«Самым тяжёлым было отсутствие возможности общаться с близкими»: Виктор Бут в интервью RT — о годах заключения в США

— Как вы сегодня? Несколько дней всего прошло, как вы чувствуете себя?

— Вы знаете, я чувствую себя просто счастливым человеком.

— Без всяких условий?

— Да.

— Счастье пришло?

— Оно и было. Понимаете, счастье или есть, или его просто нет. И ничто не может поменяться, чтобы оно у тебя появилось. Обстоятельства — это только часть. Надо иметь что-то внутри, чтобы быть счастливым. Оно не зависит от того, где вы, как вы. Конечно, есть трудности.

— Неужели нет злости?

— На каком-то этапе надо понять, что злость тебя самого разрушит. Это тот яд, который, если сразу не использовать... Злость ведь существует для определённой мобилизации сил в какой-то очень правильный момент, чтобы ты смог что-то такое сделать. Когда это растянуто во времени, ты осознаёшь, что злость, направленная против кого-то, прежде всего гнев — он разрушит тебя.

Я не говорю, что не надо отвечать, не надо наказывать за то, что было сделано, но нельзя носить этот гнев и эту злость в своём сердце. Надо уметь прощать. И только тогда я понял — до этого было очень трудно понять, почему, например, в нашей традиции, особенно в церковной традиции, именно прощению уделяется так много внимания.

До этого: «Ну да, прощение. А как, а куда?» А когда ты сам через это проходишь и понимаешь вот эту свою злость... Если ты свою злость не сможешь правильно понять, правильно её направить, а получается, что энергия этой злости — это та же энергия, которая тебе позволяет стать счастливым. Просто она должна идти по правильным каналам. Не разрушать тебя. Потому что ты в тех ситуациях, когда твоя злость не позволит тебе выйти просто через дырку.

— Но были же страшные моменты... Прости, что я возвращаю тебя снова туда. Что было самое тяжёлое?

— Сейчас трудно сказать, что было самое тяжёлое. Самым тяжёлым было отсутствие возможности общаться с любимыми и близкими длительное время. Один звонок в месяц. Когда приходили адвокаты — у них свои проблемы. А именно отсутствие общения с друзьями, с близкими, с любимыми. Это было самое тяжёлое, что только могло случиться.

— Ты же достаточно много времени провёл в одиночной камере...

— Да, около трёх лет.

— Как? Что тебе помогло это пережить? Для меня это было самое страшное, я там всего четыре месяца была.

— Мне как-то попалась интересная книга, в которой был очень интересный постулат, что условия в принципе нейтральны и наше отношение делает их или очень негативными, или очень позитивными. То есть, как англичане говорят, it's either tormentor or your mentor («это мучитель или учитель». — RT). Это наш выбор — сделать вот эти условия, посмотреть на них нейтральным...

— Что ты делал всё это время в камере?

— Сейчас расскажу. Тебя завели в эту камеру и закрыли. Звук этого ключа в двери — и такая звенящая тишина, и этот ядовитый свет флуоресцентных ламп... Например, в Нью-Йорке закрыли уже эту тюрьму MCC, в этом блоке «Десятый юг» (10 South. — RT), где специально только шесть камер, в которых даже те небольшие окна были запескоструены, чтобы ты не мог ничего видеть. Это не просто депривация, чтобы ты ничего не мог видеть. Знаешь, этот цвет, в который они красят, «белая ночь» по-русски и вот этот серый — и всё в этом специально блеклом.

Ведь кто создавал тюремную систему в США? Нацисты. Вывезенные по программе «Заклёпка», Paperclip (операция «Скрепка». — RT). Именно они после своих опытов написали: «Вот так надо ломать и заставлять людей, добиваться, чего от них хотят». И вот когда эта дверь захлопнулась — бум! — такая тишина. Да, была паника. Да, было очень трудно. Да, было: «А что сейчас? А что, никак?» И единственный выход был — сказать: «Ну хорошо, я попаникую, а что из-за этого изменится? Я буду биться головой об дверь? Я буду что-то кричать, доказывать? Это не поможет».

