Господин Моруков, спасибо, что вы сегодня с нами. Итак, «Марс-500» был вашей идеей, вашим проектом, и он близится к завершению, а члены экспериментального экипажа покинут модуль, или как вы его называете. Каково это? Эксперимент длился 17 месяцев. Вы волнуетесь?
БОРИС МОРУКОВ, глава проекта «Марс-500»: Конечно, волнуюсь! Хотя мы еще больше переживали, когда они только зашли в модуль. Сейчас мы с нетерпением ждем конца эксперимента.
Разумеется, после столь длительной изоляции экипажу потребуется некоторое время для реабилитации. Нам предстоит непростая задача по анализу результатов. Однако сам факт того, что команде удалось продержаться до конца – повод для радости.
С самого начала вокруг «Марс-500» было много полемики, в особенности среди профессионалов. То есть некоторые считают, что нельзя стать пилотом «Формулы-1», проведя полтора года на водительском сиденье. И простые люди, которые практически ничего не знают об эксперименте, скорее всего, спросят, какой смысл тратить 15 миллионов долларов на то, чтобы на 17 месяцев изолировать от окружающего мира шестерых трудоспособных мужчин?
БОРИС МОРУКОВ: Смысл такой, что эксперимент задумывался с целью определить пределы человеческих возможностей. Экспедиция на Марс – идея, которая занимала умы людей в течение как минимум 50 лет. Реальные проекты полетов на Красную планету были разработаны в 1960-х. Затем исследования космоса взяли иной курс, однако начало XXI века вновь было ознаменовано растущим интересом к полетам за пределами земной орбиты, полетам к другим планетам. Это выведет космическую науку на новый уровень, с точки зрения технологий, знания и расширения пределов человеческих возможностей. Работа на Международной космической станции рассматривается как подготовка к межпланетным путешествиям.
Вы говорите, что эксперимент должен определить пределы человеческих возможностей. Однако дает ли это какие-либо ответы на конкретные вопросы, к примеру, когда люди впервые долетят до Марса, кто станет первым человеком, ступившим на поверхность этой планеты?
БОРИС МОРУКОВ: Как сказал один мой друг, это даже не первый шаг. Мы только подняли ногу, чтобы сделать этот шаг. Перед тем, как решить, какое оборудование мы будем использовать на Марсе, мы сначала должны понять, каковы пределы человеческого организма, его физиологические и психологические возможности.
Во-вторых, нам нужно решить вопрос о количестве ресурсов, которые нужно будет взять в полет, каким образом наша система жизнеобеспечения будет функционировать во время столь длительного путешествия. Связь между экипажем и Землей будет происходить иначе. Во время орбитальных полетов большая часть работы возлагается на наземных специалистов. Межпланетной экспедиции присуща автономия, независимость. Повернуть назад нельзя. Это совершенно другая ситуация.
Без проверки и определения этих важных элементов – системы жизнеобеспечения, объема необходимых ресурсов, человеческих возможностей – сложно планировать даже устройство будущего космического корабля. Исследование объема человеческих возможностей должно быть проведено раньше конструирования корабля, хотя наши ученые довольно активно занимаются созданием новых средств передвижения. Это экспериментальная модель, она может дать нам информацию о том, сколько всего нам понадобится в настоящем полете.
В любом случае в экспедиции на Марс, скорее всего, примут участие не 6 человек, а 4. Будет необходимо урезать количество ресурсов, которые понадобятся на борту.
Проблема в том, что членам экипажа известно, что в случае любой экстренной ситуации ученые могут вмешаться и все исправить. В космосе подобное будет невозможно. Не снижает ли это знание ценность эксперимента?
БОРИС МОРУКОВ: Нет, хотя это основной фактор. Во время реального космического полета человек осознает, что он не может резко повернуть назад, даже если ему этого и хотелось бы. Обратный путь возможен только после того, как достигнута цель. Напротив, экипаж «Марса-500» полностью отдает себе отчет, что они заперты недалеко от центра Москвы. Этот фактор сложно имитировать. Но мы можем имитировать их изоляцию от внешнего мира. В то же время мы стремимся поддерживать связь между экипажем и миром, так как это своего рода психологическая поддержка.
Одно из ограничений, что мы наложили, - запрет на прямые переговоры. Был разрешен только обмен цифровой информацией. Этот запрет длился 420 дней, и когда снова зазвучали их голоса, их лица просветлели, это сильно подняло им настроение. До этого они вели крайне изолированную жизнь. Безусловно, как и во время любого полета в космос, они искали способы развеяться, они заводили друзей среди наземных диспетчеров, возможно, даже врагов. Но, в принципе, весь этот проект отличается высокой степенью изолированности.
