«Мы решили защищать традиционные ценности»: Кормухин о движении «Сорок сороков», патриархе Кирилле и фильме «Матильда»
Кормухин о движении «Сорок сороков», патриархе Кирилле и фильме «Матильда»
— Программа «Антонимы». У нас в гостях Андрей Кормухин, лидер движения «Сорок сороков». Здравствуйте, Андрей.
— Добрый вечер.
— Здравствуйте. Это первый наш гость, который не поздоровался со мной за руку. А что вы не здороваетесь за руку?
— Потому что вы принадлежите тому лагерю граждан России, которые объявили традиционалистам войну.
— Каким образом?
— Вы же ведёте её много лет.
— Да? Вы считаете, что я с вами воюю?
— Конечно.
— Да? И вы правда считаете, что я вас позвал в студию воевать, что ли, с вами?
— Догадываюсь об этом.
— Думаете?
— Думаю.
— Напрасно вы так думаете. Мне абсолютно плевать на эту войну. Эту войну вы ведь ведёте с 2013 года, когда своё это движение основали. А как, кстати, основали его? Зачем?
— Понимаете, Антон…
— Да, Андрей.
— Война идёт 2 тыс. лет, война, как пел Цой.
— Да война, как пел Цой, идёт, наверное, и не 2 тыс. лет. Я думаю, что она и раньше началась. Вы же признаёте существование Ветхого Завета, помимо Нового?
— Признаём, но мы признаём его… вернее, мы Новый Завет признаём как продолжение Ветхого, которое отменило Ветхий.
— То есть войнушка не 2 тыс. лет идёт, да?
— Всё-таки для христиан она идёт 2 тыс. лет.
— Думаете, да?
— Безусловно.
— Для Господа, думаю, побольше.
— Конечно.
— Ну да, замечательно. Скажите, пожалуйста, что вас сподвигло ваше движение создать?
— То, о чём мы с вами говорили до этого.
— Ну а о чём мы с вами говорили до этого? Война идёт.
— Потому что не совсем традиционалистов… Те люди, которые создают многодетные крепкие семьи, которые думают о будущем образе России, России будущего, те, которые хотят, чтобы Россия была национальным государством, суверенным государством, они понимали, что в дальнейшем, если мы не будем защищать эти наши самые традиционные духовно-нравственные ценности, то по ним будет нанесён такой когнитивный удар. Вернее, они наносились уже больше 100 лет, то есть начиная с 1917 года шла системная война против как раз тех самых традиционных духовно-нравственных ценностей. Просто менялась идеология, но суть её сводилась именно к этому — уничтожить национальное государство как таковое с его историей тысячелетней, по которой мы приняли недавно поправки в Конституцию.
— Вы же, помимо всего прочего, родной брат певицы Кормухиной, правильно я понимаю?
— Есть такое дело.
— Вы младший брат Ольги Кормухиной?
— Младший.
— Младший брат. Вы 1970 года рождения, если я правильно помню?
— Да.
— Как вас так угораздило вместе впасть во всё это, так сказать, православное чудо?
— Вы знаете, на самом деле это не так сложно. Я, например, по маме родом из тех самых мест, откуда вышли те самые пресловутые кержаки. Есть река Керженец в Нижегородской области.
— А у вас разные мамы с Ольгой?
— Нет. Одинаковые.
— Вы «я по маме» говорите.
— Я по маме, потому что у нас с вами программа. Ну, естественно, с Ольгой. Да, безусловно, как раз где подвизался протопоп Аввакум. Поэтому корни и по папе у нас тоже сильные, православные только корни, не старообрядческие, поэтому…
— Ну вот как так случилось? Вы же не сразу, не с рождения, — и Ольга тоже не с рождения — стали вдруг православными такими активистами?
— Конечно.
— Ольга пела свои эти прекрасные песни, почти металлисткой была и вдруг раз — и ушла со сцены. Сейчас вернулась уже в каком-то таком новом образе. Вот что послужило этому причиной? Одновременно это с вами случилось или…
- Ольга Кормухина
- РИА Новости
- © Кирилл Каллиников
— Мне кажется, что со многими людьми, которые были рождены в СССР и потеряли вот ту самую основу, которая нам казалась незыблемой, они многие пришли к Богу в 1990-х годах, в начале 1990-х. Хотя я могу сказать про себя, я о Боге задумывался и раньше. Мы с детства ездили как раз на родину мамы, где не останавливали, пекли куличи на Пасху, красили яйца.
