«С Рахимовым сошлись во взглядах»: реабилитолог Смирнова — о работе в «Уфе», бодибилдерах-футболистах и страшных травмах
Реабилитолог Смирнова рассказала о самых страшных травмах спортсменов
- Реабилитолог Надежда Смирнова
- © Из личного архива Надежды Смирновой
«Футболист не должен выглядеть как бодибилдер»
— В 2020—2021 годах вы занимали должность реабилитолога в «Уфе», после чего перешли в «Локомотив». Как появилась эта возможность?
— Предложение прилетело ещё во время пребывания в «Уфе» — где-то в середине сезона. Но бросать команду в разгар чемпионата никто не хочет, поэтому попросила подождать. Тогда у меня уже были знакомые врачи, один из них — Алексей Дмитриевич Репетюк — состоял в академии «Локомотива». Он меня и пригласил. Сейчас он уже покинул клуб.
До лета меня подождали, а там отказываться уже не стала. Самой хотелось вернуться в Москву. Плюс к тому моменту в самой «Уфе» сменился тренерский штаб: вместо Рашида Рахимова пришёл Алексей Стукалов.
— Можно ли сказать, что в Уфе чувствовали себя не очень комфортно?
— В целом да. Отправиться туда было во многом спонтанным решением. Всегда открыта для новой работы, и необязательно, чтобы она была по месту жительства. Поэтому тогда и согласилась поехать в Уфу. Но там у меня никого не было — ни друзей, ни родных, и это вызывало некий дискомфорт. А когда появилась возможность заниматься тем же, но уже в Москве, не колебалась.
— В 2020 году вы также могли устроиться в хоккейный ЦСКА и женскую команду по регби-7.
— В ЦСКА всё же были больше настроены на приглашение специалиста мужского пола. Кроме того, им требовался врач, а у меня высшее педагогическое образование по физической реабилитации. С учётом этого не особо подходила и впоследствии не смогла устроиться. Предложение прийти в команду по регби-7 поступило уже после того, как со мной связались из «Уфы». Кроме того, этот вид спорта у нас спонсируется не так хорошо, как футбол. В этом плане ему нет равных в стране. Переход раскрывал передо мной гораздо большие возможности, да и мне самой это показалось интереснее.
«Можно ошибиться только один раз»: врач «Динамо» о спорах с тренерами, симуляции, смешных случаях и потере Ярдошвили
— Насколько известно, ряд клубов РПЛ выступают категорически против того, чтобы в пресс-службе работали девушки. В вашей профессии такие тенденции присутствуют?
— Да, разумеется. Хотя мы понемногу отходим от этого. Мужчины и женщины равноправны, а среди девушек есть прекрасные специалисты. Многие уже сейчас работают в топ-клубах. Но иногда такие ситуации случаются.
— В «Локомотиве» вы преимущественно работаете с молодёжной командой. Что входит в ваши обязанности?
— Да, сейчас занимаюсь именно с молодёжкой, ранее — ещё и с «Казанкой», но её закрыли. В мои обязанности входит восстановление спортсменов после травм и операций, если таковые были, составление программ профилактики для того, чтобы они в будущем не получили повреждений. Помимо прочего, как перед началом сезона, так и во время зимней паузы провожу тестирование футболистов на предмет различных дефицитов. Чтобы потом их устранить и уберечь их (спортсменов. — RT) от попадания в лазарет.
Также дополнительно обеспечиваем теоретическое сопровождение — проводим ряд лекций. Рассказываем, как восстанавливаться после нагрузок. О том, насколько это необходимо, как важно не перегружаться, работать под контролем, правильно питаться, принимать БАДы, витамины и так далее.
— Существует ли какой-то общий перечень действий, обязательный к выполнению всеми футболистами для минимизации числа травм?
— Да. РФС выпускал плакаты для каждого клуба со всеми пунктами восстановления спортсмена и профилактики травм. Естественно, на первом месте стоит полноценный сон — не менее восьми часов ночью, а также небольшой отдых днём. Также там говорится о необходимости выпивать большое количество воды, принимать ледяные ванны при наличии интенсивных тренировок, проводить заминку и разминку.
Есть разработанная ФИФА программа «11+». Она уже доказала свою необходимость и снижает травматичность на 40%. Об этом мы также рассказываем ребятам. Кроме того, игроки не должны пренебрегать массажем — сейчас в каждой команде есть соответствующий специалист. Также отдельный пункт посвящён питанию. Например, отмечается важность приёма сложных углеводов, а не печенек или чего-то подобного.
