«Некоторые изделия начнут «воевать» до конца декабря»: Рогозин — о применении перспективных разработок в зоне СВО

— Дмитрий Олегович, вы достаточно долго были генеральным директором «Роскосмоса». Могли бы главные ваши успехи и главные неудачи, на ваш вкус, назвать?

— Задача была за четыре года, даже за меньший срок, добиться наведения элементарного порядка в такой высокотехнологичной отрасли, как ракетно-космическая. Но главное достижение — это прежде всего, если говорить про общую статистику, безаварийные пуски. Такого у нас не было никогда ни в отечественной, в том числе советской, ни в зарубежной истории пусков.

Я уходил — 86 было пусков, и по инерции, надеюсь, это продлится дальше, продолжается, пока мы работаем. У нас раньше было от пяти до двух аварий в год. Это очень серьёзное достижение.

Важнейшее достижение — это, конечно, завершение строительства второй очереди космодрома Восточный. Осталась мелочовка — благоустройство территории. Таким образом, страна получила абсолютно независимый доступ в космическое пространство.

Считаю крайне важным достройку российского сегмента Международной космической станции, запуск модуля наук, который до меня фактически списали в утиль, а мы подняли. За восемь суток провели тяжелейшую работу, крайне нервную. На всю жизнь запомню, но всё успешно завершилось стыковкой. Сейчас модуль приобрёл свой облик, и там можно резко расширить количество научных экспериментов.

Если говорить про боевую тематику, то это, конечно, первое успешное испытание тяжёлой межконтинентальной баллистической ракеты «Сармат». Я возглавлял рабочую группу, которая справилась с колоссальными техническими трудностями, которые всегда сопутствуют такого рода работе.

— Была ещё одна легендарная история, пока вы работали на этом посту, которая интернет-мемом стала за мгновение. Это ваш обмен колкостями с Илоном Маском в Twitter.

— Изначально я стал использовать этот ресурс, эту социальную сеть для трактовки событий с моей точки зрения. Писал на разных языках, для того чтобы моментально эта информация доводилась до западного общественного мнения.

Twitter для меня — это элемент информационной борьбы, прежде всего на западной территории. Я не рассчитывал, что вы будете наслаждаться этой перепалкой. По сути дела, с Маском мы… Он талантливый человек, очень я к нему с большим уважением отношусь и одновременно с предубеждением, потому что он работает на Пентагон, и, собственно говоря, я предупреждал, что те его интереснейшие технические идеи рано или позже выстрелят против нас, что и произошло, например, в части Starlink. Но при этом ещё раз говорю: отдаю должное его безусловно большому организаторскому таланту и таланту политическому.

— Вы сами затронули историю про Starlink. Мы видим, как эта история про интернет для всех и каждого в любой точке мира стала абсолютно военным инструментом. У них, судя по всему, с военными спутниками всё в порядке. Как у нас обстоят дела в этой сфере?

— Надо сказать, что на них работают не только военные спутники, на них работают гражданские, частные — всё, что только есть. Это сотни космических аппаратов всех стран, объединённых западным сообществом, которое сегодня работает на Вооружённые силы Украины. Не только американские и не только военные.

У меня есть таблица пролётов над зоной специальной военной операции всех аппаратов, которые передают данные, прежде всего оптико-электронная разведка, радиотехническая разведка. Это, конечно, на два порядка больше, чем у нас. И это серьёзно. Можем ли мы соревноваться количеством своим? Нет, конечно, это невозможно.

Во-первых, у нас тоже такие спутники есть, кроме радиолокационных, которые появятся только в следующем году. Но в целом у нас тоже есть оптико-электронные аппараты и гражданские, которые под эгидой «Роскосмоса» действуют в интересах, например, МЧС или, скажем, Рослесхоза и так далее. Они тоже подключены сейчас для того, чтобы обозревать, передавать информацию, ту, которая необходима для принятия решений. Есть и у нашего Министерства обороны космические аппараты. Просто мы это не особо афишируем. Но, безусловно, их намного меньше, потому что совокупность всего западного мира работает на Украину.

— Давайте от космоса в настоящее. Сейчас вы чем занимаетесь?

— Я возглавляю группу военных и военно-технических советников, которые работают в зоне специальной военной операции и которые оказывают максимальную поддержку нашим подразделениям, которые выполняют задачи, поставленные президентом.

• RT

Это прежде всего армейские корпуса ДНР и ЛНР, первый, второй корпус, это Союз добровольцев Донбасса. Это добровольцы, которые работают в рамках БАРСов, так называемые боевые армейские резервы. Мы в основном базируемся в ДНР, мы работаем в ЛНР. Провожу там большую часть времени, я там два месяца уже нахожусь. Я просто приехал на несколько дней в Москву.

