— В своё время вы стали первым, кто безошибочно исполнил на соревнованиях четверной прыжок. В сложнотехнических видах спорта виток сложности обычно происходит, когда кардинально меняется инвентарь, но в фигурном катании больших изменений в этом плане вроде бы не было. Почему же тогда сделать четверной тулуп в 1990-е считалось геройством, а сейчас на том же льду и тех же коньках спортсмены начали прыгать четверные лутцы, флипы, риттбергеры?
— Позвольте с вами немножко не согласиться. Я прыгнул четверной тулуп в 1990-м, а это было 32 года назад. И если говорить про инвентарь, он как раз очень сильно изменился. Не так давно я даже со своими учениками об этом разговаривал. Спрашиваю: «Ребята, как вы умудряетесь так ломать ботинки, катаясь на них несколько месяцев?» Мы в своё время катались на ботинках WIFA, которые сейчас, наверное, никто из фигуристов не использует вообще. Они были ужасные, на самом деле, абсолютно деревянные. Алексей Николаевич Мишин их называл «испанский сапожок». Согнуть было невозможно.
Эти ботинки приходилось раскатывать минимум две недели. Мой дедушка, царствие ему небесное, постоянно что-то в этих ботинках укреплял, дополнительно проклеивал кожей изнутри, чтобы мне было удобнее кататься. Сегодня люди надевают новые ботинки — и уже на следующий день способны исполнять на них все тройные прыжки. То есть их даже раскатывать не нужно, они сразу готовы к работе. Да и ассортимент стал намного больше, чем 30 лет назад, — каждый спортсмен может выбрать подходящую ему колодку. Плюс вырос профессионализм.
Иной сценарий: почему российским фигуристам нужно быть готовыми к судейским фокусам на Олимпиаде в Пекине
— Тренеров или спортсменов?
— Специалистов по фигурному катанию на коньках в мире стало, безусловно, больше. Многие дополнительно учились на семинарах, на каких-то мастер-классах, то есть в этом смысле тоже произошло движение вперёд, благодаря чему у спортсменов выровнялась техника. И четверной тулуп в мужском одиночном катании сейчас вообще не является элементом ультра-си.
— Ваша первая Олимпиада случилась в 1992-м в Альбервиле, где вы стали пятым. Как думаете, если бы в вашей жизни не было тех Игр, вы бы сумели настолько успешно выступить на вторых? Иначе говоря, опыт Альбервиля вам в Лиллехаммере пригодился?
— Не думаю, что он сыграл какую-то значимую роль.
— Я веду вот к чему: Игры в Лиллехаммере проводились всего спустя два года, и там в мужском турнире было немало фигуристов, чьи шансы на золотую медаль казались гораздо более очевидными, чем ваши. Допускаете ли вы, что подобный сюжет может повториться в Пекине? Что там, условно говоря, сумеет «выстрелить» условный Марк Кондратюк, которого сейчас никто не берёт в расчёт?
— Во-первых, огромное спасибо за вопрос. Он сложный, но очень правильный. Я часто говорю, что в фигурном катании есть довольно много турниров: челленджеры, Гран-при, чемпионаты Европы, мира, четырёх континентов. Но есть Олимпийские игры. Это вообще другие соревнования. И правда абсолютнейшая в том, что на некоторых спортсменов они оказывают колоссальное давление. Есть очень крутые, профессиональные люди, которым просто не дано выигрывать медали на Олимпиаде. Это просто не их соревнование.
— Соглашусь.
— Поэтому я считаю, что на Олимпиаде возможно всякое. Тот же Кондратюк мне очень импонирует, особенно в этом сезоне. Этого мальчишку я видел не только на чемпионате Европы, но и на других соревнованиях. Например, на Мемориале Дениса Тена. Он меня поразил.
— Чем именно?
— Я подметил, что, даже работая в зале на полу, Марк абсолютнейшим образом понимает, как подготовить себя к выступлению. Когда на него смотришь со стороны, складывается ощущение, что парень вообще спит. Но человек выходит на лёд — и ты понимаешь, что ни о какой спячке нет и речи.
Как любит говорить двукратный олимпийский чемпион Артур Дмитриев, возможно, таким образом спортсмен просто бережёт магическую энергию. Я буду очень переживать за Марка на Олимпиаде. Но тут уж, как мы говорим, надо сделать своё дело, а потом уже смотреть, как с этим справятся другие.
— Как человек, который когда-то пробивал границы сложности, вы понимаете стремление двукратного олимпийского чемпиона Юдзуру Ханю во что бы то ни стало прыгнуть четверной аксель, рискуя тем, что можно получить серьёзную травму и вообще пропустить Олимпиаду? Он сумасшедший или в этом есть великая идея?