И где, видимо, у нас эта генная память, что-то в крови, что-то в традициях... Я даже не знаю, откуда это пришло, это просто поднялось и как-то само случилось. Я просто позволил своему сердцу сделать то, что оно от меня хотело. Я стал не просто лежать и смотреть в потолок. Я сказал: «Так, ребята».

Я начинал свой день знаешь с чего? Я минут пять, как только просыпался, дико смеялся, истерически смеялся.

Вначале очень тяжело заставить себя смеяться в такой ситуации. А потом ты понимаешь, что происходит. Во-первых, ты согреваешься, а если ты пять минут посмеялся, у тебя просто гормональная система — ты уже просто не можешь быть в депрессии весь день.

Когда ты начинаешь свой день с того, что ты просто пять минут смеёшься, над собой даже, над этой ситуацией даже. Как у индусов, у буддистов: что весь мир — это игра. И вот ты начинаешь понимать концепт, что это игра. Когда ты к этому относишься как к игре, у тебя абсолютно всё переворачивается. И вот с этим подходом ты уже начинаешь: «Окей, пришёл этот». И ты улыбаешься, смеёшься, а это их заводит больше всего, когда они видят, что ты не сидишь, не вырываешь себе волосы, не царапаешь лицо, не пытаешься кровью писать на стенах.

Ты знаешь все эти тюремные варианты. Ты всегда очень вежлив. Да, они тебе то свет не выключат, то еду не принесут на целый день, потому что потом приходит, открывает... потому что только у лейтенанта есть ключ. Даже охранник не может открыть и тебе еду дать. А лейтенант занят, целый день ты сидишь без еды, а потом вечером он тебе приносит три, говорит: «Sorry» — и засовывает. Причём ладно если бы это была еда... Это просто опять же из опыта нацистов, всё специально продумано до мелочей, там нет случайностей.

— Чем кормят?

— Меню стандартное в Федеральном бюро тюрем, оно не меняется. Все эти почти 12 лет, которые я провёл... Среда — это гамбургер с ужаренным до смерти картофелем фри. Четверг — это курица, кусок «ножек Буша», которые пахнут так, что хочется...

Когда я долго общался с начальниками этих служб, они мне говорили: «Что вам не нравится?» Я говорю: «Извините, а вы сами бы это ели?» Они говорят: «Ну а что не нравится?» — «Просто это несъедобно. Даже не по-человечески». Я говорю: «Вы понимаете, я два года в тайской тюрьме отсидел, насколько она была ужасная, грязная, скученная, но там хотя бы давали любую еду, которую ты можешь заказать». У них не было проблем, если я захотел что-то. Алла (супруга Виктора Бута. — RT) мне заказывала, она буквально спрашивала: «Что ты хочешь?»

Здесь же... представляешь, когда ты десять лет не пробовал чеснока, укропа, петрушки, земляники. Это же всё накапливается. Мне было страшно, когда я был в одиночке, я на каком-то этапе потерял интерес к еде. Я жутко стал худеть — при таком отношении оно как-то само собой ушло. Я стал себя заставлять есть, через силу. Я понял, что, если я пойду дальше, я просто доведу себя до истощения. Я очень сильно потерял в весе, потерял мышечную массу.

• Виктора Бута доставили в суд в Бангкоке, 2010 год
• AP
• © Apichart Weerawong

— Почему ты заставлял себя есть?

— Потому что я понял, что надо.

— Ради чего, кому надо? Не было отчаяния?

— Нет, отчаяния не было.

— Я — ради мамы. Как это, приеду домой и упаду...

— То же самое. Я сказал себе так: что если я буду больным, хилым, сломленным, то это не поможет никому. Моя мама плакала первые несколько лет, когда я ей звонил, я с ней даже говорить не мог, она сразу начинала плакать. И я понял, что единственный вариант — это сделать так, и не просто имитировать, не притворяться, а действительно быть тем, каким ты хочешь быть.

Мне иногда не хватало времени. У меня всё было чётко: я отзанимался этим, я должен сделать это, я прочитал это. Я стал учить языки. Было время, появились хорошие учебники, и мне удалось это время использовать с какой-то целью, с какой-то пользой.

