«У нас почти никогда не было собственного государства», - сказал газете Die Welt польский публицист, историк и общественный деятель Богдан Цивинский. В своей новой книге он описал, как земли, входившие в состав Российской империи, сопротивлялись распространению российской культуры.
В отличие от остальных захватчиков, отмечает Цивинский, Россия стремилась не просто «поглотить» захваченные области, но и разрушить местную культуру: «Дальновидный оккупант конфискует товары, закрывает церкви и библиотеки, сносит памятники, сжигает книги и запрещает языки». Публицист называет это «культурным империализмом». «Правящая нация говорит другой, - объясняет Цивинский в интервью Die Welt, - Твой язык – диалект моего. Твоя культура – элемент моей. А ты можешь освоить все элементы моей культуры, я тебе позволяю».
Проводившаяся в царской России русификация, добавляет он, была направлена на то, чтобы местные жители «переняли идентичность» русского населения, а в идеале – чтобы через ряд поколений они все сами «стали русскими». При этом после 1860 года российское государство стало «менять идентичность и простых людей, а не только элит»: «либерализм Александра II по отношению к другим народам быстро закончился», а Александр III стал «проводить жесткий курс русификации и репрессий». В частности, в интервью Die Welt Цивинский упоминает запрет на издание книг на национальных языках.
Польский историк убежден, что, хотя любое общество может быть «демократическим и неимпериалистическим», в России демократия пока остается «мифом будущего» - российская история таких примеров не знает, объясняет он Die Welt. При этом Цивинский указывает на «западников», чьи идеи не нашли отклика среди православного населения России.
Православие он считает одной из предпосылок того, что народ в России «сердечный, гостеприимный и скромный», если говорить о бытовой жизни. «Сядьте в поезд в России и спросите проводника, когда поезд прибудет в место N. Он либо ничего не ответит, либо скажет, что ему в голову взбредет. Но если вы встретите его в нерабочее время, он объяснит, что поезд останавливается там-то, а там нет, и в N он стоит две минуты. Не на службе этот проводник – человек. Однако у него нет ни малейшего стремления добиться успеха в качестве должностного лица».
Цивинский говорит с Die Welt и о других народах царской России. Например, корни «антироссийских тенденций» в грузинской политике он находит в XIX веке, когда многие грузины учились в Санкт-Петербурге, общались с западниками и восприняли европейский тип мышления. В отношении Кавказа в целом Цивинский уверен, что покорить его невозможно: «Если Россия хочет покоя, когда-нибудь ей придется отказаться от Кавказа».
В возможности создания единого «европейского общества» Цивинский сомневается: «Что такое настоящая Европа: ваша? Наша? Есть две Европы? Или, может быть, семь? Можно, конечно, объявить, что двое мужчин могут иметь детей, но это не сформирует общий менталитет или общую идентичность». Поскольку страны Восточной Европы «по большей части существовали в пределах других стран», именно национальное государство для них необходимо. «Мы можем мириться с ним, но мы действительно в нем нуждается, прежде всего чтобы показать другим народам, что и у нас есть государство», - сказал Цивинский Die Welt.