— Это официальная должность?

— Нет, я доброволец.

Я служу своей Родине как доброволец, и все мои товарищи такие же.

— ЧПВК «Царские волки» — появилось такое словосочетание сейчас последнее время. Что такое вообще ЧПВК, почему такое название и чем конкретно занимаетесь?

— Название само «Царские волки» — легендарное. Я добровольцем был и раньше, и в юности своей, в молодости воевал в Приднестровье в 1992 году. В 1994—1995 годах был советником президента Республики Сербской Радована Караджича и командующего сербскими войсками Радко Младича и как раз работал с русскими добровольцами.

Также по теме

Рогозин: инспекторская группа «Царские волки» проводит испытания оружия в ходе СВО

Бывший генеральный директор «Роскосмоса» Дмитрий Рогозин сообщил, что инспекторская группа «Царские волки» предоставила право...

У нас это называлось РДО-1, РДО-2 — русский добровольческий отряд первый, второй и так далее. Они институционально входили в состав подразделения сербского спецназа, который назывался «Белые волки». Нас сербы так и называли — «Царские волки», чтобы отличать русских от сербов. Поэтому название так и идёт, мы его сохранили. Ветераны этого движения действуют и сейчас.

Чем мы занимаемся? Это прежде всего взаимодействие с нашими многочисленными Кулибиными, то есть это разработчики, в основном частные, систем, обеспечивающих действия тактического звена. Это беспилотники разные, ударные и разведывательные, это средства радиоэлектронной борьбы и радиоэлектронной разведки, потому что наш противник кошмарит нашу первую линию, сбрасывает разные бомбы.

Поэтому мы отработали и испытали сначала на полигонах Донецкой Народной Республики, а потом непосредственно на линии обороны эту систему, показали её высочайшую эффективность и, соответственно, дальше её рекомендуем для принятия на вооружение до её серийного производства.

Мы провели испытания и комплексов миномётных прицелов — так называемых умных прицелов. Это разработка НПО автоматики, город Екатеринбург. Талантливейшие молодые разработчики, которые приехали, не боялись, мы обеспечили их безопасность, договорились с армейским корпусом для проведения испытания сначала на полигоне. Сейчас мы везём уже опытную партию таких умных прицелов. Они позволяют миномётному расчёту намного быстрее обеспечить нацеливание и высокоточное попадание 120- и 82-миллиметровыми минами по противнику.

Кроме того, это и другие направления работы. Но в основном тактические задачи. Связь, конечно, связь, потому что со связью… Конфликт переворачивает общее представление о том, как должны вестись действия против высокотехнологичного противника. Поэтому здесь надо смотреть на стратегическое звено. Например, фронтовая авиация. Мы прекрасно понимаем, что фронтовая авиация (всегда мы гордились ею) — это наши Су-30СМ, Су-34, это Су-35, МиГ-35, который пока ещё не задействован, но на подходе, и так далее.

• Истребитель МиГ-35
• РИА Новости
• © Максим Блинов

Но сейчас мы видим сплошное поле противовоздушной обороны. Причём идут поставки американской техники, британской техники, европейских стран, и поэтому более дешёвые комплексы противовоздушной обороны практически закрывают поле для действия фронтовой авиации. Равно как и армейской авиации. Слишком большие потери. Что это означает? Это означает, что надо пересматривать принципы борьбы, так же как принципы борьбы, скажем, надводного флота.

Всё, что сейчас является крупной целью, горит на экране, горит на радарах, является целью для поражения. Это переворачивает представление о том, какая должна быть борьба против высокотехнологичного противника. Воевать старыми способами уже нельзя.

То же самое — тактическое звено. Например, мы с вами начали разговор о социальных сетях. А вы знаете, что сегодня во многом социальные сети являются чуть ли не альтернативным источником целеуказания и координации работы артиллерии и разведки? Парадокс, так оно и есть. Всякие чаты, которые образуются военнослужащими, через которые мгновенно передаётся информация. Например, гражданские беспилотники, которые создавались в интересах почтовых доставлений, какой-то бандероли, теперь вместо бандероли доставляют другие бандероли, уже с тротилом, и прочее.

По сути дела, специальная военная операция — это колоссальное испытание для всего российского оборонно-промышленного комплекса, который теперь не воспринимают только как государственное предприятие. Это дело всех талантливых наших инженеров, разработчиков. А наша задача — их принять, привезти туда, обеспечить их испытание, проверить это в бою, проверить это в том числе на линии соприкосновения, где действует противник своими средствами глушения радиоэлектронной борьбы, где ведутся обстрелы операторов, которые являются целью для противника. Мы работаем в реальных боевых условиях.