— Наверное, каждый человек на высшем уровне спорта немножечко сумасшедший. Женя Плющенко, если помните, мечтал сделать в одной программе все пять четверных прыжков. Но этого не случилось. Думаю, с Юдзуру тоже не случится. Но, скажем так: если парня прёт от этого прыжка — окей, пусть идёт и пытается. Мишина, кстати, когда-то спросили, не считает ли он, что в 13 лет начинать учить аксель в три с половиной оборота или четверной прыжок слишком рано? На что он ответил: «Послушайте, друзья мои, если мальчишка хочет и я вижу, что он готов, зачем же его останавливать?»
— Вы сами более охотно работаете с мальчиками, или с девочками?
— Со всеми. Я не разделяю спортсменов по половому признаку.
— Если в фигурном катании для девочек повысят возрастную планку, это что-то изменит в тренерской работе, в технологии тренировок?
— Если честно, не вижу в этом какой-то особенной проблемы. Даже если это произойдёт (в чём я, кстати, не очень уверен), нам, я считаю, переживать не о чем. Потому что с российскими девчонками всё равно мало кто будет способен сражаться. Если бояться повышения возраста, вообще не нужно заниматься тренерским делом.
«Марк рисует как хочет и катается так же»: Соколовская — о рекордах и триумфе Кондратюка, его волнении и мышлении
— То есть тренер — это профессия, которая предполагает умение приспосабливаться к чему угодно?
— Давайте рассуждать так: 20 лет назад поменялись правила фигурного катания, причём кардинально. Быстро ли мы, тренеры, приспособились к этому? Да молниеносно. Поэтому я и уверен: если завтра вдруг произойдёт повышение возрастного ценза в женском одиночном катании, все очень быстро адаптируются и к этому тоже.
— Вы, насколько помню, являетесь техническим специалистом ISU.
— Правильнее сказать — был им. Причём, на самом деле, я одним из первых сдал экзамен ISU и получил право работать на соревнованиях в этом качестве.
— Почему же перестали?
— Скажем так: увидел судейскую тему изнутри и понял, что это просто не моё.
— В связи с этим хотела задать вопрос. Не так давно олимпийский чемпион Олег Васильев сказал, что в его представлении нынешняя система судейства начинает очень сильно себя изживать. Судьи научились манипулировать результатами внутри системы, и это манипулирование становится негативом, который отягощает всё фигурное катание. Согласны с такой точкой зрения?
— Отчасти. Давайте для начала скажем вслух, что фигурное катание никогда не было объективным видом спорта и никогда им не будет. Судьи действительно давным-давно поняли, как манипулировать результатами, как устраивать «правильную» расстановку мест. Но я бы говорил здесь о другом. Когда новая система судейства только появилась, в неё каждый год вносили очень много изменений. По вращениям, по дорожкам, по тому, по сему, по пятому, по десятому. Мы все с ума сходили, за голову хватались. Сейчас изменений вносится ничтожно мало, и это, на мой взгляд, неправильно. Должен быть какой-то баланс.
— Поясните?
— Взять те же дорожки шагов. Дорожка в короткой программе занимает, условно говоря, 45 секунд, притом что программа целиком длится 160. Зачем? Чтобы увидеть, как спортсмен владеет петлёй и твиззлом или выполняет одни и те же блоки? Зачем приравняли мужчин к женщинам в плане длительности произвольной программы, сократив её на 30 секунд и убрав один из прыжковых элементов? Чтобы катание спортсменов стало чище? Этого не происходит. Более слабые фигуристы всё равно будут продолжать срывать прыжки независимо от того, семь их стоит в программе или восемь.
«Значение имеет только место, а не рекорды»: Москвина о работе судей, ошибке Бойковой, давлении Олимпиад и конкуренции
— Помню, лет 30 назад, вернувшись из длительного тура Тома Коллинза, вы сказали мне, что разучиться кататься можно чрезвычайно быстро. Означает ли это, что спортсмен действительно способен потерять навык владения коньком?
— Я, наверное, говорил тогда о том, что можно очень быстро выйти из той формы, которую ты держал, условно говоря, готовясь к Олимпиаде. Если резко прекратить привычные тренировки, фигурист действительно очень быстро теряет способность выполнять элементы ультра-си. Особенно это касается девочек. Но если спортсмен изначально катит — он будет катить всегда.
— Вы следите за тем, как сейчас работает ваш бывший наставник?
— В той или иной степени я слежу за всеми тренерами. В связи с чем вопрос?
— Когда Мишин, которого весь фигурнокатательный мир не случайно именует Профессором, взялся тренировать Михаила Коляду, многие считали, что Алексей Николаевич, как волшебник, дотронется до Коляды волшебной палочкой — и тот перестанет прыгать «бабочки». Но этого не произошло, и я пытаюсь понять почему.
