«Это моя вторая семья»: кем стали дети, пережившие захват школы в Беслане

«Увидел в груди дыру»

Молодому врачу Зауру Козыреву сейчас 27 лет. 1 сентября 2004 года десятилетний мальчик готовился пойти в четвёртый класс. «Это было обычное утро, я, как всегда, не хотел рано вставать, — вспоминает он. — Я решил зайти в кабинет к своей учительнице — меня насторожило, что дверь была заперта, как и соседние. Класс начал собираться на линейку, и тут началась стрельба. Со школьного двора два выхода, террористы зашли с первого, где стояли дети помладше. Я хотел убежать во вторые ворота, через которые удалось спастись старшеклассникам, но в нескольких метрах от меня появился террорист и начал стрелять в воздух. Вместе с остальными младшеклассниками нас загнали в школу».

Заур рассказывает, что мог погибнуть в первый же день захвата: «В спортзале была суматоха, очень много людей, и на меня нечаянно села какая-то тучная женщина. Я пытался её оттолкнуть, закричать, но воздуха не хватало. В последний момент дотянулся до девочки, которая была рядом, та дёрнула женщину, чтобы та с меня слезла».

«В спортзале двух человек убили на моих глазах, потом мужчину на колени поставили и убили, когда нас водили в туалет, шахидку от взрыва забросило к нам в зал. В первый же день террористы приказали мужчинам забаррикадировать двери и окна, а когда они закончили, их расстреляли и сбросили со второго этажа».

Один случай особенно запомнился Зауру: «Чей-то папа зашёл с перевязанным опухшим глазом, по лицу текла кровь. Его тоже пытались расстрелять, но пуля срикошетила, осталась в глазу, и террористы решили, что раз Аллах дарует жизнь этому мужчине, то убивать его они не будут».

Воды давали по паре капель и только в первый день, как и доступ к ведру-туалету. Немного поспать Зауру удалось только на третий день захвата. Проснулся он от первого взрыва. «Всё в осколках, дети обожжённые, руки оторванные валяются, кто-то уже умер. Потом оказалось, что только из моего класса семь человек погибли. Сам я не видел и не понял, что задет. Секунд через 20 я упал в обморок и очнулся уже в больнице. Не знаю, кто меня спас, но хочу сказать спасибо этому человеку», — говорит он.

• © Фото из личного архива

Как выяснилось позже, школьнику в сердце попал осколок бомбы. С ним мальчик проходил неделю. «Боли не было, крови под марлей на груди — тоже. Но стоило пройти 20 метров, как я покрывался холодным потом, кружилась голова и я падал в обморок. А когда сняли марлю, то увидел в своей груди дыру — туда, наверное, легко можно было засунуть палец и достать до сердца», — вспоминает Заур Козырев. Осетинские врачи затруднялись с диагнозом, поэтому мальчика отправили в Москву.

«Едем уже в скорой после самолёта, а я в столице ни разу не был и спрашиваю, можно я встану и посмотрю, как Москва выглядит? Не разрешили, конечно», — смеётся он.

Мальчика шесть с половиной часов оперировали в Центре сердечно-сосудистой хирургии им. Бакулева. «После операции я неделю учился ходить. Очень тяжёлые были перевязки, меня держали трое-четверо врачей. Сильно поддерживали близкие, врачи, другие пациенты, которые заходили ко мне в палату. А однажды пришёл Лео Бокерия. Я не знал, кто это, спросил: «Вы Бакулев?» Мне казалось логичным, раз центр назван в честь какого-то Бакулева, — улыбается молодой человек. — Лео Антонович протянул мне осколок, который, оказывается, был у меня внутри. Я хотел его на память забрать, но Бокерия не согласился, сказал, что поместит его в музее при центре. Спустя 12 лет я увидел этот осколок снова — когда уже был ординатором».

• © Фото из личного архива

Заур вернулся в Осетию, окончил школу и медицинскую академию. До теракта он хотел стать полицейским, как отец, или военным лётчиком, но ранения и ожоги сделали такую карьеру невозможной.