— Ещё интересно про дело. Чего, как ты думаешь, от тебя американцы хотели? Зачем всё это было устроено?

— Вопрос сложный, я тоже об этом очень много думал. Нормальный человек может подумать: «Зачем весь этот цирк?» Тем более что самый главный вопрос: ведь ничего не было. Я понимаю, если бы действительно я был вовлечён в какие-то там... Но даже на суде судья сказала: «Извините, я не видела ничего на этом процессе, в чём вы обвиняете Виктора. Он нормальный бизнесмен. Многие бизнесмены делают то же самое. Ничего нелегального он не делал».

— У тебя, по сути, была компания-перевозчик?

— Да.

— Которая перевозила легальные, с оформленными документами грузы?

— А как? Ты вылетаешь из международного аэропорта из той же Европы, где есть полиция, где есть таможенная служба. Ты прилетаешь в тот же африканский аэропорт — и тоже правительственная служба получает груз, который им отправили. Это всё равно что мы начнём сейчас ловить всех таксистов и осуждать: «Знаете, вы перевезли, оказывается, торговца наркотиками».

• RT

— Тогда зачем шоу?

— А вот зачем: всё, что произошло со мной, сейчас происходит с нашей страной. Я был, наверное, тем первым, как в лаборатории: «Давай возьмём и начнём пробовать проводить эксперимент на одном конкретном человеке». Самое интересное, что «Коммерсантъ» публиковал (кажется, в 2016 году), что Госдеп заявлял, что Виктор Бут будет сидеть до конца, потому что он оказался упрямым, не пошёл на сделку. Мы должны сделать из него пример другим русским, которых мы будем ловить, чтобы они с нами быстренько соглашались и не шли на суд.

— Какая сделка была, что предлагали?

— Сделку предлагали — вместо пожизненного 30 лет.

— 30 лет?

— 30 лет.

— Это сделка была?

— Да.

— А что ещё надо было, что-то говорить?

— Я этот вопрос отмёл сразу, потому что поначалу мне назначили так называемого публичного адвоката за счёт суда, и появилась такая Сабрина Шрофф, очень известная мадам в этих кругах. Которая приходит, садится в эту комнату за перегородки, одевается и при тебе начинает свои груди перекладывать, пытается тебя к себе расположить и уговорить идти на это следствие.

Причём самое сложное, когда я понял, что нужно менять адвоката, и мы уже всё подготовили и пошли на суд, чтобы сделать заявление, что мы меняем адвоката, отказываемся и нанимаем своего. Знаешь, что она сделала? Она привела переводчика, потому что Алла была там, и через переводчика (а там в суде есть камеры, в которых можно с адвокатами встретиться) она сказала: «Виктор, я сейчас только говорила с Аллой, Алла сказала мне, чтобы ты не делал заявление». Представляешь? Они нагло не то что врут, для них просто нет рамок.

Я понимаю, есть большая игра, есть политическая игра, я уважаю даже тех агентов, которые меня арестовывали, которые пытались мне сказать: «Виктор, ничего личного, это просто бизнес».

— У каждого есть клиент, мне сказали.

— Есть клиент. А это пересекло даже те черты. И она мне говорит: «Виктор, не делай заявление, мне Алла сказала, что они что-то решили договориться, всё будет хорошо, не увольняй меня». А потом Алла на меня смотрит в суде. И потом мы выяснили, что она просто манипулировала. Как доверять этой системе, если даже адвокат, который приставляется, начинает работать против тебя?

— Ты сказал, что то, что произошло с тобой, — это то, что происходит с нашей страной сейчас. Ты же следишь за новостями?

— Обязательно. Смотри, я под санкциями с 2000 года.

— То есть ты первопроходец?

— Да. На меня навешали всё: мне запретили переводы, мне закрыли все компании, пытались меня арестовать, до того как... Я через это всё прошёл. И последние 30 лет фактически, как минимум 22 года, я под этими санкциями и был. То есть ничего нового, что с нами происходит... И ту войну необъявленную, которую они начали с меня и моей семьи, они потихоньку, как резинку, стали натягивать — и в конце концов с 2014 года стали натягивать на всю страну, на всех русских людей.

