«Неадекватных мам и пап тренеры побаиваются»: Волчкова о родителях фигуристов, целях Константиновой и уходе от Васильева

«Хочется дать возможность Константиновой продлить карьеру фигуристки»

— Ваша тренерская деятельность началась с места в карьер — с работы с уже взрослым и сложившимся фигуристом Сергеем Добриным. Не было опасения, что не сумеете оправдать надежд ученика? Что он, возможно, вообще не станет считаться с вашим тренерским авторитетом?

— Нет. Да и времени на то, чтобы об этом задумываться, у меня не было. Сергей пришёл в совершенно разобранном состоянии, когда до чемпионата России 2009 года оставалось месяца два. Поэтому мы просто сразу включились в работу. С тренировки оба выходили мокрые. Я — как тренер, он — как спортсмен. Понятно, что Добрин не смотрел на меня снизу вверх, как смотрят на наставника маленькие дети, тем более что я была старше всего на четыре года. Но он старался вытащить из меня максимум информации, использовать весь мой спортивный опыт и беспрекословно всё выполнял, что на тот момент для меня было очень ценно.

— Как долго вам пришлось адаптироваться к той жизни, что началась после спорта?

— Никакой адаптации не было. Во-первых, я с детства хотела быть тренером и не рассматривала никакую другую профессию в принципе.

Также по теме

«Ой, а ты тоже работаешь по его системе?»: легендарный тренер Мишин отмечает 80-летний юбилей

Что главное в тренерской работе? Скорее всего, это даже не медали и награды. А след, оставленный человеком в профессии, и его ученики....

— А были другие варианты?

— Звали в журналистику, на телевидение, в какие-то спортивные проекты, но мне всё это было не слишком интересно. Из спорта я ушла в 2007-м. Заняла на чемпионате России в Мытищах то ли пятое, то ли шестое место, и мне как бы дали понять, что в качестве спортсменки нашей стране уже не особо нужна. Плюс колено, которое я полностью убила тренировками. Понятно, что можно было продолжить кататься, направить все силы на реабилитацию, но я очень хорошо понимала, что за мной уже не будет стены в виде поддержки со стороны федерации. Появились более молодые девочки, поменялись ставки. Спасибо Илье Авербуху, который взял меня к себе в шоу. Я месяца два с ним поездила, наконец-то насытилась выступлениями, а потом Виктор Кудрявцев предложил мне работу у себя в группе. Вот так одним днём я из спортсменки превратилась в тренера.

— Колено вы травмировали уже под занавес карьеры?

— Впервые повредила сустав в Америке, когда приехала к Олегу Васильеву в Чикаго. Просто тогда мы сумели залечить травму так, что она меня почти не беспокоила. Наиболее сильное обострение, после которого потребовалась операция, случилось позже, когда я каталась у Марины Кудрявцевой. Но в том ничьей вины нет. Был олимпийский сезон, мы действительно очень много работали.

— Мне запомнилось ваше интервью, где вы ссылались на слова Елены Чайковской о том, что кататься через боль — это нормально.  

— Каждый тренер ведь по-разному выстраивает свою тренировочную тактику. Многие вообще запрещают ученикам говорить о своих травмах. Я придерживаюсь той позиции, что лучше вовремя искоренить проблему, дать спортсмену возможность взять паузу. Все эти мелкие травмы, которые не залечиваются, очень часто превращаются в хронику, и фигурист из-за этого вообще заканчивает кататься.  

— Иначе говоря, вы считаете, что для достижения цели хороши не все средства?

— Считаю, что нет.

— Судя по составу вашей нынешней группы, вам комфортнее работать с мальчиками?

— Ну вот как-то так получается, что уже третий сезон на просмотре преимущественно мальчишки. Когда после Нового года к нам пришла Стася (Станислава Константинова. — RT), реакция ребят была интересной: «Возьмите Стасю, пусть хоть одна девчонка в группе будет…» Хотя в младших группах девочек у меня довольно много.

— Что стало решающим аргументом в пользу того, чтобы взять Константинову?

— То, что она взрослая сложившаяся спортсменка и точно понимает, чего хочет. Плюс Стася — очень интересный человек, личность. И потрясающе красиво катается. Когда фигурист способен так кататься, более молодые спортсмены могут очень многому научиться, даже просто наблюдая со стороны. А кроме того, мне хочется дать ей возможность продлить карьеру фигуристки. Чтобы ей не пришлось кусать локти, понимая, что до конца себя не реализовала.

— Глядя на уровень, на который сейчас поднялось российское женское катание, где именно вы видите нишу, в которой могла бы себя реализовать взрослая фигуристка?

— Этих ниш очень мало, к сожалению. Даже вероятность участия в Гран-при сводится к минимуму — вакансии занимают более молодые девочки.

— Поэтому я и спросила вас об этом.  

— Я вообще сейчас не думаю о том, на какой уровень в плане результата мы сможем подняться. Прежде всего хотелось бы вернуть Константинову на тот уровень исполнения элементов, на котором она находилась в свои лучшие годы. А дальше, как говорится, время покажет. Если Стася окажется способна бороться за попадание в сборную на чемпионате России, это будет хороший шаг для неё самой.