— Насколько эта работа успешно идёт? Насколько, как я понимаю, все эти технологии не стоят на потоке, это какие-то штучно собранные, не в гараже, конечно…

— Когда-то и в гараже. Когда-то и в ангарах. Здесь не надо этого стесняться. Понимаете, в чём дело, я уже сказал: талантливых людей очень много. И бесстрашных, которые готовы ехать туда и проводить исследования, испытания непосредственно на месте.

• RT

Но нам ведь важно из этой когорты людей, которая приезжает, выбрать тех, кто не только может предложить что-то уникальное, но где мы понимаем, что мы можем запустить это в серию. А серия — это доступность компонентов, серия — это наличие какого-то производства, наличие организаторских возможностей, логистики и так далее.

— В процентном соотношении сколько действительно может пойти в серию из тех разработок, которые вы уже увидели?

— 30—40%.

— Когда мы примерно можем это увидеть в бою? Мы можем увидеть применение в рамках СВО?

Также по теме

«Будем развивать собственные компетенции»: вице-премьер Борисов — о санкциях, импортозамещении и запасах «Калибров»

Западные рестрикции не стали серьёзной угрозой для реализации программ гособоронзаказа. Об этом сообщил в интервью RT вице-премьер...

— Некоторые изделия уже начнут «воевать» до конца декабря. Пока опытные партии — это десять, 20, 30 изделий одновременно. Это уже десять, 20, 30 миномётов, или, скажем, каких-то систем того же самого РЭБа, или связные какие-то комплексы. Это очень хорошо. Какие-то появятся на рубеже от четырёх до шести месяцев.

— Это прямо ближайшая перспектива.

— Совершенно верно.

— Где это будет производиться? Находятся какие-то мощности заводские?

— Я ищу индустриальных партнёров для этих разработчиков, я договариваюсь с ними.

— Вы говорили о том, что пересматриваются методы ведения боя. Не успели за современными методами только мы или наши так называемые западные партнёры тоже сейчас смотрят на всё, что происходит, немножечко под другим углом?

— Мы видим что Вооружённые силы Украины... Я не знаю, может быть, были какие-то люди, которые недооценивали их, но на самом деле вы же согласитесь со мной: когда в 1991 году раздел произошёл в Советском Союзе, украинские вооружённые силы создавались на основе трёх самых продвинутых военных округов. Это Одесский, Киевский и Закарпатский, это передовые были округа Советского Союза, которые стояли на соприкосновении с натовской машиной.

Это, конечно, преступление, что Украине дали возможность фактически поживиться за счёт колоссального запаса прочности советской военной мощи. Плюс на территории Украины находятся очень мощные фирмы, которые всегда были золотым фондом советского ВПК. Если говорить, допустим, про ракетно-космическую промышленность, КБ «Южное» и Южмашзавод. Если говорить про морское двигателестроение, это «Зоря» — «Машпроект», это великолепное предприятие «Мотор Сич» в Запорожье, хозяина которого арестовала СБУ недавно, Богуслаева. Это авиационный завод Антонова.

• РИА Новости
• © Марина Лысцева

В 2014 году, когда мы им дали, врезали, наше ополчение под Дебальцевом, помните, дебальцевский котёл. Они потерпели поражение, но они сделали выводы. И очень важно то, что ВСУ и вообще Министерство обороны Украины открылись для частных компаний. Система управления боем, так называемая «Крапива», — это, по сути дела, разработка частников и американская поддержка, которая была оказана. И вот ВСУ все эти годы учились, они выпестовали достаточно серьёзные свои вооружённые силы. Ещё раз хочу подчеркнуть, высокотехнологичные.

Пока мы не ликвидируем этот нарыв, пока мы не разгромим Украину, я скажу вам больше, Украину как форпост Запада... Вот пока мы Киев, извините, не возьмём, оно всё не закончится.

— Обсуждается достаточно широко ваше обмундирование. Фотография одна и та же везде разошлась, где якобы написано: бронежилет производства Австрии, автомат производства Германии. Имеется в виду, что всё натовское, кроме каски. Каска наша.

— Я, конечно, мог бы и грубо отреагировать на это, потому что люди, мягко скажем, с большим скептицизмом относятся к этим диванным придуркам, которые сидят смотрят каталоги, рассматривают в лупу наши фотографии и прочее. Они бы лучше там себя проявили со своей осмотрительностью.

