«Мы здесь все были как братья и сёстры»: кто и почему забрал здание первого в России семейного детского дома
Кто и почему забрал здание первого в России семейного детского дома
- Двухэтажный дом, который построили в 1996 году для семьи Коргановых
- © Алексей Боярский / RT
«Октябрьская, 180, — называю адрес ставропольскому таксисту. — Дом Коргановых знаете?»
«Конечно, известное место. Только что-то давно о нём ничего не слышно», — отвечает таксист.
Решение о создании детских домов нового типа принял Совмин СССР в 1988 году. Для эксперимента выбрали Ставропольский край. Открыть приют поручили воспитателю местного детского дома Татьяне Коргановой.
Под новое учреждение выделили большой одноэтажный дом, в котором ещё до революции жил местный поп. В 1989 году туда поселили Корганову с двумя родными сыновьями и 18 воспитанниками. Для обычной семьи вполне нормально, но для такой — явно тесно. А потому прямо в том же дворе государство в 1991 году начало строить двухэтажное здание — со спальнями, столовой, спортзалом и т.д. Момент оказался не самым удачным — сдать готовое к проживанию детей помещение удалось лишь в 1996 году.
Пряничный домик
«Вот это мама, — Милери Корганов выносит из дома большую фотографию в деревянной раме. — А вокруг неё — та самая первая группа, которую взяли в 1989 году. Детям где-то от двух до десяти лет. Это вот Оля Добрынина, стала стюардессой, сейчас в декрете. А эта — в Москве, преподаёт танцы. Другая — учитель английского языка. А вот этого загорелого узнаёте? Это же Гриша...»
- Семейное фото — так выглядела самая первая группа воспитанников Татьяны Коргановой
- © Алексей Боярский / RT
Уже седой 45-летний Милери — средний сын Татьяны Коргановой. Родной сын. Ещё есть старший брат Артур и усыновлённый в двухлетнем возрасте младший брат Ярослав. Кроме них в доме Коргановых с 1989 по 2007 год выросло ещё 47 воспитанников, или так называемых приёмных детей.
«После смерти родителей попал в детдом, где моим воспитателем оказалась Татьяна Васильевна, — рассказывает тот самый Гриша, уже 38-летний Григорий Пащенко. — Когда был в четвёртом классе, мама (да, я называю Корганову мамой) создала семейный детский дом, куда и забрала меня в составе самой первой группы. А я был там самый старший. Конечно, разница с обычным детдомом громадная. Одно дело — персонал, который утром приходит на работу, а вечером уходит, и совсем другое — когда с тобой постоянно живут как в семье. Думаю, что состоялся в жизни только благодаря маме. После школы поступил в Ставропольский пединститут на физико-математический факультет, но в 18 лет написал заявление в армию. По возвращении учиться не стал — пошёл на стройку. Сейчас работаю бригадиром».
Чуть позже приходит другая девочка с фотографии — Юлия Хропаль. Уже с двумя своими дочками.
«Жила в доме у Коргановых с восьми до 19 лет. До 1997 года. Росли как обычная семья, — вспоминает Юлия. — Просто нас было много, около двадцати».
«Помню встречи Нового года. Милерик наряжался Дедом Морозом, а мы ждали его у окна, когда в 12 часов ночи постучится в дверь с подарками. Хорошо было», — говорит Юлия.
«Постоянно участвовали в каких-то городских мероприятиях — выступали с песнями, танцами. Каждый год ездили на море. Лично я и в Москву ездила. Мама нас всему учила — сами стирали, убирали, готовили, шили. Мама подарила мне машинку — шила детям трусики. Когда уже стала жить самостоятельно, приходила сюда печь для детей (Юлия училась на закройщика-модельера, но стала поваром. — RT). Мы здесь все были как братья и сёстры. И сейчас дружим, а Милери — мой кум», — сказала женщина.
Весь этот разговор мы ведём возле того самого знаменитого дома. Вполне себе аккуратное двухэтажное здание с небольшим двором. Перед фасадом — несколько качелей, газон, крошечный, выложенный камнями круглый прудик и беседка. Ворота закрыты. Некогда украшавшую их огромную вывеску «Дом Коргановых» мы потом найдём за сараем у Милери.
Сам Милери и другие родственники Татьяны Коргановой живут на правах собственников в соседнем одноэтажном доме. А в этом здании с 2008 года детей уже нет. Равно как нет больше и знаменитой приёмной семьи Коргановых.
