«Нас теперь всех психами будут считать»: кто и зачем получает лицензии на гражданское оружие в России

Я много раз видела эти ружья, забегая в гости к моему старому знакомому Михаилу. В гардеробе в его квартире стоит сейф, в котором хранятся две охотничьи «Сайги», и он охотно показывает их гостям, правда из своих рук — всё по закону. В этот раз он, по понятным причинам, идёт мне навстречу крайне неохотно: «Нас теперь всех психами будут считать».

Михаил приобрёл лицензию на оружие более десяти лет назад. Согласно законодательству, в России нельзя просто прийти в оружейный магазин и купить любое ружьё или пистолет. Сперва оформляется лицензия на покупку оружия, потом — разрешение на ношение и хранение. Для лицензии надо получить медицинское заключение об отсутствии противопоказаний к владению оружием, а также об отсутствии в организме наркотических и психотропных веществ — для этого надо пройти платное обследование у окулиста, нарколога и психиатра.

Также надо купить сейф, который должен запираться на замок и крепиться к стене или к полу. Если человек получает лицензию впервые, надо также пройти платные курсы по безопасному обращению с оружием, обучение занимает несколько часов. После того как будет подано заявление на лицензию на покупку оружия, участковый проверит условия его будущего хранения. После покупки оружия в специализированном магазине его надо будет зарегистрировать и получить разрешение на ношение и хранение в течение двух недель после покупки. Разрешение продлевают раз в пять лет.

«Сложно было получить справку у психиатра?» — спрашиваю я.

«Какое там, — отвечает Михаил. — Вообще её можно купить, но я делал всё легально: это всё равно занимает около пяти минут, а на вопросы можно отвечать как угодно — мы с друзьями даже эксперименты ставили. Спрашивают: «Употребляете ли алкоголь?» Отвечаю: «Да, употребляю». Друга спросили немного иначе: «Есть ли проблемы с алкоголем?» Он ответил: «Никаких, у меня дома самогонный аппарат». Спрашивают: «Есть ли проблемы с памятью?» Я отвечаю: «Есть, память уже не та, что в юности, начал всё забывать». Ещё у приятеля как-то раз спросили: «А зачем вам ружьё?» Он ответил: «На охоту ходить». И всё — вопросов больше нет».

«Почему так? Потому что ты приходишь в психологический диспансер, заранее оплатив уже услугу получения этой справки. И тебе эту услугу оказывают», — говорит он.

Михаил называет свою «коллекцию» неинтересной. Она лежит у него в сейфе фактически мёртвым грузом: на охоту он не ездит, пострелять в лесу по банкам тоже давно не выбирался. Лишние деньги тратит не на патроны, а на лакомства для любимого чёрного кота.

«Зачем тебе эти ружья?» — спрашиваю я в который раз.

«Для самозащиты», — в который раз отвечает мне он, после чего мы дружно шутим про пользу ружья при сценарии зомби-апокалипсиса, а также договариваемся в случае наступления такового собирать группу и бежать на остров, так как зомби не умеют плавать.

По словам Михаила, он понимает, что вероятность нападения банды даже не зомби, а обычных преступников на его московскую квартиру в многоэтажке не очень велика. Он знает и то, что, если всё же грабители будут ломиться в его квартиру, а он достанет из сейфа ружьё и выстрелит в них, с высочайшей долей вероятности на него заведут дело по статье 114 Уголовного кодекса («Причинение тяжкого вреда здоровью при превышении пределов необходимой обороны»), а если нападавший умрёт, то дело заведут по статье 108 УК («Убийство, совершённое при превышении пределов необходимой обороны»).

Также по теме

Против ареста не возражал: суд избрал меру пресечения расстрелявшему детей в казанской школе Ильназу Галявиеву

В Казани суд в среду вечером арестовал на два месяца Ильназа Галявиева, который 11 мая устроил стрельбу в местной школе и убил девять...

Михаилу не нужно ружьё для практического применения. Ему просто нравится сам факт владения оружием, потенциальная возможность защитить себя и близких.

Владимир — охотник со стажем. У него дома в сейфе лежит «Сайга», помповое ружьё, винтовка Remington, винтовка СВТ. Также у Владимира есть гражданское нарезное оружие, имеющее в своей основе образец автомата Калашникова. Это легальное гражданское оружие, оно не стреляет автоматными очередями, а только одиночными выстрелами, но имеет сходство по дизайну.