— Вы допускаете, что после Олимпиады-2022 возраст выхода девушек на взрослый уровень может быть повышен?

— Вроде бы разговоры о возрасте ведутся не первый год, но, согласитесь, наши девчонки уже приучили весь мир к тому, что в женском катании идёт колоссальная борьба, на которую всем интересно смотреть. Как и на четверные прыжки. Допустим, возраст поднимут. Но не станет ли зрителям скучно? А с другой стороны, хочется максимально продлить фигуристкам их жизнь в спорте. Ведь та же Камила Валиева и Даша Усачёва совсем скоро почувствуют, что их начинают поджимать, так же как они сами сейчас поджимают ту же Аню Щербакову. Их тоже коснётся эта участь. И получается такой замкнутый круг, когда не понимаешь, что правильно, что неправильно…  

— Знаю, что вы сейчас пытаетесь найти для Константиновой возможность выступать в соревнованиях. Почему бы не использовать это время для работы над новыми программами, над элементами?

— Объясню. У Стаси есть некоторая проблема соревновательного характера: стресс её немного тормозит, и она не может показать, на что способна. Мы и с Александром Волковым об этом разговаривали, и с Валентиной Чеботарёвой. Поэтому мне просто интересно прощупать спортсменку в отношении стартов. Пусть даже первый блин выйдет комом, но важно сделать это сейчас и понять, в каком ключе нам следует работать дальше. Для меня очень важно, чтобы у Константиновой не было огромного перерыва между выступлениями, чтобы пауза не длилась с декабря до сентября. 

«Приходилось вести себя очень жёстко»

— Летом вы начали работать с Алексеем Ероховым, который пришёл от Этери Тутберидзе. Насколько гладкой получилась его адаптация в группе? 

— Алексей почти четыре месяца не катался из-за карантина, поэтому начинать было тяжеловато. Но в целом в тренировочный процесс он влился достаточно быстро. Не всегда получалось сдерживать эмоции, но мы с этим тоже справились. 

— Я правильно понимаю, что вы не поощряете демонстрацию спортсменом эмоций?

— Меня в своё время этому научил Олег Васильев. Объяснил, что происходит у человека в голове, когда он работает на психозе, чем это чревато, какие травмы могут случиться. Я запомнила тот наш разговор очень хорошо. Поэтому сейчас, хотя у меня и катаются в основном взрослые парни, на льду нет ни ругани, ни тем более психозов.

— Почему Васильев не вмешался, когда в его группе возник конфликт, из-за которого вам пришлось вернуться в Россию?

— У Олега тогда катались Таня Тотьмянина с Максимом Марининым, и понятно, что именно они были в приоритете, поскольку готовились выиграть Олимпиаду в Турине. В тот период в Америке проводилось очень много профессиональных турниров, и мы с Васильевым каждые две-три недели летали на соревнования — помимо всего прочего, для меня это была возможность заработать какие-то деньги. Вот и получалось, что я постоянно забираю внимание тренера на себя. Интересно, что позже, когда я уже каталась в группе Кудрявцевой с Иваном Бариевым (Иваном Ригини. — RT), возникла очень похожая ситуация: Марина Григорьевна взяла в группу девочку-юниорку, стала уделять ей довольно много времени, и мы просто зверем на тренера смотрели, несмотря на то что она почти сразу стала разводить нас по разным льдам.  

— Есть ли в мире тренер, за возможность стажировки у которого вы готовы были бы заплатить из собственного кармана?

— Конечно. Я вообще стараюсь, приезжая на какие-то старты, оказаться рядом с ведущими специалистами — с Этери Тутберидзе, с Алексеем Мишиным. Посмотреть, как они себя ведут, как общаются с учениками. Мне абсолютно не зазорно обсудить тройной аксель с Артуром Гачинским, который прыгал его потрясающе технично, поучиться каким-то вещам в плане постановок программ у того же Даниила Глейхенгауза. Считаю, что это абсолютно нормально, помогает тренеру развиваться.

— Своим спортсменам вы ставите программы сами?

— Сейчас уже нет. Хотя в своё время Полина Коробейникова выступала на чемпионате Европы с моей программой. Как и Софья Бирюкова, когда выиграла Универсиаду. Сейчас мы вышли на такой уровень в работе, что самому уже всё не охватить. Поэтому я привлекаю специалистов, которые помогают с «дорожками» работать, с вращениями, с постановкой…

— Кто больше импонирует вам из западных специалистов — Брайан Орсер или Рафаэль Арутюнян?

— По поводу Орсера не могу ничего сказать, не знаю его. А с Арутюняном я росла, ещё когда была спортсменкой. У Рафика тогда катался Саша Абт, мы много лет провели бок о бок в сборной. И я ещё тогда отметила, что Арутюнян — это человек, у которого своя, не похожая ни на какую другую, техника прыжков.

— В чём именно это выражается, можете объяснить?