— В 2014 году, ты правильно говоришь, произошли санкции, а сейчас началась специальная военная операция. Твоё отношение к СВО?

— Я, честно говоря, даже не понимал, почему мы не сделали этого раньше. Почему в 2014 году... Тот же Харьков, он же ходил с демонстрациями, я смотрел по CNN и по Fox News, несли огромный триколор и кричали: «Россия, Россия, Россия!» Донбасс, та же Одесса. Понятно, не было условий, мы не были готовы, но я всецело поддерживаю. Если бы была возможность и навыки необходимые, я бы, конечно, пошёл добровольцем.

— Когда был суд присяжных, ты же знал, что тебя приговорят?

— Да.

— Ты морально понимал, что, наверное, проведёшь много-много лет за решёткой. Или не было этого ощущения?

— Это как «обратной дороги нет». Единственный выход из окружения — это атака. Но это была моя внутренняя атака, то, что я мог сделать с собой. Можно было биться об стенку, можно было разбить голову, прикинуться дурачком и пытаться сыграть на этом. Но я понял, что это не мы, мы должны показать совершенно другое. Я хотел быть тем, кем я был, кем я себя чувствовал.

— Как были выстроены отношения с другими заключёнными? Во-первых, кто там сидит? Нации, расы?

— Самая интересная штука, что мой случай немного уникальный. Я же попал в «общее население» (general public) только на очень короткий период — с октября 2016 по январь 2020 года. То есть до этого я реальной тюрьмы не видел. Потому что я был или в «Десятом юге» в MCC, которая считается, как они сами говорят, ADX, «на стероидах»...

— Что это значит?

— ADX — это administrative maximum (тюрьма максимально строгого режима. — RT) в Колорадо...

— Как там всё выглядит? Ты сидишь в камере целыми днями, тебя выводят на прогулку, ты не видишь других людей?

— Ты никогда не видишь никого. У тебя раз в месяц телефонный звонок домой. Только лейтенант имеет ключ открыть этот люк, чтобы тебе пищу подали. Когда тебя куда-то ведут, тебя не только в наручники — тебе ножные кандалы, цепь и всё это привязывается.

И над твоей камерой висит такая большая красная табличка «Three-man hold». То есть, когда тебя ведут, тебя держат три человека, как бешеную собаку. Я шучу, говорю: «Спасибо, что ошейник с палкой не надели».

— В короткий период времяпрепровождения с другими заключёнными как они к тебе относились? Кто это? Чернокожие, латинос?

— В Мэрионе сидели разные люди — большинство, конечно, чернокожие. Большой был процент латинос — не такой большой, но были. И очень мало было, так сказать, европейцев, американцев нормальных. Были даже местные индейцы. Но эта тюрьма в основном служила... у неё специальный статус: там в основном те, кто совершил секс-преступления, и те, которых нельзя было содержать в других тюрьмах, потому что они или кого-то сдали, а в Америке это национальный спорт — сдать друг друга.

Я даже в своё время дал им всем кличку, говорю: «США надо переименовать в Снитчестан (snitch — доносчик, стукач. — RT)», потому что стучат все друг на друга. И даже не только заключённые, но и охранники друг на друга стучат, сдают, сливают.

— Это ты про «правило 35» («Сдай друга своего и получи меньше срок»)? 

— Да. Это святое дело.

— Как относились к тебе? Фамилию путали?

— Вначале путали, но потом я всех очень аккуратно поправлял, пока вместо «Баут» все не стали произносить «Бут».

— Это признак уважения?

— Не то что признак уважения, это твои привычки, когда кто-то неправильно говорит, ты: «Извините, но моя фамилия произносится вот так». Очень вежливо, без всякого. И постепенно вся тюрьма стала... Если кто-то меня неправильно произносит, я знаю: или он новичок, или... Но они сразу старались поправлять. Даже CNN и другие стали правильно произносить.

— Была возможность смотреть новости?

— Да.

— Ты эксперт, спору нет, по Африке. И ты видишь: сейчас противостояние Восток — Запад снова возвращается в Африку. Как ты видишь эту ситуацию?