«Когда мои однокурсники ещё только определялись со специализацией, я точно знал, что хочу идти только в сердечно-сосудистую хирургию — и только в центре Бакулева. Туда я поступил в ординатуру. Всё это время мы не теряли связь с Лео Антоновичем: он поддерживал меня во всём, но предупреждал, что я выбрал тяжёлый путь», — делится Козырев.

Ординатуру Заур окончил в прошлом году, а сейчас молодой врач работает в больнице Брянской области. «Я получил специальность сосудистого хирурга и рентген-эндоваскулярного хирурга. Это очень перспективное направление, которое бурно развивается. Я благодарен людям, которые меня учили и учат. Пока мне надо набираться опыта, а что будет дальше — будет видно», — заключает он.

«Сестра была мне опорой»

Сейчас Анастасии Туаевой 28 лет. На момент теракта ей было 11, она переходила в шестой класс, а её сестра Кристина — в восьмой. «Мы сначала не поняли, что началась стрельба, подумали, праздничный салют, ещё и шары воздушные полетели. И только потом увидели людей в масках и военной форме, которые очень быстро начали загонять нас в здание школы», — вспоминает она. Первый час у всех была жуткая растерянность — и у взрослых, и тем более у детей, вспоминает девушка: «Когда нас, около 1,3 тыс. человек, усадили в спортзале, то террористы объявили, чтобы о еде и воде мы и не думали, потому что никто ничего не получит».

Первый день Анастасия и Кристина провели порознь: младшая сестра даже не могла разглядеть в зале старшую. «Ночью она меня нашла и попросила террористов, чтобы они позволили мне пересесть к ней. Кристина была мне настоящей опорой, я думаю, что без неё я бы не справилась», — делится девушка.

Второй день был невозможно долгим, продолжает Анастасия: «Стояла невыносимая жара, духота, мы сидели, прижавшись друг к другу в тесноте, периодически террористы начинали стрелять и заставляли нас поднимать руки за голову. Казалось бы, что такого — просто поднять руки, но в тех условиях, когда ты не пил воды сутки, это было очень тяжело. Тогда же я помню первые смерти: у мальчика-первоклассника остановилось сердце, девочка из параллельного класса умерла у мамы на руках, у неё был сахарный диабет, наступила кома. Некоторые дети были в таком состоянии, что им приходилось пить свою мочу».

Вечер второго сентября Анастасия Туаева вспоминает как самый страшный и сложный в её жизни. От обезвоживания девочка не могла ни плакать, ни говорить, ни спать, просто потеряла сознание на несколько часов: «Наверное, это была защитная реакция организма».

Третий день захвата школы тоже показался школьнице бесконечным. В 13:05 произошёл первый взрыв. «Открыла глаза — всё белое, ничего не видно, не слышно криков, только свой искажённый голос вдалеке. Когда пыль чуть рассеялась, то я увидела, что люди стали вылезать в выбитое окно. Я попыталась пробраться туда же, но прогремел второй взрыв, и меня волной откинуло обратно на пол», — рассказывает она.

Когда Анастасия пришла в себя, то встала, вылезла в окно и двинулась в сторону спецназа: «Помню, как военные махали руками и показывали: беги. Но я была контужена, обессилена, не ориентировалась и просто шагала». В тот момент, рассказывает Туаева, она поняла, что значит выражение «пули свистят над головой».

Кристина после взрыва выбежала в другую сторону и нашла младшую сестру уже в лагере, который разбили рядом со школой. Как и у Анастасии, у школьницы были мелкие ожоги и лёгкие осколочные ранения. В больнице девочек увидела соседка и привезла домой, им удалось связаться с родителями и сказать, что они живы.

«Через месяц я пришла в старую школу. Там ещё оставались брошенные вещи, я нашла свою кофту», — вспоминает Анастасия.

• © Фото из личного архива

В теракте погибли 28 школьников из её параллели. «Одно из самых страшных воспоминаний — когда спустя какое-то время встречаешь родителей своих погибших одноклассников. Конечно, они тебя ни в чём не винят, но ты всё равно чувствуешь какую-то ответственность, — говорит Туаева. — Я до сих пор в близких отношениях с их мамами. Это потрясающие люди, которые нашли в себе силы не просто жить дальше, но и с невероятной теплотой относиться к нам, хотя я понимаю, насколько им, наверное, больно. Я им благодарна, очень их люблю и надеюсь, что если когда-нибудь смогу быть для них опорой, то буду в силах быть рядом».