— В вашей практике были игроки, соблюдавшие все эти требования?
— Сейчас ребята больше понимают важность этих рекомендаций. Наверное, есть те, до кого это до сих пор не дошло, но их единицы. Футболисты основы соблюдают все, благодаря чему не так часто получают повреждения.
— Кто из игроков «Уфы» особенно профессионально подходил к следованию такого рода правилам?
— Самым работоспособным назвала бы Йонуца Неделчару. Сейчас он уже не защищает цвета «Уфы». Он был одним из немногих, кто за два часа до тренировки был в зале, разминался. Он был в очень хорошей физической форме. Также можно было бы отметить Григория Морозова, который очень щепетильно относился к теме не только нагрузок, но и питания.
— Приходилось слышать мнение, что сейчас многие футболисты вдохновляются примером Криштиану Роналду, поэтому слишком много времени проводят в зале, больше заботясь о своём теле, чем о технике. Вы замечаете такую тенденцию?
— Да, это так. И я бы назвала это большой проблемой. Нагрузки подаются бесконтрольно, из-за чего возрастает риск получения травм. Всегда говорим ребятам, что программы должны быть согласованы с тренером по физподготовке или хотя бы с реабилитологом. Часто замечали, как после занятия они идут в зал, причём особенное внимание уделяют плечевому поясу. В итоге верх перекачан, а ноги отстают.
Они видят все эти красивые тела, которые являются для них эталоном, и пытаются добиться того же. Но, на мой взгляд, это не главная задача. Футболист не должен быть перекачанным.
Если говорить о том же Роналду, то он работает со множеством специалистов. Они составляют ему программы тренировок, сна, питания. В своё тело он вкладывает огромные суммы денег. Всё у него расписано грамотно, а не просто — пошёл и покачался.
— В среде российских футболистов такое пока не распространено?
— Мало кто обращается за советом к специалистам. По-хорошему, в каждом клубе должен быть тренер по физподготовке, но не все могут позволить себе такое. Некоторые всерьёз заинтересованы в своём физическом развитии и идут за советом к нужным людям. Те составляют им индивидуальный план на межсезонье с целью не только не растерять кондиции за лето, но и выйти на новый уровень. Это правильный подход.
— Насколько спортсмену необходимо иметь тело, как у того же Роналду? Может ли такая развитая мускулатура уберечь его от обилия травм?
— Во всём нужно знать меру. Футболист не должен выглядеть как бодибилдер. Мышцы у него должны быть сильные, но при этом выносливые и эластичные, чтобы было меньше травм, которые случаются в процессе спринтов, смен направления и ударов по мячу. Кроме того, у всех разная антропометрия. Одни ребята более мускулистые, другие — менее. Всё индивидуально. Для этого и проводятся тесты, составляются индивидуальные программы под каждого конкретного атлета.
— Но ведь все знают Адама Траоре, по своему телосложению больше напоминающего бодибилдера.
— Сомневаюсь, что в его случае это объясняется исключительно работой в зале. Достижение такой формы — совокупность множества факторов. В частности, правильное питание, приём различных БАДов — протеина, креатина, BCAA, правильное восстановление, распределение весов, постепенное их увеличение. Естественно, если есть мышцы — это плюс. Они разгружают суставы, защищают их от травм. Но всё должно быть грамотно выстроено.
- © Из личного архива Надежды Смирновой
«Процесс восстановления для спортсмена — страшный сон»
— Существуют ли в футболе определённые технические элементы, во время исполнения которых спортсмены наиболее часто получают травмы?
— Если мы говорим о бесконтактных повреждениях, то предупредить их намного проще, чем условные попадания по ногам, удары в голову и прочее. В этом плане помогает правильный выбор обуви и шипов, использование защиты в виде щитков. Согласно исследованию, риск инверсионных подворотов лодыжки значительно снижают упражнения на нестабильной платформе. Например, у нас игроки занимаются на ней по 10—15 минут перед каждой тренировкой.
Также риск бесконтактных травм увеличивается при резких сменах направления, разворотах. В этом случае есть риск повреждения боковых и крестообразных связок, а может, и всей триады — вместе с мениском. При спринте могут пострадать задняя поверхность бедра — когда мышца резко сокращается.
— В чём причина?