- Милери Корганов хранит вывеску, которая раньше висела над входом в семейный детский дом
- © Алексей Боярский / RT
Частное воспитание
Помимо классического детдома, в России существует ещё четыре формы устройства детей-сирот. Самая честная и человечная — усыновление. Ребёнку меняют свидетельство о рождении, в котором значатся новые родители. Они, соответственно, получают точно такие же обязанности и права, что и биологические мама и папа. Только так человек обретает настоящую семью.
Приближённая к этому форма — опекунство. Его обычно оформляют родственники — бабушки, дяди. Мамой или папой в этом случае называться странно, зато опекуну государство выделяет ежемесячное пособие. Но именно ради этих пособий опекунами иногда регистрируются и фактические усыновители.
Госдума одобрила проект о реестре недобросовестных усыновителей
Так называемая приёмная семья с усыновлением ничего общего не имеет. Создать её может любой человек, располагающий подходящей жилплощадью. При соответствии требованиям к приёмному родителю государство может отдать ему на воспитание до восьми детей. За эту «работу» положено вознаграждение, а также пособие на содержание каждого ребёнка. Плюс есть льготы, в частности по оплате коммунальных услуг. Отличий от семейного детского дома немного, но они важные. В приёмной семье «родитель» тратит и пособия, и возможные спонсорские деньги, ни перед кем не отчитываясь.
Семейный детдом — это государственное учреждение. Здесь жильё, его ремонт, обстановка, оплата коммуналки — забота государства. Воспитатель получает зарплату, а по каждой копейке — что государственной, что частной — обязан отчитаться. Равно как и по подаренным спонсорами игрушкам, мебели и прочему.
Ни одного семейного детдома в сегодняшней России больше не осталось — все переоформились в приёмные семьи. Так выгоднее.
И Татьяна Корганова также в начале 2000-х перерегистрировалась в приёмную семью.
Легенда с трещиной
Проблемы начались в 2004 году, когда Корганова обратилась в муниципалитет Ставрополя за разрешением на приватизацию двухэтажного здания.
Все прописанные там дети — на тот момент их было 21 — должны были стать собственниками. Чиновники отказали. А чтобы снять вопрос навсегда, передали дом из городской собственности в региональную. Начались проверки исполнения семейного законодательства с одновременными предложениями освободить помещение. Приёмная семья вроде как должна изыскать собственную жилплощадь, а не занимать государственную.
«Тут уже было такое, — рассказывает Сергей Попов, руководитель Народного совета Юга России. — Детский дом в лесной зоне города переоборудовали под резиденцию тогдашнего губернатора Гаевского. Там и сейчас резиденция».
Милери уверен: именно битва за дом подкосила здоровье матери. В 2007 году она уже была настолько больна, что не смогла больше заниматься детьми. В уже бывший «Дом Коргановых» прислали команду воспитателей от государственного детдома. А в 2008 году не стало и самой Татьяны Коргановой. Примерно тогда же в стене на уровне второго этажа обнаружили трещину. Детей переселили в детдом. А в бывшем доме Коргановых, признанном непригодным для проживания, с тех пор пытались размещать различные подразделения краевого Министерства образования. Сейчас там числится архив. Но реально здание давно пустует.
11 лет Милери борется, чтобы вернуть дом детям — он хочет продолжить дело матери, создать в нём новую приёмную семью. Но пока безрезультатно.
«Дом просел, требует очень дорогого ремонта. А что касается самого Милери Аркадьевича, то если бы он действительно хотел создать приёмную семью, то давно бы это сделал, — недоумевает замминистра образования края Галина Зубкова. — И потом, ему предлагали другие помещения для создания нового семейного детдома. Он не захотел».
«Вы все здесь — ошибка природы»
«Григорий и Юлия застали другой дом — до болезни Коргановой. Тогда всё было хорошо, — рассказывает ещё один воспитанник Михаил Андросов. — А потом ей сделали операцию на глазах. Стала ходить в очках. Похоронила мужа, свекровь, начала срываться на детях. Это был просто другой человек».
Корганова забрала Мишу из дома ребёнка в четыре года. В приёмной семье он прожил до 14 лет, когда в 2007-м вместе с последней группой был передан в детский дом. Сейчас ему 25 лет, но на маму Таню он до сих пор обижен.
«Мы ели, как собаки, — из металлических мисок. Пили из металлических кружек. Стеклянное было, но мы же, типа, всё разобьём… Вилок не полагалось — только ложки».