— Всё выстроено очень точечно. Если заходу на прыжок предшествуют две перебежки, ты не можешь сделать три. В самом прыжке каждая часть тела занимает свое место. Большинство тренеров как бы подстраивают технику под конкретного фигуриста. У Рафика каждый спортсмен подстраивается под некий технический эталон. И это работает.

— Вершиной хореографии сейчас в фигурном катании принято считать программы, поставленные Ше-Линн Бурн. Что, на ваш взгляд, она делает такого, чего не делают другие? И почему именно Бурн признали год назад лучшим постановщиком мира?

— Когда в руки специалиста попадает бриллиант, это, знаете ли…

— …не свиной хвостик?

— Ну, можно и так выразиться. Очень многое зависит от того, с кем именно работает постановщик. Одно дело — ставить программы всем подряд, и совсем другое — сотрудничать с такими спортсменами, как Миша Коляда, Алина Загитова, Женя Медведева, Лена Радионова. Если же говорить о стиле в целом, я бы сказала, что у Ше-Линн он канадско-американский.

— Расшифруете?

— Это более свободное катание, нежели то, к которому привыкли мы. Поставить программу в таком стиле проще, когда нет необходимости выполнять четверные прыжки и тройные аксели. А вот сделать так, чтобы спортсмену было удобно кататься, имея несколько четверных прыжков, — это крайне тяжёлая задача. Ше-Линн с ней справляется. В этом плане каждый хореограф имеет собственный почерк. Тот же Даниил Глейхенгауз, когда ставит программы, всегда добивается того, чтобы всё было сделано так, как это видит он сам и Этери Тутберидзе.  

— Отличительная особенность многих современных постановок в том, что они составляются не из отдельных элементов, а из блоков. В какой-то степени это является вынужденной необходимостью в рамках существующих правил, но иногда возникает ощущение дежавю — одной и той же программы, положенной на разную музыку.

— Вы правильно сказали, что это прежде всего необходимость. Те программы, которые сейчас ставятся для девочек топ-уровня, настолько сложны в плане техники, что там очень непросто сделать что-либо по-другому. Вот и приходится придерживаться определённых блоков, которые следуют из программы в программу. И уже на этот костяк нанизывается всё остальное.

— Кто из российских одиночниц вам более интересен на чемпионате мира: Лиза Туктамышева, Саша Трусова или Анна Щербакова?

— Каждая из них интересна, не хочу никого выделять. Хотя Лиза заслуживает отдельного внимания и отдельного уважения. Между нею и теми, кто выступает сейчас, уже, наверное, не одно, а два поколения спортсменок.

— Разве не больше? После Туктамышевой, когда она только появилась на международной арене, были и фактически уже ушли с большого льда Аделина Сотникова, Женя Медведева, Лена Радионова, Анна Погорилая, Алина Загитова.

— Как раз поэтому мне очень хочется, чтобы в Стокгольме Лиза сделала тот максимум, который она сейчас способна показать. Мне очень симпатична и Щербакова. Трусову я знаю меньше, а вот с Аней мы много раз вместе ездили на соревнования. Вместе были на юношеском олимпийском фестивале в Сараеве, где у меня катался Илья Яблоков. При всей своей жёсткости на льду в жизни Аня очень доброжелательный, интеллигентный и мягкий человек. Такие же её родители — с ними всегда приятно общаться.  

— Во времена ваших выступлений родители фигуристов не были до такой степени вовлечены в тренировочный процесс. Или я ошибаюсь?

— Ошибаетесь. До сих пор иногда вспоминаю батарею в «Юбилейном», возле которой сидели мама Зоя (мама Лёши Ягудина), мама Жени Плющенко и моя мама. И они всех нас держали очень жёстко. Чуть что не так — за шкирку и на стадион, на дополнительные занятия. Примерно то же самое было в Москве, где под контролем родителей катались Лена Соколова, Юля Солдатова. Единственным, кому никогда не требовался родительский надзор, был разве что Илья Кулик. Мы приходили на каток — он уже работал, уходили с катка — он ещё работал. Рядом с Ирой Слуцкой постоянно была её мама. За мной точно так же дед ходил по пятам. Заглядывал в раздевалку, показывал на часы: мол, пора выйти на разминку, или на стадион, или уроки делать. Знаете, такая тень отца Гамлета, которая всегда за спиной. У Яблокова такая же бабушка Лариса — не упускает из внимания ни одной мелочи. Я очень её уважаю. Хотя встречаются настолько неадекватные мамы и папы, что даже тренеры их порой побаиваются.

— И как с этим бороться?

— Ну как-то пытаешься выстраивать отношения, профилактические беседы вести. Сейчас в связи с карантином родителей вообще на каток не пускают, так что все мы в определённом смысле вздохнули с облегчением.  

— А в прежние времена выгонять кого-нибудь приходилось?

— Да. За слишком активное вмешательство в тренировочный процесс. В моей старшей группе такого, к счастью, не происходит. А вот с младшими эксцессы случались. Приходилось вести себя очень жёстко. Как выяснилось, я умею это делать.