Не все эти ружья Владимир возит с собой на охоту.

«Автомат Калашникова — это историческое оружие, в моих глазах оно имеет ценность, в том числе эстетическую. Из Remington я стреляю по банкам в лесу. Остальное — для охоты», — поясняет Владимир.

«Сайгу» он купил, как только достиг 18 лет и получил первую лицензию на гражданское оружие. «Сайга» много лет лежала в сейфе Владимира тем же мёртвым грузом, что и ружья у Михаила.

«Оружие покупают парни, которые смотрят парады, фильмы про славные страницы истории и хотят быть такими же, случись что, — говорит Владимир. — Оружие — это устройство с особой энергетикой, многие просто хотят, чтобы оно у них было. Ещё есть такая фраза, что оружие — это одно из самых совершенных устройств, созданных человеком, потому что оно максимально функционально, и эта функциональность обуславливает его эстетичность».

Спустя много лет после покупки первого оружия Владимир познакомился с компанией охотников и присоединился к ним. Он продлевает свои лицензии каждые пять лет и, по его ощущениям, каждый раз правила усложняются.

«Раньше ты просто ехал в психдиспансер, брал справку, что не состоишь на учёте, отвечал на формальный вопрос: «Есть ли проблемы?» То же самое — с наркологом, просто давали справку, что не состоишь на учёте — и всё, проблем нет. Несколько лет назад ввели обязательный тест на наркотики, но не думаю, что он может отсеять много людей, так как люди, употребляющие какие-то вещества, просто могут на некоторое время затормозить их приём, а потом продолжить после того, как лицензию продлят. Интервью с психиатром занимает мало времени. Фактически, вы просто смотрите друг на друга, он спрашивает: «Зачем тебе ружьё?» Ты отвечаешь: «Я охотник». Для психдиспансеров и других это — способ заработка, так как суммарно справки на лицензию обходятся около 5 тыс. рублей, из них справка от психиатра — около тысячи», — говорит Владимир.

Он развеивает миф о тотальном пьянстве в среде охотников. По словам Владимира, саморегуляция в этой среде работает довольно жёстко: если, например, человек положит ружьё в машину, не вытащив патроны, то получит жёсткий нагоняй от товарищей, а выпившего и вовсе оставят в охотничьем домике.

«Охотники — адекватные люди, а вот «стрелки» — это, как правило, одиночки, психопаты, не из этой среды. К сожалению, я не вижу, чтобы медкомиссия в нынешнем режиме могла отсеивать именно психически нездоровых людей, если они не состоят нигде на учёте», — объясняет Владимир.

Юрист Андрей получил лицензию и приобрёл гражданское оружие 13 лет назад, лицензия есть и у его жены. «Я охотник, — говорит он. — К тому же мы часто ездим в путешествия по всяким диким местам, и оружие нам нужно для самозащиты от зверей, ну и в крайнем случае от агрессивных людей — мало ли что. Помню, как несколько лет назад мы вывозили детей в лагерь на Белое море, всего детей там было человек 30. Гуляя возле лагеря, мы заметили свежие медвежьи следы. С оружием мы чувствовали себя гораздо увереннее».

Ружьё в тот раз не понадобилось.

Процесс получения справки от психолога у Андрея и его жены также ни разу не занял много времени. Впрочем, мужчина уточняет: возможно, сейчас тем, кто получает лицензию на оружие в первый раз, задают больше вопросов, чем тем, кто продлевает лицензию.

«Меня в последний раз спрашивали, есть ли у меня дети, кем я работаю и получаю ли я лицензию впервые или продлеваю. Так как мои ответы были явно социально приемлемы, проблем не возникло», — рассказывает Андрей.

В нетрезвом виде и тем более в состоянии наркотического опьянения доступ к оружию — неважно, огнестрельному или травматическому — строго запрещён даже при наличии лицензии — всё как с автомобильными правами. Причём это не зависит от того, находится ли человек с оружием в людном месте или же посреди тайги. Если поймают, оружие могут отобрать.