Слова Андросова подтверждает и другой воспитанник, попросивший не называть его имя: «Всё самое хорошее было для её сыновей и внучек, дочек Милери. Лучшие игрушки, которые привозили спонсоры. Воспитывали нас кулаком. И она, и Милери. Нам постоянно говорили: мол, все вы здесь — ошибка природы».
«А когда она заболела, то мы жили с комплексом вины — говорили, что мы виноваты в её болезни. Ходили мы только в школу. На кружки какие-то, секции и даже просто погулять за пределами двора не выпускали», — рассказывает собеседник.
У Миши есть и более серьёзная претензия к Коргановой — она его не лечила.
«Родился с ДЦП и до 16 лет ползал на четвереньках, — говорит Михаил, который и сейчас передвигается с помощью ходунков. — Татьяне Васильевне много раз предлагали отправить меня на операцию, приезжали из разных институтов, Москвы, Петербурга. Говорили: «Берём». А она: «Нет, не берёте». Не хотела возиться, потому что очень хлопотно. И если бы в 2007 году, когда нас передавали детскому дому, Елена Евгеньевна (имеется в виду директор детдома №9 Елена Побейпеч. — RT) пришла бы 1 сентября, как планировали, а не на 16 дней раньше, то я бы перед вами не сидел. Меня должны были передать в интернат для необучаемых инвалидов. Была справка, что у меня вообще отсутствует интеллект».
По словам Миши, занялись им только благодаря Елене Побейпеч в 2008 году. В 16 лет в Санкт-Петербурге сделали операцию — с тех пор он может стоять и хоть как-то самостоятельно передвигаться.
«Мне тогда сказали, что всё очень запущено. И если бы сделали операцию хотя бы на восемь лет раньше, то, может, и ходил бы, как здоровый», — вспоминает Миша.
Кроме него, по словам Елены Побейпеч, был ещё один инвалид — Коля. У него был горб. И ему операцию по исправлению горба сделали только уже после передачи в детдом.
«Лечение по квоте — бесплатное. А на всё остальное, например авиабилеты, мы также собирали по спонсорам, — вспоминает Побейпеч. — И диагноз «олигофрения» Мише сняли. Правда, получить полноценное среднее образование он так и не успел, ведь до 13 лет его, почти всё время сидящего на кровати вообще не учили. Когда же смог ходить, приобрёл две рабочие специальности — портного и краснодеревщика. Займись вовремя лечением ДЦП, да хотя бы просто не оформи как умственно отсталого, уже закончил бы университет».
«Мы отдыхаем в Турции и практикуемся в Англии»
«Незнакомым людям я стараюсь не говорить, что работаю директором детдома. Все же думают, что мы едим детей на завтрак, — вздыхает Елена Побейпеч. — А хотите посмотреть, как выглядит нормальный детдом?»
Конечно, хочу. Мне-то он видится советским пионерским лагерем с палатами на дюжину железных коек. И мальчики там обязательно должны быть пострижены под машинку. Казённое учреждение, что с него взять. В каких-то регионах такие казармы ещё остались. Но Ставрополь можно считать образцово-показательным — детдом на 200 человек здесь всего один. А в большинстве остальных — около 30. В детдоме №9 у Побейпеч сейчас 31 воспитанник. Ничего общего с казармой.
У группы на пять-семь человек получается что-то вроде квартиры: спальня мальчиков, спальня девочек, гостиная-игровая, свой санузел. Домашняя мебель. Всё действительно очень уютно.
То, что детям тут хорошо, видно сразу — весёлые, раскрепощённые, от взрослых не шарахаются. Но, конечно, это не семья. Как бы воспитатели ни старались, они на работе.
«Дети только привяжутся к воспитателю, а она раз — и ушла в декрет, а то и вообще уволилась. Да и мы же не живём с ними — уходим на ночь, на выходные, — констатирует Побейпеч. — Вот потому государство сейчас и стремится, чтобы детский дом был лишь временным приютом до передачи ребёнка в приёмную семью».
Ставропольскому краю удивительным образом везёт. Как когда-то тут появился первый в стране семейный детдом, так и сейчас в селе Дербетовка, в 160 км от Ставрополя, с 2012 года действует уникальный приют — как из сказок «Тысячи и одной ночи». Сам бы не увидел — не поверил бы, что такое вообще возможно.
Небольшой дворец за красивой кованой оградой. Башенки, балкон, мраморная лестница. Напоминает бутик-отель. На пороге нас встречают две хозяйки — Розият и Патипат. А за ними гурьбой вываливают дети.