Какова была мотивация экипажа? Что может заставить человека не видеться со своими родственниками и друзьями на протяжении 17 месяцев? Это же не настоящий полет на Марс – эксперимент не принесет им всемирную известность, гордиться тем, что они стали первыми, кто приземлился на Марс, они тоже не смогут.
БОРИС МОРУКОВ: Есть такая профессия – инженер-испытатель. Думаю, я бы мог считать себя частью этой группы. Это такие люди, которые всегда на шаг впереди того, что происходит в космосе или в непредвиденной ситуации.
То есть это энтузиасты, которые помогают человечеству продвигаться вперед?
БОРИС МОРУКОВ: Не просто энтузиасты…
17 месяцев – немалый отрезок жизни…
БОРИС МОРУКОВ: Да, действительно, большой - и для меня тоже. Ведь и я тоже прочувствовал это на себе.
Но платят им за это ведь точно немало?
БОРИС МОРУКОВ: Нет, мне сумма большой не кажется.
Это секрет?
БОРИС МОРУКОВ: Нет, не секрет. Мы пообещали заплатить три миллиона рублей. Мы так договорились, что вознаграждение для европейцев и русских будет примерно одинаковым. У китайского агентства критерии свои. В любом случае я бы хотел обратить особое внимание на то, что это международная команда. Было много опасений, что они разобьются на группы по языку. Китайский член экипажа – он же представитель совершенно другой культуры, древней.
Появились сообщения о том, что за три месяца до запланированного окончания эксперимента члены экипажа перестали писать письма. Это правда? И если да, то каковы причины?
БОРИС МОРУКОВ: Они очень активно пишут. Даже сейчас, когда у них есть возможность для голосовой связи, по крайней мере с «наземным управлением», письма они все равно пишут, много пишут.
То есть они никогда не переставали писать?
БОРИС МОРУКОВ: Никогда не переставали. Правда, был один момент, во время запланированного аварийного отключения электричества, когда не работали никакие средства связи. У них не было доступа ни к какой информации. Это продолжалось всего неделю.
Но знаете, что интересно? Они не жаловались! Они сказали, что им даже понравилось – так спокойно. Они работали в автономном режиме, у них были инструкции о том, как себя вести, и план действий.
О чем они обычно пишут? Вы говорите, что это длинные сообщения. А что в них содержится?
БОРИС МОРУКОВ: У нас есть четыре информационных канала для передачи медицинских данных, внутренней информации, научных данных, накапливаемых для исследований и эксперимента, а также частная переписка экипажа. Я узнал, что один человек в команде пишет книгу. Не знаю, что из этого выйдет, но всё-таки…
Это книга об эксперименте?
БОРИС МОРУКОВ: Да, это книга об эксперименте. Публикуются отрывки из заметок экипажа. Это и отличает европейцев от представителей российской культуры: они привыкли описывать свой опыт в блогах и на страницах Live Journal. И эти публикации, совершенно естественно, вызывают массовый отклик. Писатели получают много информации в ответ.
То есть европейцы получают какую-то реакцию общественности, так?
БОРИС МОРУКОВ: Именно так. Публика присылает свои сообщения сначала нам, а мы перенаправляем их экипажу. Здесь есть как положительный, так и отрицательный моменты. Если в сообщении содержатся какие-то печальные известия, это может вызвать негативную реакцию.
Какие новости получают члены экипажа? Знают они вообще о войне в Ливии, о том, что цунами практически смыло Японию? Или вы сортируете поступающую к ним информацию?
БОРИС МОРУКОВ: Знают. Глобальные катастрофы их очень беспокоят. Например, мы не сразу сообщили им о взрыве в международном аэропорту Домодедово. В какой-то момент мне пришлось рассказать об этом самому в видеообращении, и они очень разозлились на нас из-за того, что мы не сообщили им раньше. Несмотря на то что такие сообщения печальны, их нужно делать вовремя, утаивание информации может вызвать негативную реакцию.
Эти люди не видят солнечного света, они на долгое время отказались от своих любимых занятий. Какое психологическое воздействие все это на них оказывает? Существует ли риск, что участники проекта позже столкнутся с какими-нибудь психологическими последствиями?
