Софья и Борис

Костюмные исторические фильмы (тем более на отечественном материале) практически всегда обречены если не на триумфальный успех, то во всяком случае на благожелательное отношение публики. История в занимательном исполнении всегда влечёт читателя/зрителя. Вспомним хотя бы Дюма-пера и Вальтера Скотта, а из более позднего — словесный сериал Мориса Дрюона «Проклятые короли». Собственно, «Игра престолов» Джорджа Мартина, формально относящаяся к жанру фэнтези, фактически тоже принадлежит к этой традиции. 

Также по теме

Мастер интриг или жертва обстоятельств: какую роль Борис Годунов сыграл в истории России

420 лет назад Бориса Годунова благословили на царствование. Несмотря на то что одним из итогов этого правления стала Смута, историки...

Сугубо и трегубо это относится к нашей публике, совсем не избалованной новейшими фильмами о русской истории. Её больше потчуют либо Голливудом, либо чернухой, либо вовсе артхаусом, а хочется простой сопричастности к истории своего отечества.

К неуспеху жанр, в принципе обречённый на успех, может привести только совсем уж грубая вампука. То есть гипертрофированные анахронизмы и несообразности, проистекающие из экономии на исторических консультантах, которые должны исполнять функцию благодетельных цензоров, вычищающих совсем уж явные ляпы. Полностью это невозможно: материальные и духовные черты прошлого не подлежат совершенному восстановлению. Уж на что старались старые чекисты-консультанты в «Семнадцати мгновениях весны», но и там были ляпы, однако массово не резавшие глаз. А это самое важное. 

Если говорить о материальных чертах прошлого, то в фильмах об отечественной истории камнем претыкания всегда является Кремль. В бондарчуковском «Борисе Годунове» (1986) Шуйский и Воротынский («Наряжены мы вместе город ведать») беседуют на фоне шатровых кремлёвских башен, ставших таковыми лишь в XVII веке. В предшествующем фильме режиссёра Андрианова («София», 2016) белокаменный Кремль, построенный при Дмитрии Донском, изображается современными панорамными кадрами псковского Кремля, что совсем несообразно. Но за два года Андрианов усовершенствовался, и макеты стен Кремля XVI века в «Годунове» выглядят почти аутентично. Почти — потому что на кремлёвских стенах отсутствуют и всегда отсутствовали машикули (нависающие вертикальные бойницы), а на макете они зачем-то наличествуют. 

Но в общем и целом прогресс, достигнутый режиссёром на пути от Ивана III к Ивану IV и его наследникам, впечатляет. Андрианов явно старался избежать вампуки, и ему это удалось. И уж во всяком случае такого шедевра, как «новгородствующие», в 2018 году уже не наблюдается. Кинематографический прогресс очевиден, или Москва не сразу строилась.

Если же перейти к общей драматургии действа, то прежде всего надо заметить, что авторы сценария имели мощных конкурентов. Во-первых, Карамзин и в общем и целом следовавший ему в трактовке Годунова Пушкин. Во-вторых — граф А.К. Толстой. 

Причём если пушкинский «Борис» всё-таки не имел сериальной конструкции (первые сцены — это обширный пролог, а уже настоящее и сжатое действие начинается со слов Шуйского Борису «В Литве явился самозванец...»), то у Толстого это натурально сериал.  

От «Князя Серебряного», где является молодой Годунов, желающий бороться со злом макиавеллически («Хорошо стоять за правду, да один в поле не воевода. Что б ты сделал, кабы, примерно, сорок воров стали при тебе резать безвинного?.. — Лучше не трогать их, князь; а как станут они обдирать убитого, тогда крикнуть, что Степка-де взял на себя более Мишки, так они и сами друг друга перережут!»), до драматической трилогии, где центральной фигурой всех трёх трагедий оказывается именно Годунов.

Он косвенно убивает Грозного, сознательно спровоцировав у царя приступ губительного гнева — и смертельный удар (одна из версий смерти Сталина была аналогичной, а в роли смельчака в ней выступал Берия). Он косвенно убивает царевича Димитрия своей фразой «Скажи ей, чтоб она царевича блюла», которую его соратник Луп-Клешнин, заметив про себя: «Чтобы блюла! Гм! Нешто я не знаю, чего б хотелось милости твоей?» — передаёт няньке Димитрия так: «Если б что не по твоей вине случилось с ним — он тебе того в вину бы не поставил!» А нянька с Битяговским — люди с понятием. Ср.: «Бадри, разберись!» из «святых» девяностых. 

В последней части трилогии Борис — истинно высокий государственный ум — погибает в борьбе с неодолимым самозванцем, и последние его слова: 

«От зла лишь зло родится. Всё едино:

Себе мы им хотим служить иль царству —

Оно ни нам, ни царству впрок нейдет!»

Спорить с такой сильной и цельной концепцией личности Годунова непросто. Вдвойне непросто, если учесть, сколь мастерски Толстым прописаны характеры и других лиц, действующих и в фильме: царей Ивана и Фёдора, князей Шуйских, Марии — дочери Малюты и жены Бориса, etc.

Если Андрианов и отважился спорить, то, вероятно, потому, что он следовал иной, скорее апологетической концепции, которую можно было наблюдать, например, в целой серии исторических французских телефильмов. Сейчас, кажется, во Франции уже такого не носят, мультикультурализм торжествует по всем фронтам, но ещё недавно это была мощно-лояльная тенденция. А именно: повествуя о не совсем однозначных персонажах французской истории (Ришелье, Мазарини, Людовик XI), авторы фильмов не скрывают, что было всякое, полного высветления эпохи нет, но каждый фильм завершается тем, что герой присягает величию Франции. Это обязательно.

Вероятно, и сериальная концепция русской истории будет такой, и «Годунов» тому пример. Артист Безруков в роли Бориса даже несколько похож на кинематографических Ришелье и Мазарини.

Да, в телевизоре стираются некоторые важные психологические тонкости — для тонкостей есть историческая наука, а равно русская классическая литература. Но это всё равно гораздо лучше, чем отсутствие исторических сериалов вообще или сочинение сериалов на тему тысячелетнего рабства.

Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.