К учёбе Анастасия вернулась в ноябре. Занятия шли в школе №6 в третью смену — не хватало учителей — и были, скорее, не уроками как таковыми, а своего рода реабилитацией, чтобы у детей появилась некая рутина, чтобы они могли преодолеть психологический барьер. Через семь месяцев в Беслане построили две новые школы, и учеников распределили по ним. Туаева окончила школу на ул. Коминтерна — между собой дети называют её «первая». После выпуска девушка поступила в Государственный университет управления в Москве, получила специальность менеджера в индустрии туризма, но потом вернулась домой.

«Вся моя жизнь была связана с музыкой, я занималась с четырёх лет, окончила музыкальную школу, а параллельно со старшими классами училась в колледже искусств на факультете эстрадно-джазового фортепиано. Поэтому, когда я переехала в Беслан, мне предложили выйти работать преподавателем фортепиано в детской музыкальной школе. Я всегда любила работать с детьми, так что эта должность была по мне», — говорит она.

Впрочем, через три года Анастасия захотела сменить род деятельности и ненадолго вернулась в Москву, где проработала в сфере организации мероприятий. Два года назад она вернулась в Осетию на должность арт-директора большой сети отелей и ресторанов, а сейчас перешла на позицию пиар-менеджера в мебельном производстве. «Все мои работы были очень интересные, с отличными коллективами, и отношения со всеми работодателями до сих пор прекрасные. Мне в этом плане по жизни везёт», — улыбается она.

Музыка до сих пор присутствует в жизни Анастасии Туаевой, но уже не профессионально: «Ещё в школе я написала песню про теракт, есть песня про спецназ, есть «Моя Осетия», она довольно популярна в республике, меня иногда даже на улицах узнают. На написание стихов и музыки меня вдохновляют большие потрясения, поэтому песен не очень много и все они грустные. Но что поделать, это моя жизнь, и я о ней пою».

«Чувствовал себя героем кино»

«Больше всего я боюсь забыть эти события. С годами кажется, будто всё произошло не с тобой, будто ты увидел это в фильме. Поэтому так важны любые мелочи и так ценны воспоминания, которыми ты делишься с младшими братьями и сёстрами погибших, с их родителями, как бы это ни было тяжело», — говорит 33-летний Заур Абоев.

1 сентября 2004 года Заур перешёл в выпускной класс. На площадке перед школой парень появился одним из первых: надо было настроить музыкальное оборудование. «Захват начался под песню Юрия Шатунова «Детство»: я её включил, и меня утащили фотографироваться с первоклассницей на плече для газеты, напротив входа в школу. Остальные мои сверстники стояли у дальнего выхода со двора, поэтому многие смогли убежать», — вспоминает он.

Когда прозвучали выстрелы, девочка, сидевшая на плече у Заура, начала плакать: «Я передал её отцу, а сам зашёл в школу. Мы с ребятами попали в единственный открытый класс с зарешеченными окнами, откуда невозможно было выбраться. Через 20 минут зашёл боевик, поблагодарил нас за то, что «всё прошло хорошо», — я подумал, что это какие-то учения. Но когда нас завели в зал, то стало ясно: происходит что-то страшное».

Заура и других старшеклассников террористы заставили баррикадировать окна, водить детей пить воду и в туалет. «На второй день нас выпустили в один кабинет, мы нарвали там листьев от цветов и спрятали в карман, — делится Абоев. — Я себя чувствовал как герой фильма о контрабандистах. Мне казалось, нас за эти листья расстреляют. В итоге пронесли их, раздали в зале ребятам, чтобы они хоть что-то пожевали».