— Ситуация очень интересная. Это даже тема для отдельного разговора, потому что очень много интересных мыслей, замечаний, наблюдений. Я старался читать всё, что можно было заказать, всё, что можно было интересного найти. И были очень интересные люди, которые мне помогали безвозмездно и присылали... Представляешь, у меня одно время в камере было порядка 400 книг. При разрешённых только пяти.

— Я много людей знаю, которые отправляли тебе книги. Благодаря твоей супруге Алле был организован сбор книг.

— Причём не только из России, у меня были «поклонники» из-за рубежа, которые... Как минимум тысячи три-четыре книг один человек мне прислал за всё это время, представляете?

• RT

— Я понимаю, почему тебе не хватало времени. Там про Африку было?

— Там было столько, что можно было...

— Какое твоё видение? Действительно ли снова там столкнутся Россия и США, как когда-то США и Советский Союз?

— Я не думаю, что это будет столкновение России и США. Сейчас всё-таки Африка сама просыпается. Она сама начинает этот процесс двигать. Мы уже не задаём и не говорим им: «Вот вам модель, вы должны так сделать». Мы просто слушаем и должны им помогать, потому что сейчас всё стало ясно. То, что происходит на Западе, — это просто самоубийство цивилизации.

И если это самоубийство не будет предотвращено хотя бы на территории незападного мира, не того мира, который контролируется англосаксами, то вся планета совершит самоубийство. И это идёт по всем направлениям. Это и наркотики, и (как по-русски?) LGBTQ+. Представляете, в американских школах сейчас преподают первоклассникам шести-семи лет, что, оказывается, есть 72 пола — не просто, например, геи и нормальные, а 72. И это у них прописано чуть ли не в программах, что надо объяснять: что ты мальчик, но ты можешь быть девочкой, поэтому ходи в платьице.

— В тюрьме тоже так можно? Трансформироваться?

— Я тебе хочу рассказать интересный пример. Сидел зэк пожизненно, чуть ли не за четыре убийства, ему уже было 68 лет, выбитые зубы, лысый, в наколках. До этого он во Вьетнаме служил, такой тёртый калач.

В один прекрасный день — баба приходит. У него теперь то, что осталось немножко сзади, там бабочка, косметика, уже успел татуаж сделать, губная помада, бюстгальтер под маечкой. Я ему говорю: «Джефф, ты чего, с дуба рухнул?» Он говорит: «Ты меня теперь Джеффом не называй, я теперь Джессика». Я когда это увидел, я вначале думал: прикол. А потом стали появляться... Представляешь, приходишь в магазин, а там висит список, что можно купить женские трусики, женские часики, косметику, губную помадку, тени.

И ты на это смотришь, а охранники понимают это, и они сами в растерянности. Причём почему это происходит? Потому что, как только ты записываешься, у тебя сразу появляется группа поддержки, тебе начинают деньги присылать, тебе начинают звонить, тебя начинают посещать. В Америке же как? Тебя закрыли — через три-четыре года у тебя ни семьи, ни дома, ни друзей. В тюрьме 1,2 тыс. человек. Как правило, человек 800 зависят только от того, смогут ли они найти работу в этом тюремном... И платят — это просто рабский труд.

— Ты работал?

— Да, я работал, но я работал совершенно по другой причине. В офисе по охране труда.

— Что надо было делать?

— Охрана труда — это выдача всех средств защиты, проверка, чтобы везде документация была, раздача дезинфекторов, проверка, контроль над огнетушителями. И мне работа нравилась, потому что был офис, была документация, можно было очень много прочитать, понять, как это работает. Это был очень уникальный опыт.

— Сколько платили?

— Платили порядка $40 в месяц, но дело не в этом. Работа была фактически несколько часов в день. Было очень интересно познакомиться. Я это считал не работой, а просто возможностью посмотреть всю тюрьму. Представляешь, ты должен пройти и подписать все огнетушители раз в месяц, во всей... То, что закрыто, внутри. Было очень интересно.

— Несчастные случаи были какие-то в тюрьме?

— Тюрьма тоже уникальная, как правило, даже если драки были, были такие, чисто, как они говорят, «зарегистрироваться», попасть в карцер.

— Попадал в карцер за что-то?