— Либо недостаток подготовки, либо неправильное распределение нагрузок. Допустим, человек поприседал с весом перед матчем, мышца воспалилась, а потом дала о себе знать при первом же ускорении. В таких условиях к подобным последствиям может привести и обычный удар по мячу. Правда, пострадает уже передняя поверхность бедра.
— Как мы видим, спектр обязанностей у реабилитолога довольно широкий. При этом до недавнего времени не многие клубы располагали такими специалистами. Кто ранее занимался этими вопросами в команде?
— Эти функции зачастую брали на себя тренеры по физподготовке. Но сейчас в каждом коллективе есть также и реабилитолог, поскольку одному человеку очень тяжело совмещать это.
«Девочка не выдержала и психанула»: Кожевникова — о побеге Горбачёвой, насилии над спортсменами и негативной стимуляции
— В чём сложность?
— В период восстановления каждый спортсмен работает с реабилитологом индивидуально. По-хорошему, это около двух-трёх часов в день. Как правило, травмируется не один человек, поэтому уделить время всем крайне сложно. Кроме того, иногда в спектр обязанностей коллег входит проведение разминки либо перед тренировкой, либо до выхода на поле. Здесь мы говорим о тех же упражнениях на нестабильных платформах, с эспандерами и прочим.
— Как вы говорили, один из непростых периодов — самое начало восстановления. Ещё есть риск получить рецидив, но при этом атлет уже хочет вернуться в основную группу. Как удержать его от этого?
— Возвращением в спорт занимается врач. Все сроки устанавливает он, а реабилитолог тестирует состояние атлета и говорит о готовности. Если человек торопит события, то ему объясняют, почему нельзя спешить и чем это может закончиться. Обычно беседой всё и ограничивается. Ребята хотят вылечиться до конца и больше не возвращаться в лазарет. Ведь процесс восстановления для них — страшный сон.
Никто не хочет заниматься с реабилитологом, ведь это тяжёлая работа. Когда они здоровы — находятся в коллективе, выходят на поле, принимают участие в матчах, тренируются на протяжении двух часов в день. Здесь же приходят в зал и пашут три часа. Ведь нам нужно не просто поддержать его форму, но и сделать лучше. Чтобы по возвращении в общую группу игрок был сильнее остальных.
Когда не было тех же санкций, а российские команды участвовали в международных турнирах, был смысл рисковать — вернуться чуть раньше запланированного срока. Сейчас спешить особо некуда. Лучше полностью прийти в себя и помочь команде. Пусть и чуть позже.
— Кому было сложнее всего объяснить, что нужно немного «придержать коней» и спокойно восстановить здоровье?
— Всё зависит как от тренерского штаба, так и от врача. Так как ответственность всегда лежит на докторе, то именно за ним остаётся последнее слово. Для реабилитолога же всегда важнее завершить процесс восстановления. Быть уверенным, что игрок полностью здоров, отсутствует риск рецидива. Пусть так и не всегда получается.
В моей практике такое случалось редко. Обычно мы выпускали футболиста на поле уже после того, как он полностью придёт в себя. Вот в регби ситуация другая. Там многие возвращаются на поле раньше срока, но тому есть объективные причины. Определённая когорта игроков просто обязана выступать, иначе на победы надеяться не приходится.
Моя обязанность в том, чтобы максимально полно обрисовать картину: на какой ступени мы находимся, что удалось сделать, что — нет. И на основании этого врач уже выносит окончательный вердикт. Здесь своего рода командная работа.
— Помогает ли ваш личный опыт с травмами, из-за которых пришлось закончить спортивную карьеру?
— Да. Ты лучше понимаешь, с чем в конкретный момент сталкивается спортсмен, что чувствует, можешь разговаривать с ним на одном языке. Например, в случае с разрывом крестообразных связок, который я сама перенесла в своё время. Это очень тяжёлая травма, а восстановление очень длительное. Но важно понимать, что сейчас это уже не конец карьеры, а довольно банальная травма. Нужно восстановиться и играть, пусть ради этого придётся попотеть. Благо всё необходимое у атлетов есть — реабилитолог, всевозможные приспособления для оценки динамики. Требуется лишь прислушиваться к рекомендациям и выполнять их.
— Разрыв крестообразных связок считается одним из самых тяжёлых повреждений. Есть что-то страшнее?
— На мой взгляд, в плане реабилитации хуже всего — разрыв ахиллова сухожилия, благо он не так часто встречается. Кресты поставила бы на второе место.