— Я уже достаточно взрослый товарищ и давным-давно не верю в тренерское волшебство. Как правило, со спортсменом происходит какое-то видимое перевоплощение лишь на начальном этапе работы с новым педагогом. А дальше всё возвращается на круги своя, где никаким волшебством и не пахнет. Человек либо работает, либо нет. Либо есть у него психологическая устойчивость, либо её нет.
— Мне кажется, дело ещё и в том, что многие спортсмены искренне полагают, что результат должен сделать тренер, а не они сами.
— Я сейчас расскажу вам одну историю, на мой взгляд, очень крутую, хотя и грустную, поскольку она связана с погибшим Денисом Теном. Когда Денис пришёл к Фрэнку Кэрролу, известному в нашем мире специалисту, и вышел на первую тренировку, Кэррол сидел за бортиком и читал газету. Тен выходит на лёд, подъезжает к тренеру и говорит: «Здравствуйте. Что мне делать?»
Тот откладывает газету в сторону и отвечает: «Дорогой мой, это я хочу тебя спросить: над чем ты считаешь нужным поработать? Это же ты поменял педагога, это же ты хочешь что-то от меня получить. Вот и объясни, что именно». Мне кажется, что это очень круто. Не тренер должен сделать результат — он может только помочь в этом. Вот и всё.
— Вы как-то сказали, что Мишин всегда считал возврат к старым программам шагом назад. Сейчас сплошь и рядом люди берут для олимпийских выступлений старые постановки, и я бы даже сказала, что это превратилось в тренд. Как вы к этому относитесь?
— С Мишиным я в этом вопросе согласен — это первое. Но есть и второе. Возврат к старой программе, наверное, оправдан и ничего в нём страшного нет, когда спортсмен и тренер осознают безвыходность собственного положения. Понимают, что у них, образно говоря, пожар и нужно срочно что-то делать. Возможно, мало кто знает, но в тот год, когда Женя Плющенко проиграл Олимпиаду Лёше Ягудину, они с Профессором именно в таком пожарном порядке меняли уже поставленную произвольную программу на «Кармен». Прежнюю постановку тогда как-то массово раскритиковали, в том числе и довольно влиятельные в фигурном катании люди, Мишин на это поддался — и это, на мой взгляд, стало большой ошибкой.
Мы в тот момент тренировались с Плющенко на одному льду, и я даже не выдержал, подъехал к Мишину и спросил: «Зачем? У вас с Женей месяц до Олимпиады. Может быть, стоит просто доработать программу, не обращая внимания на то, что говорят вокруг? Но менять её — какой смысл?» Тем не менее решение было принято. В итоге Мишин и Плющенко стали уделять какое-то сумасшедшее количество времени только «произволке». И в Солт-Лейк-Сити произошло то, что должно было произойти: в короткой программе Женя упал, и на этом борьба за золотую олимпийскую медаль для него закончилась.
— Однажды я попросила вас сделать прогноз перед чемпионатом мира — и вы угадали имена всех призёров. Если сейчас попрошу сделать то же самое перед Олимпийскими играми, возьмётесь?
— Не знаю, есть ли смысл сейчас писать об этом, всё слишком шатко и неопределённо. К тому же я вообще не любитель прогнозов. Но чисто интуитивно мне кажется, что Ханю не станет олимпийским чемпионом в третий раз.
«Гордимся, что преодолели себя»: Бойкова и Козловский — о прокате произвольной, казусе с партнёршей и жизни в Новогорске
— Проиграет Нэйтану Чену?
— Я бы вообще сказал, что олимпийским чемпионом может стать какой-то неожиданный человек, на которого никто сейчас не делает ставку.
— Вроде Юмы Кагиямы?
— Может быть. Лично мне очень хотелось бы увидеть на олимпийском пьедестале Сёму Уно. Он, как мне кажется, наконец-то подружился с собственной головой. Есть ещё один товарищ, который может «выстрелить», — это Винсент Чжоу. Все трое — из разряда тех, кого принято называть «тёмная лошадка».
— Почему шансы Чена вызывают у вас сомнения, можете объяснить? Всё-таки Нэйтан на протяжении достаточно долгого времени выигрывал все соревнования, в которых участвовал, с колоссальным преимуществом победил на последнем чемпионате мира, оторвавшись от Ханю на 30 с лишним баллов.
— Что с ним случилось на Олимпиаде в Пхёнчхане, помните?
— Конечно. Думаю, и он сам всегда будет помнить своё 17-е место в короткой программе. Я даже вспомнила, как ваш более старший коллега Валентин Николаев объяснял, что подобные вещи настолько прочно застревают в голове спортсмена, что не думать об этом в момент выступления становится невозможно. Особенно когда на кону золотая олимпийская медаль.
— Как раз это я и имею в виду. Могу только повторить то, о чём мы с вами говорили в начале беседы: даже величайшим чемпионам не всегда удаётся выиграть Олимпиаду. Хотя Нэйтан, как никто другой, заслуживает быть на пьедестале.