— Нет, Бог миловал. Всегда предвидел ситуацию и всегда удавалось избежать. Хотя, конечно, наказания были, например, за грибной чай. Лишили меня 45 дней хорошего времени и звонков.

— Как это называется, словом shot?

— Интересна даже терминология. Был один чернокожий приятель, который в армии служил. Я с ним говорю, что да как. Он объяснил мне, что вся эта традиция у них идёт с начальной школы. Та же терминология, те же «шейкдауны», те же «локдауны», «шоты», «колауты» и прочее. Я говорю: «Ты серьёзно?» А он: «Да. Школа, тюрьма и армия — у нас даже одинаковые дни, когда дают гамбургер и курицу».

И, говорит, эта система с номерами, с замками, локеры, шкафчики. Это тоже интересная система. У американцев у каждого есть свой шкафчик: ты должен всё туда положить и обязательно закрыть на замочек.

— Одно из оснований твоего обвинения, на которое давит и сейчас американская пресса, — это твои взаи­мо­от­но­ше­ни­я с «Талибаном»*. Было?

— Нет, никаких отношений не было. Более того, после того как кандагарский экипаж совершил побег героический (молодцы ребята, они для меня были примером всё это время), «Талибан» выставил премию, если меня поймают, за мою голову. И как после этого говорить, что я с «Талибаном» как-то сотрудничал? Это просто немыслимо.

— Тем не менее американская пресса активно об этом говорит, что ты возил оружие, чтобы свергать режимы и спонсировать террористов.

— Американцы оружие, для того чтобы свергать режимы, никуда не возят. Они меня обвинили в том, что я перевёз «Талибану» 200 танков Т-90. Что такое перевезти 200 танков? Это 200 рейсов в Афганистан. Извините, над каким регионом и где доказательства? Вот это интересно: «Давайте ляпнем, а дальше всё пристроим».

Понимаете, американская пресса потеряла даже веру своих собственных граждан. Я вырос в советское время и горжусь этим. Почему? Потому что в разговорах с американцами ты понимаешь, что даже наша советская пропаганда понимала, что нельзя перебарщивать, человеку надо давать правду, ну можно просто где-то не делать акценты.

— В твоём случае переборщили, ты думаешь?

— Где мы сидели, у нас 35 человек. Никто не верит тому, что говорит CNN, что говорят все эти каналы. Конкретно даже по Украине, по выборам. Все прекрасно знают, что это всё куплено, что это всё подставлено. Уже даже в тюрьме не верят.

А тюрьма — это единственная аудитория вместе с домами престарелых, которая смотрит CNN. Почему? Потому что вся реклама, которая идёт по CNN, — это или памперсы, или катетеры, или дома для престарелых, или услуги на дом. И ты понимаешь, какая целевая аудитория.

— Байден или Трамп, твои предпочтения?

— Никаких. У России есть только два надёжных друга и союзника — наша армия и наш флот.

— Твоё отношение к политике Байдена и к политике Трампа? Одного поля ягоды или всё-таки внутри идёт противостояние?

— Я всегда говорю, такую аналогию можно провести. Есть Pepsi Cola Diet и Coke Zero. Какая разница?

• Дональд Трамп и Джо Байден на дебатах в октябре 2020 года
• AP
• © Patrick Semansky

— Теперь в России уже никакой нет.

— Примерно то же самое. Нам надо перестать даже париться по поводу того, что, как и кто сказал. Почему-то слишком много внимания мы уделяем американской политике. Ребята, давайте решать наши внутренние проблемы. А если освещать Америку, то надо показывать реальные проблемы, наркоманию. Вы понимаете, что такое в тюрьме, столько наркотиков, особенно каннабиноидов — K2, как они называют.

— Как они их проносят, контрабандой?

— Во-первых, на него нет тестов, их невозможно наказать. Как только они его нанюхаются... Они его поджигают, внюхивают — и у них на 15 минут полная отключка. Они начинают или валиться, или замораживаются, или биться об пол, или кричать таким голосом, я никогда не слышал, что так можно кричать от страха: «Меня убивают, спасите, спасите».