Но скажу так: мы, добровольцы, имеем возможность не просто снабжаться со стороны Министерства обороны. Министерство обороны снабжает «Ратником» прежде всего. Я имел отношение к его разработке, по крайней мере первого комплекса, считаю, это очень хороший комплекс. Я пользуюсь «Ратником». Если уж так разбираться, у меня два шлема, один из них с акустическими наушниками, тоже «Ратника», а второй — это «Армком», тоже российский. Значит, «Ратник» и «Армком».

Бронежилет наш, очень хороший, у нас прекрасные арамидные волокна. Не знаю, кто там чушь написал. Форму саму я ношу — это приднестровская, я уже вам говорил, что я там был добровольцем, потом я был специальным представителем президента шесть с половиной лет в Приднестровье. Приднестровцы делают великолепную военную форму и камуфляж, они поставляются в Австрию и другие страны. Возможно, кто-то увидел в Австрии такую форму. Но ещё раз хочу сказать, читайте внимательно, это приднестровская военная форма, и я считаю её крайне удобной для проведения тех диверсионно-разведывательных операций, в которых я принимаю участие.

— Есть на самом деле принципиальная разница? Добровольцы часто сами себя экипируют. Есть принципиальная разница — ты экипировал себя в натовскую амуницию либо же это отечественная?

— На фронте вы пользуетесь всем тем, что вам под рукой удобно, потому что даже оружие по большому счёту — это часть вашего тела. Вы с ним живёте, вы с ним спите. Вы должны подбирать то, что вам в наибольшей степени подходит по эргономике. Во-вторых, для решения тех боевых задач, которые перед вами стоят.

Кое-что трофейное у нас есть, безусловно. И у добровольцев много трофейного оружия. Мы добываем и иногда используем, если это подходит. Но в целом, конечно, всё-таки пользуемся преимущественно российским, потому что, ещё раз говорю, крайне важно иметь оружие, которое можно отремонтировать, можно заменить, можно использовать его... с точки зрения боеприпасов. Всё это должно быть доступно, а это только российское должно быть.

— Что говорят сами ребята, которые сейчас находятся на передовой?

— Если говорить про тех, про тот круг моего общения, то это добровольцы и это тербаты наши, донецкие и луганские. У них высочайшая мотивация, потому что они защищают свою землю. Они потеряли своих товарищей, их семьи находятся под обстрелом.

Наши военнослужащие — это другая история. Я тоже общался с нашими призывниками, теми, которые мобилизованы. Должным образом если их организовать, это тоже колоссальная сила. Я считаю, у нас армия, безусловно, мотивированная, здесь я не вижу проблем.

• Мобилизованный на Чебаркульском полигоне в Челябинской области
• РИА Новости
• © Павел Лисицын

Но раньше... Понимаете, это как в первые недели Великой Отечественной войны, когда мы считали, что это братская Германия, рабочий класс, он сейчас поднимет свой кулак против империализма, и всё закончится. То же самое казалось: что братья какие-то там, сёстры и прочее. Так ни в Донецке, ни в Луганске больше не считают. Они их братьями больше не считают. Те нас всегда считали врагом, а мы их считали ещё братьями. Сейчас это всё прекратилось.

— Наше восприятие людей из Москвы, Санкт-Петербурга, Калуги, Нижнего Новгорода. Оно ведь тоже — «братский народ». Оно меняется? Должно ли поменяться вообще?

— Знаете, неприятным моментом для дончан и луганчан было, конечно, это позорнейшее бегство этих пятисотых так называемых, уклонистов, в Грузию, Казахстан. Если у нас ещё какие-то дискуссии на эту тему шли, мы придумывали, почему эти люди бегут, находили для них какие-то разумные объяснения, то для дончан и луганчан это всё выглядело омерзительным.

И многие мои товарищи (а я в каком-то смысле уже считаю себя донецким) — они все мне говорили о том, что мы русские, а вот там — россияне. Странный водораздел, но я никогда этого ещё не говорил, вам хочу сказать: они нас, к сожалению, считают россиянами и не вкладывают в это хороший смысл.

Они считают, что среди нас много кровоточины такой, много измены и предательства. Они не могут понять, почему у нас здесь салютуют, фейерверки проводят, праздники всякие и так далее, что здесь всё как всегда, а они — Россия уже. Более того, они кровью своей доказали, что они Россия, и они видят эту разницу.