На фоне происходящего у подростка обострилась аллергия, которая в том числе проявилась на руках. «Если тебе становится плохо, то надо было терпеть молча, — комментирует он. — Врачей бы к нам уж точно никто не пустил, единственное, что могли сделать, — избавить тебя от страданий». В первый день Зауру удалось дорваться до крана с водой. Он выпил столько, сколько мог, но из-за этого на следующий день у него сильно заболел живот. Вместе с другими старшеклассниками Заура подозвал один из главных боевиков, которого все называли «полковником».

«Он сам говорил, что убьёт любого, кто посмотрит ему в глаза, — вспоминает Заур. — «Полковник» увидел мои руки и спрашивает, имея их в виду, что со мной. А я не видел, куда он смотрит, подумал, что нужно опять что-то баррикадировать, а вопрос — про то, как меня крутит от боли, ну и ответил: «Наверное, аппендицит. А что, нужно что-то?» На это «полковник» ответил: «Ничего не нужно. Я просто хочу тебя убить». Естественно, в такой момент не смотреть ему в глаза я уже не мог. Вокруг женщины плачут, он на меня автомат направил, а у меня такое чувство обиды появилось, и в голове только одна мысль: да кто ты такой, чтобы лишать меня жизни?! Секунд 20, наверное, мы друг на друга смотрели, и в итоге он сказал, что не будет меня убивать и чтобы я шёл обратно. Я развернулся, зажмурился — думал, он мне в спину выстрелит. Так и дошёл до своего места».

Это не единственный случай за эти три дня, когда жизнь Заура висела на волоске. «Я готовился выйти из зала, но меня буквально на пару слов задержала учительница истории. В это время в коридоре произошёл взрыв, меня отбросило обратно в зал. В третий день я разговорился с женщиной, моей двоюродной тётей, — мы от стресса друг друга не узнали сначала, она всё меня просила посидеть с ней ещё чуть-чуть, а я всё порывался уйти. В итоге террористы приказали старшеклассникам снимать детей с окон, а когда мы закончили, то меня позвала к себе Инна Туаева, сестра моего друга. Мы сидели с ней спина к спине, потому что не было места. Инна, к сожалению погибла. Там, где сидела моя тётя, при взрыве тоже погибло много людей», — рассказывает он.

• © Кадр видео

Абоев вспоминает, что второй день, особенно вечер 2 сентября, был самым сложным: «Обстановка была накалённая, у людей начались галлюцинации — ты видел одного человека слева и справа от себя. Третий день был тоже тяжёлым физически, но уже пришло полное безразличие. Тебе просто хочется увидеть свою семью, обнять их и сказать, как сильно их любишь».

Общительный и активный старшеклассник старался как мог подбодрить и утешить других заложников. «В какой-то момент пошёл слух, что выпустят только тех, кто с родными пришёл. Я был один, познакомился с нашей новой учительницей географии, она тоже одна была. И мы два часа с ней продумывали легенду, будто мы брат и сестра, всю «родословную» заучили. Конечно, этот слух не подтвердился», — вздыхает Заур. Когда дочь друга семьи начала задыхаться, он носил её на руках и держал у оконной щели, откуда шёл хоть какой-то свежий воздух.

«Вообще 15 лет — сложный возраст, — продолжает он. — Ты вроде по-детски боишься, но в то же время хочешь вести себя по-взрослому, проявлять героизм. Мы с ребятами разрабатывали целые стратегии, как мы заберём оружие, как будем убегать, как выводить детей. Потом эти планы рушились, и мы начинали заново. Иногда думаю: откуда в тебе, 15-летнем пацане, было столько храбрости (или наглости), где ты набирался мужества, чтобы перечить боевику?»

После первого взрыва Зауру показалось, что он оглох: «Я почувствовал сильнейший жар, а на спину начало что-то сыпаться. Сначала подумал, что все погибли, потому что люди лежали или сидели. Увидел выбитое окно, но как из него выбрался — не помню. Во дворе никого, тишина полнейшая, и только дикое ощущение свободы. Оглянулся, увидел вылезающих из окна людей и медленно пошёл по двору».