— Чем так страшен процесс восстановления при разрыве ахилла?
— Порядка четырёх недель человек вынужден ходить в сапоге и на костылях. После этого стопу выводят в 90°, и в таком же режиме — ещё две недели. Таким образом, около полутора месяцев пройдёт, прежде чем можно начинать разрабатывать сам голеностопный сустав. За это время образовывается контрактура, пропадают мышцы.
Ходить столько времени на костылях — само по себе сложно. Кроме того, сам процесс проходит значительно болезненно. Ахиллово сухожилие зашивают, оно воспаляется. Поэтому срок реабилитации обычно составляет около девяти месяцев. Но есть пример гимнаста Артура Далалояна. За три месяца до Олимпийских игр в Токио он получил такое же повреждение, но сумел восстановиться и вместе со сборной России завоевать золото в командных соревнованиях. Это круто.
— Как это возможно?
— Естественно, хирургом была выбрана техника операции, позволившая сделать сухожилие более крепким. Была проведена форсированная реабилитация, комплексная физиотерапия. Но в этом случае ситуация обязывала — либо пан, либо пропал. Далалояну было необходимо выйти на помост. Бывают ситуации, когда ты не руководствуешься сроками. Ты рискуешь, но тебе есть ради чего это делать.
— Назовите ещё пару настолько впечатляющих историй, как в случае с Далалояном.
— За команду «ВВА-Подмосковье» по регби выступает Александр Никитин. У него случился вывих коленного сустава и разрыв всего, что могло быть в нём. Многие закончили бы карьеру после такого. Он же перенёс пять операций и спустя два года вновь вышел на поле. Можно только поаплодировать.
- © Из личного архива Надежды Смирновой
«Чаще всего ко мне обращаются из регби»
— Вы сами порвали крестообразные связки около десяти лет назад. Насколько за это время продвинулась медицина в плане лечения данных повреждений?
— Разница колоссальная. Когда я порвала кресты и вернулась в Россию, проходить реабилитацию могла лишь в одном месте. Неподалёку от метро «Курская» есть Центр спортивной медицины, где обследуются различные сборные Москвы. Там же проводят и восстановительные процедуры.
— Как всё проходило?
— В формате групповых занятий. Причём вместе могли быть ребята с абсолютно разными диагнозами и повреждениями. Длилось всё две недели. Помню, тренер говорил мне: «Поделай вот это, попробуй то, говорят, помогает». А потом сказали, что через три месяца я должна быть на сборах. При этом не предоставили ни какого-либо плана, ничего. Как хочешь, так и выкручиваешься.
Сейчас достаточно много реабилитологов. Безусловно, не все хорошие, но грамотных достаточно. Есть из кого выбрать. В футболе они работают повсеместно, особенно если мы говорим о топ-клубах. В конце концов, можно обратиться в частном порядке. Например, мне пишут представители других видов спорта. Кроме того, появилась куча возможностей для проведения тестов с целью оценки динамики.
Плюс все наконец стали общаться между собой. Можно легко позвонить хирургу и уточнить все нюансы. Бывало, пациент приходил: «У меня была операция, но врач мне не отвечает, мол, у него слишком много работы». Сейчас такого нет. Поэтому прогресс колоссальный. Думаю, нет смысла сравнивать.
— Насколько можно судить по вашим соцсетям, вы также занимаетесь частной практикой?
— Да, дистанционно. Составляю людям программы, смотрю, как они выполняют упражнения.
— Вы специализируетесь исключительно на людях из мира спорта?
— Спортсмены мне интересны, но в моей частной практике есть и обычные люди. Из серии: пошла собирать яблоки, упала, травмировала колено.
— На ваш взгляд, какой вид спорта наиболее травмоопасен?
— Безусловно, это контактные, командные виды. Чаще всего ко мне обращаются из регби. Ребята находятся в очень хорошей форме, но надо видеть, как они сталкиваются между собой. Из-за этого у них часто встречаются различного рода вывихи, переломы, разрывы связок. Активно взаимодействую с регбийным клубом ЦСКА. И только за последний месяц ко мне обратились человек пять.
— Помимо футбола и регби, с представителями каких видов спорта вы сотрудничаете наиболее часто?
— Обращаются из самбо, бокса, BMX, спортивной гимнастики.
— Какой случай был самым трудным в вашей практике?
