, это рьяные приспешники российского лидера попытались порадовать своего босса.
Сталин тоже не отдавал личные приказы обо всех убийствах во время террора, но в самой этой аналогии есть нечто «безответственно небрежное»: по самым скромным оценкам, в 1937 и 1938 годах из-за «сталинской паранойи» было расстреляно около 750 тысяч человек. Постсоветская Россия не приводила в исполнение смертную казнь с 1996 года, а мораторий на нее, оставленный в силе конституционным судом в 2009 году, Путин поддержал публично, хотя по опросам большинство россиян за ее возвращение. На новой родине Гессен с 2001 по 2014 годы государство убило 683 человека и еще 25 в 2015 году.
Можно поглядеть и на «тюремное население» России. В 1953 году, когда Сталин умер, в ГУЛАГе «выживало» 2,5 миллиона советских граждан. В 2000 году, когда ушел в отставку Борис Ельцин, ГУЛАГа уже не было, а в российских тюрьмах было около миллиона человек. В сентябре 2015 года, по данным Лондонского университета, сидящих в тюрьмах было уже меньше 645 тысяч – в США тем временем в тюрьмах находится 1,5 миллиона.
«В соотношении с общим числом населения, в России никогда не сидело так мало граждан, как при Путине». Тем, кто называет Россию полицейским государством, придется объяснить, почему соотношение заключенных и населения почти уполовинилось – с 729 до 446 на сто тысяч человек. В США эта цифра – 698 на сто тысяч. И это при том, что у россиян появились свободы, которых не было у советского человека: право на собственность, право выезжать за границу и читать почти все что угодно в печати и в интернете.
Гессен не одинока в своей склонности к преувеличениям. «Сбалансированность, пропорциональность, чувство контекста – кажется, все оказалось побоку в западных и особенно американских сообщениях о России». Продажам газет это, может, и способствует, ведь Россия – ни в коей мере не демократия. Но целенаправленная кампания очернения России через «небрежные исторические аналогии» и «лениво составленные пасквили» опасна по многим причинам, убежден обозреватель американского сайта.
Самой важной, по его мнению, является то, что если Путин или другой будущий лидер России действительно вернется к 1937 году, однопартийной диктатуре или тоталитарному государству, то «у нас не останется слов, для того чтобы это описать». Слова эти уже будут выхолощены и лишены смысла теми самыми журналистами и обозревателями, чей долг заключается в их защите, сетует автор.
Фото: Reuters