БОРИС МОРУКОВ: Не уверен насчет последствий, но я точно знаю, что человеку после таких экспериментов нужна социальная реабилитация, поскольку он довольно надолго фактически выпадает из повседневной жизни. Помню случай, когда мужчина боялся переходить улицу после участия в долгосрочном эксперименте. Такое случается. Позже он, конечно, вернулся к нормальной жизни и даже перебегал через дорогу в неположенных местах. Я хочу сказать, что такой опыт накладывает отпечаток. Человек привыкает жить в капсуле, стандарты его жизни претерпевают изменения. Все планируется за него другими людьми, хотя экипажу время от времени предоставляется возможность самим принимать решения или вводить изменения. Но все же в реальной жизни мы редко знаем, что будем делать через неделю, а там все идет согласно плану.
БОРИС МОРУКОВ: Не уверен насчет последствий, но я точно знаю, что человеку после таких экспериментов нужна социальная реабилитация, поскольку он довольно надолго фактически выпадает из повседневной жизни. Помню случай, когда мужчина боялся переходить улицу после участия в долгосрочном эксперименте. Такое случается. Позже он, конечно, вернулся к нормальной жизни и даже перебегал через дорогу в неположенных местах. Я хочу сказать, что такой опыт накладывает отпечаток. Человек привыкает жить в капсуле, стандарты его жизни претерпевают изменения. Все планируется за него другими людьми, хотя экипажу время от времени предоставляется возможность самим принимать решения или вводить изменения. Но все же в реальной жизни мы редко знаем, что будем делать через неделю, а там все идет согласно плану.
А вас лично кто-нибудь из членов экипажа удивил чем-то?
БОРИС МОРУКОВ: Да, меня удивил участник из Китая. Меня поразило, как легко он влился в команду. У него сложились хорошие, ровные отношения с каждым из членов экипажа. Между людьми постоянно возникают какие-то трения, это неизбежно. Но он за время эксперимента достиг прекрасных результатов, это всегда было заметно. Он стал профессионалом. Российские участники меня тоже по-своему удивили.
Должен сказать, что мы не ошиблись с выбором команды. Среди участников не было диктатора или самопровозглашенного командира. Свои отношения они строили по принципу слаженности, обсуждая вопросы и приходя к согласию. Даже если что-то не так, и кто-то недоволен, важно ставить интересы этой небольшой группы выше собственных чувств и амбиций.
Есть ли у кого-нибудь из них шанс принять участие в настоящей экспедиции на Марс?
БОРИС МОРУКОВ: Это вопрос времени. Неизвестно, когда такой полет состоится.
Есть ли у кого-нибудь из них шанс принять участие в настоящей экспедиции на Марс?
БОРИС МОРУКОВ: Это вопрос времени. Неизвестно, когда такой полет состоится.
Понимаю, что задавать подобный вопрос профессионалу глупо, но было столько фильмов о полете на Марс, что колонизация этой планеты стала едва ли не идеей фикс. Как вы думаете, когда это, наконец, случится?
БОРИС МОРУКОВ: Заселить Марс – совсем не то же самое, что один раз слетать на Марс.
Начнем с одиночного полета. Нельзя колонизировать Марс, ни разу на нем не побывав.
БОРИС МОРУКОВ: Технически это возможно. Существует ряд проектов, и наши конструкторы над ними работают. Но полетим мы на Марс или нет, зависит от двух факторов: такой полет должен получить официальное одобрение, а также необходимо наладить международное сотрудничество, - потому что этот полет станет достижением не одной страны или группы людей, а всего мирового сообщества.
А женщин на проект не принимали намеренно?
БОРИС МОРУКОВ: Нет, не намеренно. Более того, к нам поступали заявки от ряда кандидаток. И в одном из предварительных тестов даже участвовала женщина-командир. Женщины не вошли в состав экипажа по двум причинам: мы отбирали кандидатов не по половому признаку и не делали различий между мужчинами и женщинами. Нам был важен опыт, личные качества, умение работать в команде и многое другое.
БОРИС МОРУКОВ: Нет, не намеренно. Более того, к нам поступали заявки от ряда кандидаток. И в одном из предварительных тестов даже участвовала женщина-командир. Женщины не вошли в состав экипажа по двум причинам: мы отбирали кандидатов не по половому признаку и не делали различий между мужчинами и женщинами. Нам был важен опыт, личные качества, умение работать в команде и многое другое.
То есть все-таки женщины слабее, да?
БОРИС МОРУКОВ: Нет, женщины бывают разные. Но лично мне было бы жалко помещать женщину в подобные условия, потому что мужчине гораздо проще отступить от привычного распорядка дня, чем женщине. Это относится и к личной жизни, к семье и даже к профессиональной карьере. А женщина не может позволить себе потерять столько времени, ей необходимо постоянно двигаться вперед.
Господин Моруков, большое спасибо за интервью.
БОРИС МОРУКОВ: И вам спасибо.