— Мне кажется, самое сложное — это повторная травма. Этого мы всегда боимся, ведь срок восстановления резко увеличивается. Мне вспоминается случай с Дмитрием Сысуевым. Многие называли его хрустальным и ранее, а уже после моего прихода в «Уфу» он повредил мышечно-сухожильный переход прямой мышцы бедра. В этом месте был разрыв. Он прошёл реабилитацию, но вновь «сломался», когда уже был готов возвращаться в общую группу. В этот раз возникли проблемы с икроножной мышцей. Мы продолжили работать, и в скором времени он присоединился к коллективу. И как потом отмечали поклонники «Уфы», впоследствии гораздо реже оказывался в лазарете. Не знаю, записывать это на свой счёт или нет (смеётся).
Внезапные перестановки: почему в сборной России сменился медштаб за две недели до матча с Хорватией
Также ещё можно упомянуть Алёну Тирон — капитана сборной России по регби-7. У неё был разрыв передней крестообразной связки (ПКС). Её решили прооперировать, когда началась пандемия. Первый матч она провела спустя 4,5 месяца после пластики ПКС. Это очень здорово с учётом того, что обычно атлет возвращается к активной деятельности спустя восемь-девять.
— Чем вы это объясняете?
— Для регбистов это свойственно. У них хороший мышечный каркас. Они замотивированы поскорее вернуться в строй, а это очень важный фактор. Ведь такой человек гораздо быстрее восстанавливается, чем тот, которого нужно заставлять что-то делать.
— Первоначально она проходила реабилитацию дома?
— Да. Когда разрешили тренировки, я приезжала на стадион, занималась с ней персонально. Мне это было крайне интересно. В тот момент я работала в одной из клинических больниц Федерального медико-биологического агентства (ФМБА), и в период пандемии было приятно выйти из дома.
— Можно ли сказать, что в регби игроки в среднем более мотивированны, чем в футболе?
— В первую очередь дело в физической форме. У них она в среднем выше, чем у футболистов. Здесь не поспоришь. Если поставить представителей обоих видов рядом, разница будет заметна. Регбисты довольно много тренируются и ориентированы на результат.
— Были ещё такие случаи?
— Боксёр Алексей Шендрик. У него было частичное повреждение удерживателя надколенника, ему посоветовали оперироваться. Вместо этого было принято решение лечиться консервативно. Всё спокойно заживало, но в один момент, как это периодически бывает, спортсмен решил потренироваться и получил рецидив. Несмотря на это, всё равно не стали ложиться под нож. И теперь у него всё хорошо.
— Возьмём пример, когда человек уже восстановился, но боится возвращаться к выступлениям из-за страха вновь получить травму. Реабилитолог помогает в подобных вопросах?
— Скорее психолог. Далеко не во всех спортивных клубах они есть, хотя, считаю, это очень важно. Женский футбол активно развивается, а у девочек проблем зачастую бывает больше. По части психологической готовности, перед возвращением в общую группу реабилитолог проводит спортсмену психологический тест, призванный определить его готовность играть. И мы не должны давать ему зелёный свет, пока он головой не поймёт, что уже созрел для выхода на поле и не боится этого делать. В противном случае он будет подсознательно беречь себя, а это лишь увеличит риск получения повторного повреждения. Но такое мало где практикуют.
Благо в «Локомотиве» есть и такой тип контроля, и штатный психолог. Если мы понимаем, что спортсмен не справляется со своими страхами, то нужно подключать специалиста. Об этом многие часто забывают.
— Насколько легко футболистов завлечь к психологу?
— В «Локомотиве» с этим проблем нет. Игроки нормально идут на контакт. Никто не говорит: «Я не псих. Не надо лезть мне в голову» (смеётся). Все понимают, что никто не будет копаться в их прошлом, разбирать какие-то триггеры, а конкретно помогут справиться со страхами. Сам атлет хочет быть полезным команде, но не может. И мы не имеем права выпустить его на поле. Быть может, пары сеансов будет достаточно. Но отмечу, я пока ни одного игрока не направляла к психологу. Обходились без этого.
— А как выглядит этот тест?
— Он состоит из 12 вопросов. Например, готов ли ты вернуться к полноценной тренировочной деятельности? Насколько ты боишься, что получишь такую же травму повторно? Как часто думаешь о своём колене? И по шкале от одного до десяти нужно дать ответ. И по сумме баллов мы смотрим, готов футболист или нет.
— Но насколько можно верить этому? Во-первых, людям свойственно обманывать. Особенно спортсменам, которые жаждут вновь выступать.