- На пороге встречают две хозяйки Розият и Патипат — приёмные матери 16 детей
- © Алексей Боярский / RT
Всего тут 16 ребятишек в возрасте от шести до 17 лет. Мальчики и девочки, тёмные и светловолосые. Насколько им повезло, они, думаю, пока не понимают. На площади 2000 кв. м, в золоте и мраморе, оборудованы по высшему разряду кухня, столовая, всякие мастерские, компьютерный, концертный и спортивный залы, музыкальная студия, даже что-то вроде каминного зала, игровые. Дети живут в комнатах по двое. С отдельным санузлом в каждой. Буквально как в настоящем бутик-отеле. Но самое главное — построивший всё это «джинн» исполняет желания и даже капризы. Хочет ребёнок заняться борьбой, английским, музыкой — пожалуйста. Прямо во дворец приходят тренеры и репетиторы. Или, например, 17-летняя Марина увлеклась дизайном ногтей, задумала сделать это своей будущей профессией... и на столе в мастерской уже стоит полный набор лаков и инструментов.
«А где летом отдыхаете?» — спрашиваю детей, ожидая услышать что-то вроде соседних Кисловодска или Анапы.
«В Турции», — отвечает мне радостный хор.
Тут же выясняется, что некоторых из тех, кто учит английский, на каникулах отправляли практиковаться в Великобританию.
- Для детей в уникальном приюте созданы максимально комфортные условия
- © Алексей Боярский / RT
Так кто же за всё это платит? Дом построил и полностью содержит московский бизнесмен-меценат Омар Муртузалиев. И он сам, и его супруга Ума — уроженцы Дербетовки. То, что мы здесь видим, — профессиональная приёмная семья. А формально — две семьи, в каждой — по восемь детей. Патипат и Розият собственных детей уже вырастили. И с удовольствием работают приёмными родителями. Государство выделяет им все положенные вознаграждения и пособия. А разницу в расходах покрывают Муртузалиевы. Только не подумайте, что эта сказка создана для «своих»: здесь дети разных национальностей. Им просто повезло. Красиво? Несомненно. Но есть нюанс.
Патипат и Розият дети любят, висят на них, обнимают. Но мамами не называют: только «тётя Паша» и «тётя Роза». Даже те, кто никогда не видел свою биологическую мать.
А значит, как бы хорошо здесь ни было, как бы добрые «джинны» ни старались создать уют, в профессиональной приёмной семье, как и в самом лучшем детдоме, настоящие родственные отношения не складываются.
Доходные инвалиды
Но те, кто берут приёмных детей, далеко не всегда руководствуются благими намерениями.
«Приходят граждане, хотят взять ребёнка, а ещё лучше — троих. Говорят, что любят детей, но интересуются в первую очередь вознаграждением, пособиями, — рассказывает Татьяна Лоенко, куратор приёмных семей Апанасенковского района Ставрополья. — А есть, кто приходит и говорит честно: «Работы нет. Но есть потенциал — могу дарить тепло детям».
То есть опять же в ряде случаев это просто форма педагогической работы. Вопрос лишь в том, насколько ответственно и с душой к ней подходят. Известны истории, когда приёмных детей рассматривают просто как некий производственный актив — типа станка или коровы.
В Ставропольском крае принявший в семью восемь здоровых детей получает ежемесячное вознаграждение 40 тыс. 420 руб., если инвалидов — 89 тыс. 870 руб. И ещё пособие на содержание детей — 69 тыс. 216 руб. При необходимости можно тратить и личные деньги воспитанников — зачисляемые на их счета алименты, социальные пенсии.
«Бывало, открытым текстом заявляли, что хотят взять именно инвалидов — за них же больше платят», — вспоминают сотрудники ставропольского Минобразования.
Но и это далеко не всё. При правильно выстроенной стратегии можно получать неплохую финансовую подпитку от спонсоров. Даже если это будут просто одежда, игрушки — уже экономия государственных средств.
«У Коргановой было много спонсоров. Если Милери получит здание, возродит бренд «Дом Коргановых», то тоже сможет неплохо зарабатывать, — намекают мне его оппоненты. — Именно поэтому он не хочет создавать приёмную семью ни в каком другом месте. Дети сами по себе его мало интересуют».
«Миша идёт первым!»