«Система выдачи лицензий на оружие — потоковая. Психиатр видит человека в первый раз, к истории болезни доступа не имеет, нет даже доступа к базовой медицинской карте или каким-то сведениям, которые могут насторожить. Если ты не состоишь на учёте с психиатрическим диагнозом, не бьёшься в припадке, нормально разговариваешь, то ты пройдёшь комиссию. Самое сложное, наверное, пройти офтальмолога: там хотя бы надо прочитать несколько строчек и, если ты совсем слепой, это увидят. Психиатр, может быть, и сам бы хотел провести более углублённое обследование, но его задача — фактически визуальный скрининг», — рассуждает Андрей.

Олег тоже охотник. Он купил ружьё, чтобы ходить на охоту с друзьями.

«У меня ИЖ-27 — вертикальная двустволка. По сравнению с другими видами справок — вождение, медосмотр перед устройством на работу — психиатр уделила мне чуть больше внимания. Кроме стандартных вопросов: «Где работаете, были ли травмы, депрессии?», она несколько минут спрашивала, зачем я собираюсь убивать животных и хватит ли мне сил на это», — говорит Олег.

Получается, с одной стороны, за лицензией на оружие может прийти и без проблем её получить, к примеру, человек, который до этого много лет лечил депрессию и суицидальные мысли. Если он обращался за помощью к частному специалисту, эти данные не отобразятся нигде. Даже если он обращался к специалисту в государственном медучреждении, но его психиатрические проблемы не столь велики, чтобы ставить на учёт в психдиспансер, ему, скорее всего, разрешат владеть оружием. Или, например, человек в школе подвергался буллингу, имел агрессивные наклонности, вёл себя неадекватно, с ним работал школьный психолог. Но как только он закончит школу, эти данные уже никуда не будут переданы. И формально такой человек, опять же, имеет право на получение лицензии на оружие.

Допустим, правила оказания психологической и психиатрической помощи изменят. Психологов, психотерапевтов и психиатров обяжут вносить данные об обращениях к ним в ту же единую электронную медкарту. Но ведь тогда люди, которым нужна помощь, просто перестанут за ней обращаться, опасаясь получить клеймо «психа» и ограничения. Наконец, как бороться с потенциальным утечками таких данных?

«Такой доступ невозможен без соответствующей федеральной базы обращений и диагнозов. А там, где есть подобные базы, неизбежны утечки данных. К такому вмешательству в личную жизнь я не готов даже ценой ограничения доступа к оружию неадекватных лиц», — говорит Олег.

Психиатр Вадим Хайкин считает, что на самом деле часть неадекватных людей отсеивает и нынешняя система, просто это — скрининг, скорее напоминающий систему контроля в аэропорту, а не глубокое исследование пациента: «Сразу оговоримся: большинство школьных «стрелков» — это аутичные люди, замкнутые, с особым внутренним миром, который может быть не похож на реальный мир, который их окружает. Но если это всё протекает без манифестации, внешних проявлений, то выявить это почти невозможно. Что касается комиссии у психиатра для получения лицензии на оружие, то всё устроено гораздо сложнее, чем кажется со стороны. Психиатр задаёт специальные вопросы, может пошутить, например, чтобы посмотреть просто на реакцию человека. Это система, схожая с системой скрининга в аэропорту, который мы даже не замечаем, но который работает на выявление потенциально опасных пассажиров».

Хайкин полагает, что вопрос, должны ли данные об обращении человека за психиатрической помощью передаваться в некую общую базу, является вопросом баланса и доверия к государству.

«Безусловно, должны быть механизмы, отсеивающие неадекватных людей, к примеру, для выдачи лицензий на оружие, допуска на рискованные игры в телешоу, работы теми же вожатыми в детском лагере, службы в армии, работы охранниками. Но встаёт вопрос: кто будет иметь доступ к такой базе? Не будут ли оттуда сливаться данные? Ведь мы, к сожалению, видим много случаев утечек персональных данных граждан. Наверное, в идеале такая база должна быть, но тогда возникнет проблема, что люди перестанут обращаться за помощью не то что к психиатру, но даже к психологу, начнут скрывать свои проблемы и реализовывать суицидальные мысли. Даже сейчас люди боятся к нам обращаться, потому что боятся утечки данных, хотя мы их передаём только по решению суда. Люди боятся после такого обращения получить волчий билет на всю оставшуюся жизнь, и государство должно вложить немало сил и средств в доверие к себе, прежде чем создавать такую базу», — считает Хайкин.