— Но мы же проводим не только психологический тест, но и оценку физической готовности. В частности, прыжковые и силовые упражнения, спринты и т. д. И на основании всего этого составляется вывод. Например, очень важно, чтобы игрок не утыкался глазами в пол во время выполнения элементов, не слишком заострял внимание на ногах. Он должен смотреть вперёд.
На самом деле, если человек боится, то он никак этого не скроет. Он будет подсознательно убирать ногу, перестраховываться. Это будет видно в спортивно-специфических тестах, ведь они подбираются конкретно под определённый вид. И если он сдал только психологический, а остальные провалил, в общую группу не вернётся.
«В «Уфе» внедрили разминку перед тренировкой»
— Как вы рассказывали в одном из интервью, в «Уфе» вы работали в период пребывания на посту главного тренера Рашида Рахимова, который ценил ваше мнение и во многом из-за этого даже изменил процесс подготовки. Насколько важно иметь контакт с наставником и как часто этого удаётся добиться?
— В последнее время нас всё больше слушают. Ведь с последствиями сталкиваются все. Проводятся собрания, где врачи и реабилитологи высказывают своё мнение относительно тренировочного процесса и изменений, которые необходимо внести в него. Наставники делятся на две категории: одни считают, что результат будет, только если предельно много пахать, другие также понимают важность правильного восстановления.
С Рашидом Маматкуловичем же у нас сразу возникло взаимопонимание. Он пришёл в коллектив со своим специалистом по физподготовке — Райнером Мюллером. Мы внедрили 15-минутную разминку перед тренировкой, делали «активацию» с ребятами: различные упражнения на мобильность, растяжки и прочее. После этого футболисты шли на поле.
«Жертвы воспринимаются насильниками»: Кожевникова — о расщеплении восприятия, факторе психосоматики и проблемах МОК
— Как реагировали на это игроки?
— Поначалу были дико недовольны. Говорили, мол, лучше бы посидели в раздевалке, зачем нас погнали на это? Ведь всё равно на поле будем разминаться. Несколько раз объяснили, какую пользу это приносит в плане профилактики травм. Вопросы закончились.
— После прихода на должность главного тренера Алексея Стукалова ваши функции изменились?
— Убрали всю профилактику, которую я сама и проводила. Не смогла объяснить, что это важно, настоять на своём. Со временем всё сошло на нет. Но это уже была вторая часть сезона. В тот период преимущественно занималась с игроками, получившими повреждения.
— На ваш взгляд, подход Рахимова к процессу был обусловлен наличием у него европейского опыта?
— Возможно. В целом мы сразу сошлись во взглядах, и это было очень приятно. В этот период с удовольствием шла на работу. Постоянно что-то делали. Когда приезжали на сборы, проводили различные тесты, с тренером по физподготовке собрали огромный банк данных, начали создавать индивидуальную программу профилактики по каждому спортсмену.
— В тот момент в «Локомотиве» также трудились иностранные специалисты. Вы заметили какую-то существенную разницу в подходах?
— Особых требований к восстановлению не применялось. При этом основное внимание было сосредоточено на первой команде, к которой я не имела отношения.
— Что вам особенно запомнилось из того периода?
— Наверное, обещания. Говорили, что сделают единый центр, все смогут ездить в Баковку. Построим университет, в котором будут трудиться преподаватели из Манчестера, заниматься обучением персонала. Но ничего из этого не произошло. Пришедшему же на смену руководству удалось добиться многого. В плане медицины прогресс налицо, приобретено много необходимого оборудования. На мой взгляд, сейчас мы развиваемся гораздо активнее, нежели тогда.
— Многие из российских спортсменов предпочитают оперироваться в Италии и Германии. Почему? Неужели в России нет сильных специалистов в данной области?
— В России есть прекрасные хирурги, не хуже европейских. На самом деле всё зависит от агента футболиста. Если он настаивает на том, чтобы того оперировали за границей, то согласовывается именно этот вариант. Но в последнее время всё больше игроков проходят подобные процедуры здесь или в дружественных странах — той же Сербии.
Я никогда не считала, что российские хирурги отстают. Наоборот, это направление у нас активно развивается. Наши врачи посещают международные конференции, кадавер-курсы. Знаю, существует стереотип, согласно которому в той же Германии прооперируют лучше, чем в России. Но у меня есть примеры, когда за рубежом помощь была оказана не на самом высоком уровне.