Когда человек из этого выходит, его трясёт: «Мне плохо, я не могу больше это пробовать». И через 15 минут в то же самое уходят. Если это в тюрьме, то на улицах... А что происходит, например, в Сан-Франциско? В Чикаго? В Нью-Йорке? Волна преступлений настолько, что когда им говоришь про Россию, что у нас можно по всему городу 24 часа где угодно ходить и, если ты сам к кому-то не пристанешь, шансы каких-то проблем близки к нулю. Они в это не верят.

— Будет в Америке революция?

— К сожалению, я не верю, что революция будет. Им удалось за последние 30 лет очень грамотно... Даже эта наркота, от которой сейчас страдает вся страна, от передозов фентанилом, например, — это по программе. Почему? Как только вы молодёжь подсаживаете массово на наркотики, она уже не может делать революцию. Им уже не до этого.

— Сытый народ не бунтует.

— Не то что сытый, он становится зомби. И даже голливудский отдел пропаганды «вашингтонского обкома» со всеми фильмами про зомби, про Mad Max («Безумного Макса». — RT) и прочее — это же программирование будущего. Они покажут вам красивую картинку, а в подсознании всё постепенно... Нейролингвистическое программирование никто же не отменял. 

Американский народ, может быть, даже в большей степени жертва своего режима, чем другие страны. И самое страшное, особенно за последние годы: посмотрите, что они сделали с теми, кто участвовал в так называемом вооружённом бунте 6 января. Они же посадили почти 1,2—1,3 тыс. человек. И за что? Они никого не убили, ну побили чуть-чуть, но даже не подожгли. Посмотрите, в Бишкеке сколько раз сжигали парламент. Там кого-то посадили? А теперь всем, кого они арестовали, дадут лет по 15, по 20.

— Ты смотрел «Оружейного барона»?

— Конечно.

— Как думаешь, ты тоже жертва Голливуда?

— На моём суде, когда судья спросил одного из агентов DEA (Управления по борьбе с наркотиками. — RT), который меня арестовывал: «Что вы знали о Викторе Буте?», он говорит: «Я про него смотрел фильм и читал книгу». Она спрашивает: «У вас были переводчики с русского языка в вашей группе?» Он говорит: «Нет, у нас был только испанский, нам было достаточно». Вот это уровень.

Мою маму, которая меня посещала в MCC, исключили из списков посещения и сказали, что это не моя мама. Я говорю: «Как?» Они говорят: «Знаешь, у нас этот документ, assessment после суда, там написано, что твои родители — Аминовы». Я говорю: «Кто? Откуда это?» Из «Оружейного барона».

• Кадр из фильма «Оружейный барон»
• Legion-Media
• © United Archives

— То есть они это из фильмов заимствовали?

— У меня в тюремных документах до сих пор записаны мои родители — история скрипта из «Оружейного барона». Это качество профессиональных агентов, которые провели расследование, которые всё собрали, которые знают реальную историю.

— Какие планы на будущее?

— Я пока наслаждаюсь этим счастьем: быть с моими любимыми, быть в родной стране. Наслаждаюсь снегом, наслаждаюсь воздухом свободы. Ведь в Америке сейчас обратный расизм. Быть белым человеком, нормальным человеком, который хочет семью, который хочет детей, который хочет любить, очень тяжело.

— А ты здесь именно этого и хочешь?

— А я этого и хочу.

— Желаю тебе восстановиться полностью, и семья тебе в этом поможет.

— Конечно, если есть какие-то проблемы, надо что-то сделать. Но в целом я очень счастлив, я чувствую себя хорошо. Надо, конечно, может быть, пройти обследование, что-то подлечить.

Также по теме

«Признаю свою вину»: Грайнер приговорили к девяти годам лишения свободы за контрабанду и хранение наркотиков

Химкинский суд Московской области признал американскую баскетболистку Бриттни Грайнер виновной в контрабанде и хранении наркотиков,...

Зубы, например, сделать. Я потерял почти шесть зубов, они только их вырывают. Говоришь: «Ребята, там только дырка». Они: «Мы только вырвать можем». Хотя как-то у нас был очень хороший врач, но её уволили за то, что она стала вместо того, чтобы вырывать, залечивать.