До тех пор пока у нас тыл, мы все здесь — Москва, Петербург и так далее — будем жить жизнью, отличной от той, которой живут наши соотечественники рядом с врагом, не понимая, что на самом деле это такой экзистенциальный выбор. Потому что, если мы не выиграем, мы просто перестанем существовать. Нас просто сомнут. Я могу сказать, что, конечно, вселяет в меня оптимизм. Мои встречи, которые я сейчас провожу с оборонщиками. Я вижу, что мужики впряглись по полной программе и что мы сейчас зиму должны продержаться, простоять, а потом у нас весной пойдёт уже в больших объёмах современное высокоточное вооружение.

И я постараюсь этот градус поддержки обязательно передать ребятам и сейчас, через несколько дней, снова возвращаюсь. И скажу им, что не все здесь россияне, есть и русские тоже.

— Как вам кажется, реальнее сделать так, чтобы там перестала чувствоваться эта разница, или это получится скорее здесь? Чтобы тыл начал понимать, что и как на самом деле обстоит, или чтобы в Донецке всё успокоилось и они начали жить как в Санкт-Петербурге и Москве?

— Там не скоро всё произойдёт. Понимаете, для того чтобы пришла вода, пришла нормальная жизнь и, самое главное, прекратились обстрелы, надо отбросить врага на расстояние большее, чем дальность применения РСЗО или, скажем, дальнобойной артиллерии и так далее. Впереди очень тяжёлая большая работа, большая кровавая работа. Поэтому говорить о том, что это произойдёт скоро... Нет, это не произойдёт скоро.

Более того, скорее всего, надо просто понимать, мы всё-таки воюем действительно не с 40 млн этой Украины, где растоптаны практически все активисты русские, они расстреляны, убиты, посажены в тюрьмы. Репрессии все эти последние несколько лет велись целенаправленно. Уничтожалось, запугивалось всё, что наше. Это не значит, что на той стороне все враги. Безусловно, там колоссальное количество людей, которые наши люди. Но они все терроризированы. Пропаганда там колоссальная. В Донецке пару раз включал телевизор, там идут украинские каналы. Вы представляете себе, что там льётся?

И пройдёт достаточно много лет после нашей победы, когда мы сможем обеспечить полную лояльность этого населения, которое распропагандировано против нас. Это надо иметь в виду, что это важнейший фактор. Денацификация — это не физическое истребление фашистов. Денацификация — это длинный процесс восстановления этого огромного пространства, которое сегодня называется Украина, а на самом деле анти-Россия. Это надо сделать Россией.

— У нас в последнее время в информационном пространстве есть такая вещь, как переговоры. Как вам кажется, если эти переговоры вдруг состоятся, это будут переговоры о чём? Как те самые русские, о которых вы говорили, в Донецке, Луганске смотрят на разговоры о переговорах?

— Они напрягаются при каждом сообщении о каких-то переговорах. Потому что уже много этих переговоров было, чем они заканчивались? Так называемыми перегруппировками наших вооружённых сил. Это недобрые новости. Скажу вам так: я считаю (поскольку, наверное, я просто сейчас больше там, чем здесь), для меня переговоры могут быть только об одном — о форме капитуляции.

Значит, та сторона рассматривает все наши заявления о переговорах, не говоря уже о попытках их проводить, как демонстрацию нашей слабости. Ни в коем случае нельзя показывать свою собственную слабость.

Поэтому, может, кому-то из наших олигархов хотелось бы поскорее всё это дело подмести и спасти свою задницу и свои капиталы там и там. Потому что детишек нечем докормить, которые в Лондоне до сих пор находятся.

Но я хочу сказать, что это 0,001% нашего населения. Вся наша страна прекрасно должна понимать, что какое-то замирение на этом уровне с таким более мощным врагом (а враг более мощный, чем мы, надо просто признать) — оно приведёт к деградации нашей страны. Поэтому мы кровь из носу должны добиться значимых военных результатов.

После этого могут быть какие-то временные определённые действия. Но, ещё раз говорю, победа будет только тогда, когда мы физически уничтожим эту угрозу всему существованию нашей страны. Я здесь, правда, совсем не турбопатриот, не ура-патриот, я просто вам говорю то, что знаю хорошо. То, что там понял, то, что изучал здесь. Либо мы, либо они. Здесь другого не дано.

Надо вести себя очень сдержанно и достойно. И, самое главное, все усилия бросить на то, чтобы насытить фронт боеприпасами, современной связью, поскольку она разная. Соответственно, интерфейсы между всеми средствами связи, средствами радиоэлектронной борьбы, средствами разведки, и не на 5 км, как беспилотники нам дают, а на всю глубину применения нашего высокоточного оружия. Вот этим надо сейчас заниматься.

— Но победа будет за нами.

— Победа, конечно, будет за нами, это безусловно. Либо нас не будет.

Полное интервью смотрите на сайте RTД.