И всё-таки приёмная семья Коргановых для её воспитанников стала действительно семьёй. Взаимные обиды, обвинения родителей в том, что они что-то не сделали, кого-то больше любили, больше дали, — всё это есть и в обычных семьях. И родные матери часто совершают ошибки, далеко не всегда решаются на операции детям, когда есть риск сделать ещё хуже.
«А Мише Андросову мама уделяла внимания больше всех, — в голосе Милери, который уже сам дедушка, звучит прямо-таки детская обида. — Идём купаться в наш бассейн: «Так, Миша идёт первым!»
Даже те из бывших воспитанников, кто начинал рассказ о детском доме Коргановых» со слов «ад, ужас, сломанная психика», к концу воспоминаний смягчались, отмечая, что было и много хорошего.
«У меня не было счастливого детства в доме у Коргановых, — говорит один из воспитанников, пожелавший остаться неназванным. — Но мы всё равно никому были не нужны. Детский дом — там всё-таки психологически хуже. Там с тобой не живут, а работают. Ночные нянечки дежурят».
«А ребёнку нужен кто-то, к кому можно было бы прийти, когда плохо, прижаться. Была ли Корганова таким человеком для меня? Да, была. Даже несмотря на то, что однажды била меня головой о стену», — говорит собеседник.
«Помню, как меня отправили в интернат для умственно отсталых. Звонил маме, плакал. Она меня пожалела и вернула. Потом, когда я уже вырос, она меня прописала в этом доме — сказала, что, может, мне это понадобится. Да, у меня и сейчас в паспорте стоит постоянная регистрация: Октябрьская, 180», — добавил он.
Отдать детям
По мере массовой передачи детей из детдомов в приёмные семьи стал очевиден и круг проблем. Это и превращение доброго дела в бездушный бизнес, и невозможность заниматься детьми-инвалидами, да и здоровыми детьми тоже, если их много. Уже сейчас планируется сократить максимальное число приёмных детей с восьми до четырёх. Но приведёт ли это к каким-то принципиальным изменениям?
И сами бывшие детдомовцы, и их воспитатели утверждают: если человек действительно полюбил ребёнка, хочет стать ему родителем, то его нужно усыновить. Процедура сложная, иногда формально действительно проще оформить приёмную семью. Но по факту — усыновить. Тогда получится настоящая семья.
Кстати, Елена Побейпеч усыновила одного из своих воспитанников. И государству нужно популяризировать не профессиональные приёмные семьи, где дети как бы находятся на передержке до 18 лет, а именно усыновление. Но пока общество к этому не готово, путь будет хотя бы так — всё лучше, чем казённый детдом.
А теперь вернёмся к дому Коргановых и Милери, желающему продолжить дело своей мамы. В 1990-х он служил в патрульно-постовой службе милиции, сейчас работает в охране. Но своё призвание видит в другом.
«Ищут, к чему придраться»: многодетной семье не разрешают взять опеку над сиротой, вопреки воле его скончавшейся матери
«С 13 лет я жил делом мамы. Взрослым получил специальное образование — окончил социальный университет. Обожаю мастерить, строить. Вон тот бассейн во дворе мы выкопали вместе с детьми. Потом я его обложил плиткой. И сейчас бы я с мальчишками построил во дворе печь, готовили бы. На рыбалку ходили. Всему бы их научил. А насчёт побоев... Ну, может, и давал братские подзатыльники. Но зато у нас никто не курил, не пил. Все вышли приличными людьми. Да и почему вы думаете, что я всё буду делать, как мама? Может, у меня получится иначе, — говорит Милери. — Приёмную семью я готов создать только в этом доме. И нигде больше. Потому что мне дорог именно этот дом, построенный мамой. И даже если в нём создадут приёмную семью без моего участия, то всё равно буду приходить как добрый сосед».
Можно ли ему доверить детей, каким он будет приёмным отцом — мы не знаем. Да он и сам, наверное, тоже не знает. Зато очевидно, что дом нужно отремонтировать и вернуть детям. Хотя бы потому, что строился он для них. И пусть кто-то обретёт в нём семью, хотя и приёмную. А будет Милери для неё отцом или просто добрым соседом — это уже другой вопрос.
- Минпросвещения направило проект об ужесточении правил усыновления в регионы
- В Госдуме предложили приравнять выплаты опекунам к прожиточному минимуму детей
- Число приёмных семей в Москве выросло в 7,5 раза с 2010 года
- Госдума одобрила законопроект об усыновлении детей больными ВИЧ
- В Подмосковье с начала года 636 детей-сирот были приняты в семьи