— Кстати, Грайнер. Ты что-нибудь слышал, что обмен предполагается тебя на неё? Про неё что-то слышал?

— Слухи были. Самое интересное, когда показали её арест, ко мне подходит один из товарищей по несчастью, хлопает по плечу и говорит: «Ну вот, это твой билет на родину».

— Больше ничего о ней не знал?

— Я знал, что она играет. Я как-то даже читал в «Российской газете».

— Было внутри ощущение, что вот-вот случится обмен?

— Знаешь, жизнь или вот этот опыт научил меня не создавать себе ожиданий. Почему? Когда нет ожиданий, всё случается как подарок свыше — и ты всегда счастлив. А когда ты ожидаешь и это не происходит, у тебя чувство разочарования. Поэтому я для себя решил: «Давай выкинем все ожидания и будем жить тем, что есть».

— Когда тебя возвращали, американцы вели себя жестоко или наоборот?

— Удивительная история. Когда пришёл маршал в тюрьму и стал забирать, был учтивый, конечно, наручники, посадили в машину. Вначале в машину посадили, наручники сзади. И говорит: «Потерпи, сейчас довезём». Доехали, через 15 минут перевезли, сидим. Начали разговаривать, как обычно.

Я говорю: «Ребят, а в туалет можно?» Они: «Да, пожалуйста. Воды хочешь? Пожалуйста, воды». Подождали самолёт из Мэриона до аэропорта Dulles (Вашингтонский аэропорт имени Даллеса. — RT). Всё, завели, посадили. Долетели нормально. Там завели, у них там есть камера для заключения, где арестовывают, когда наркотики или что-то такое, но они не закрывали. Просто поставили стул, сел на него агент и что-то читал.

Потом говорит: «Виктор...» Причём обращался ко мне по имени. Они в этот раз, как с Константином Ярошенко, все мои вещи почему-то... Хотя пришёл маршал и сказал: «Со всеми вещами». А тюрьма получила какой-то другой указ, поэтому у меня никаких вещей с собой, даже фотографий — сейчас пытаемся получить их обратно.

Но газеты дали возможность взять, и у меня была пачка «Российской газеты», «Комсомолки» и мой любимый журнал «Родина». И это сгладило время ожидания — три-четыре часа.

— Очень всё вежливо было?

— Очень. Более того, когда зашли в самолёт, чтобы лететь, сняли с меня наручники. Агент сидел рядом, и никаких проблем.

— Ты в кадре шёл рядом с Бриттни Грайнер. Вы не обменивались никакими фразами?

— Я пожелал ей удачи, она протянула мне руку. При всех наших... Надо желать всем удачи и счастья.

— Она ответила?

— Да. Причём она была очень положительно настроена.

— Правда, что у тебя портрет Путина висел в камере?

— Да, всегда.

— Почему?

— Почему бы и нет? Я горжусь тем, что я русский человек и наш президент — Путин. И когда меня спрашивают: «Он же там это, он же там то... Помнишь, был скандал с Навальным, когда он дом показывал?» Я говорю: «Ребята, вы просто не знаете, кто такой Путин». Он завоевал не то что доверие, даже моё личное доверие, когда то, что он сказал в 2001 году, через полгода это стало становиться реальностью шаг за шагом. И любое заявление, которое он делал, — посмотрите в историю.

— Кому, как ты считаешь, обязан своим освобождением?

— Наверное, всем.

— Достойный ответ.

— Всей России, всем, кто меня поддерживал, всем, кто меня любит. Я получал столько писем со всей страны: Калининград, Хабаровск, Благовещенск. Писали просто незнакомые люди, писали мои старые одноклассники, даже из Германии: «Виктор, держись». Присылали открытки. Просто незнакомые люди. С Украины писали. Кому-то давалась возможность переписываться как-то, я всегда старался отвечать. Большое спасибо всем тем, кто мне писал.

Из Америки писали очень много русскоязычных. Из Канады очень помогали: и книги покупали, и просто предлагали всё, что можно сделать. Просто уникально. Я горжусь, что я русский. Я знаю, что мы всегда победим и всё будет хорошо.

* «Талибан» — организация находится под санкциями ООН за террористическую деятельность.