Периодически возмутительные преступления порождают призывы восстановить смертную казнь. По той логике, что сейчас преступники не боятся (даже пожизненного лишения свободы), а девяти граммов точно убоятся и не будут отваживаться на совсем уже чёрные злодеяния.
Но прежде — и совсем ещё недавно — призывы к отказу от моратория на смертную казнь в основном были реакцией на два вида преступлений. Педофилия при отягчающих, т. е. половое мучительство малых детей вплоть до их смерти. И массовые школьные расстрелы (если убийца оставался в живых). Охотников выступить в защиту преступников не находилось, и призывы «Смерти! Смерти! Смерти!» падали на готовую почву.
Когда же началась СВО, место педофилов и школьных расстрельщиков заняли «герои Украины» и их русские пособники. И те, кто раньше требовал смертной казни по общеуголовным преступлениям, теперь требуют её для украинских (проукраинских) палачей, террористов и их пособников.
Такие требования уже прозвучали в Думе от руководителей ряда фракций, а в социальных сетях (многие пользователи которых и прежде считали, что смертной казни нам остро не хватает) прямо звучит соединённый клич.
При этом возражать новым требованиям несколько труднее, чем ранее, поскольку тут другой тип преступника.
И педофил, и школьный маньяк действуют, повинуясь захватившей их злой страсти, поэтому устрашение на них действует слабо или не действует совсем. Можно назначить за такие деяния не то что простую смертную казнь, но даже и квалифицированную, т. е. особо мучительную. Делу это мало поможет — действуя под силой неодолимой страсти, преступник не в состоянии осознать цену, которую ему в случае поимки придётся заплатить правосудию.
Тогда как деяния, сегодня стоящие в центре карательных дискуссий, — это преступления по расчёту, требующие подготовки (порой длительной) и по большей части совершаемые в надежде на вознаграждение. Если желающий избрать путь бомбиста, вредителя, шпиона узнает, что суровость наказания будет увеличена вплоть до высшей меры, перспектива получить девять граммов в затылок скорее напугает его, нежели неуправляемого педофила.
Однако не менее важно ещё и другое соображение. Основатель современного аболиционизма, живший в XVIII веке итальянский маркиз Беккариа и вдохновлённая его идеями императрица Екатерина II в своём «Наказе» (1767) отмечали, что идея отмены смертной казни не является абсолютной и должна сопровождаться оговорками. «Я здесь говорю: в обыкновенном общества состоянии; ибо смерть гражданина может в одном только случае быть потребна, сиречь, когда он, лишён будучи вольности, имеет ещё способ и силу, могущую возмутить народное спокойство. Случай сей не может нигде иметь места, кроме когда народ теряет или возвращает свою вольность, или во время безначалия, когда самые беспорядки заступают место законов».
Оттого возникла формула «отмена смертной казни в мирное время», по которой и в XX веке происходило смягчение карательной политики в большинстве стран. Т. е. «мирное время» есть «обыкновенное общества состояние», когда государственный механизм позволяет обезвреживать врагов общества без того, чтобы лишать их жизни.
Но во время немирное доселе усыплённые мораторием суровые статьи уложения о наказаниях могут пробуждаться и снова вступать в действие.
Считать ли наше время мирным — большой вопрос. Формально — да, по-прежнему. Войны никто никому не объявлял, ожесточённо стрелять и убивать можно и без этого. Опять же, и внутри страны не объявлено военное положение. В связи с чем формула «по законам военного времени» наталкивается на возражение: «Вы сперва объявите всё, что следует, а потом уж говорите про специфические законы». И не возразишь.
Тем не менее, хотя с точки зрения формальной законности ни 24 февраля 2022 года, ни в последующие дни — вплоть до сегодняшнего — ничего не переменилось, мы по-прежнему живём в мирное время, и к вопросу о применении смертной казни это также относится, — всё же сама коллизия оставляет впечатление глубокой несправедливости.
Несправедливо, когда на фронте погибает цвет нации — ведь сражающимся бойцам никто не может гарантировать жизнь: война, как её ни называй, есть война. И в то же время сохранение презренной жизни гарантировано бомбистам, диверсантам и прочим пособникам врага. Им пуля, в отличие от наших солдат, верных присяге, не угрожает.
Этот болезненный вопрос будет снова и снова подниматься при каждой успешной вылазке озверелого врага. А обещать, что успешных вылазок больше ни за что не будет, невозможно.
Всё-таки законодателю уже приспело время разобраться: мы воюем — со всеми проистекающими последствиями — или не воюем.
Страусиная политика вообще не очень хороша, но когда в схватке с врагом гибнут наши лучшие люди, нехороша вдвойне и втройне.
Отчасти законодатель уже начал разбираться. Комитет Думы по конституционному строительству уже предложил устрожить наказания за терроризм, диверсии и государственную измену — за последнее вплоть до пожизненного. Дума будет голосовать 13 апреля. Будет ли этого в нынешних немирных условиях достаточно или чувство несправедливости всё равно останется — вопрос отдельный и болезненный.
Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.