Мама старшеклассника работала недалеко от школы в банке, и мальчик решил пойти к ней. «Три дня террористы нас морально уничтожали, повторяли, что мы никому не нужны, всем на нас плевать. Представляете, насколько мы были эмоционально забиты, что я решил, будто моя мама в это время спокойно сидит на работе? Но тут я увидел, насколько я грязный, подумал: я не могу зайти в банк, там же клиенты, и решил сначала привести себя в порядок», — говорит Абоев.

Спасшиеся школьники забежали к жившей рядом бабушке. «Начали пить воду из тазиков, из ковшей, я начал умывать мальчика, у которого шла из головы кровь, — вспоминает Заур. — Там же оказалась девочка — не знаю, кто она, но очень хотел бы её увидеть. В зале она постоянно плакала, и часа за два до взрыва, о котором я, разумеется, не знал, я ей начал говорить, чтобы она успокоилась, нас сейчас выпустят, всё закончится. В общем, те слова, которые говорят испуганному ребёнку. Она увидела меня у той бабули, вцепилась, начала обнимать, целовать руки и говорить: «Дядя, спасибо, ты нас не обманул». Меня никто так искренне не благодарил, как она, и такого чувства я никогда больше не испытывал».

Заур вышел из школы №1 без единой царапины. «От телесных травм Господь уберёг, но душевные и эмоциональные раны не затянутся», — замечает он. Когда подросток выходил из лагеря, перед ним затормозила машина. За рулём был отец Заура, который вёз детей в больницу: «Я стою перед капотом, смотрю на отца, а он — на меня, но не видит. Подошёл, открыл дверь, говорю: «Папа, это я». Он просто в шоке. Схватил меня и закинул в машину, хотя там уже почти не было места. Когда приехали домой, выходит бабушка в слезах: «А я им говорила, что с тобой ничего не случится!» А мама приехала уже вечером, ей с родственниками из-за режима повышенной опасности пришлось долго прятаться в подвале многоквартирного дома».

По словам Абоева, дни после теракта были не менее страшными: «Я не мог оставаться в стороне. Ходил на похороны, был с близкими, родственниками».

• © Фото из личного архива

Когда детей распределяли по другим учебным заведениям города, Заур пришёл к родителям и заявил, что уезжает в Санкт-Петербург — оканчивать 11-й класс и поступать в вуз. Уже на второй день после прилёта он сидел за партой в Северной столице. Жил в аспирантском общежитии, потом поступил в Государственный инженерно-экономический университет на юриста, как и ещё девять одноклассников из Беслана.

«Я очень быстро адаптировался, мне не хотелось думать о произошедшем. С профессорско-преподавательским составом сложились совершенно фантастические отношения. Я вообще творческий человек: и инструментами разными владею, и танцевал много лет, и старостой группы был, и в профкоме, и капитаном команды КВН, и в концертах участвовал, и последующие потоки выпускников из Беслана мы опекали, — перечисляет Абоев. — На третьем курсе устроился на работу помощником юриста в консалтинговой компании, параллельно преподавал хореографию у младшей группы, был ведущим на осетинских вечеринках, спикером на форумах. И в то же время мне очень нравилось несколько часов сидеть на какой-нибудь остановке на Невском и просто наблюдать за людьми».

Всё время учёбы в Петербурге Заур посмеивался над сверстниками, которые говорили, что хотят вернуться в Осетию: «Я просто не понимал, как можно уехать из такого прекрасного города? А на последнем курсе меня как переклинило. Я сдал госэкзамены, защитил диплом и купил билет домой — даже не дождался выпускного».

В Осетии он сначала пять лет проработал финансистом одного из фондов, дошёл до руководящих должностей, потом стал предпринимателем в сфере торговли и развлекательных услуг. Через пару лет уехал по программе для детей Беслана в США. После возвращения домой пошёл в органы власти, став в итоге замглавы администрации Правобережного района родного города. Сейчас он — коммерческий директор одного из крупнейших предприятий — производителей пива и безалкогольной продукции на юге России.

«Я работаю во Владикавказе, но живу в Беслане, — говорит он. — А как иначе? Это моя вторая семья. Люди могут прожить всю жизнь под одной крышей и не достичь той связи, которую мы обрели за три дня».