— И при советской власти?
— Да-да-да. При советской власти, то есть эта традиция сохранялась, и мы очень её любили. Поэтому что Бог есть, мы знали с детства. Но это нам не мешало верить в светлое будущее коммунизма, быть пионерами, комсомольцами, поэтому все через это прошли.
— Ну а как случилось-то, что вы взяли и решили стать таким православным активистом? Вы вообще кто по профессии?
— У меня несколько профессий.
— Какие у вас профессии?
— Вообще после школы я поступил в университет имени Лобачевского нижегородский на факультет вычислительной математики и кибернетики.
— То есть у вас ВМК прямо.
— Прямо ВМК. Проучился курс, ушёл в советскую армию, 1988—1990-й. Прослужил в советской армии два года. Вернулся оттуда — я уже всё-таки поехал, мечтал петь. Я хотел и до армии, но просто не брали в Гнесинское училище.
— То есть вы тоже певец?
— Да. Я тоже закончил Гнесинское училище.
— Вы же композитор ещё, ко всему прочему.
— Я писал для Ольги, писал для других исполнителей. Более того, я думаю, что я, наверное, по этой…
— Для каких? Кстати, для каких исполнителей, кроме сестры, вы писали?
— Вы знаете, у нас с Костей Арсеньевым, Константином Арсеньевым, известным поэтом, было два проекта. Мы их делали, тогда ещё была студия «Союз», 1998 год. Если бы не случился дефолт, может быть, я бы и занимался музыкой.
— Господи. Сколько бы Россия выиграла-то, а.
— Не говорите.
— Вот Ельцин проклятый!
— В 1998 году родился мой второй сын, случился дефолт, я вынужден был заниматься бизнесом. А тогда шоу-бизнес рухнул, все мы помним. И вот так меня увело от музыкальной стези.
— А к православию-то как привело?
— Православие было, конечно, гораздо раньше. В храм я ходил с начала 1990-х. Но вот так вот сильно воцерковляться стал году в 1996-м.
— Ну вот я имею в виду ваше движение, то есть что вас сподвигло взять и создать это движение? Давайте вот без этой всей ерунды.
— Без этой ерунды никуда не уйти. Мы должны это понимать. Это глубинная история.
— Мы ещё поговорим сейчас об этом. То есть я даже…
— Это не ерунда.
— Слушайте, я с вами не собираюсь спорить. Здесь не дебаты. Я как раз просто пытаюсь понять, и зрители пытаются понять, что последовательно произошло. Все же по-своему воцерковляются, да? Кто-то ходит в церковь нормально, спокойно всю свою жизнь, никому не мешает. А кто-то вот начинает с грузовиками в кинотеатрах, где показывают фильм «Матильда».
— К движению «Сорок сороков» это вообще никакого отношения не имеет.
— Ну это я же не вас обвиняю. Просто говорю, что у всех какие-то свои пути воцерковления.
— Да, конечно, безусловно.
«Для людей, особенно молодых, церковь — незнакомый мир»: как православные священники покоряют интернет
— Кто-то спокойно там сидит затворником, а кто-то вот, как вы, в браслетах в программе Владимира Рудольфовича Соловьёва, который защищает традиционные ценности. Что вот вас заставило стать таким рупором этой самой войны с проклятыми педерастами, гомосеками, как я?
— Дело в том, что не только педерасты. Эта ситуация была…
— Ну слава богу, хотя бы не только педерасты во всем виноваты.
— Конечно, да, не только, хотя ЛГБТ действительно является торпедой против тысячелетней русской православной цивилизации, конечно. Причём эта торпеда не только против России, это вообще торпеда против национальных государств по миру. И мы все видим… просто на разных исторических периодах разную использовали идеологию. Если в конце XIX — начале XX века использовали бедный пролетариат, который оторвался от своих земель, ушёл в город, где он был дезориентирован, это его использовали «Пролетарии всех стран объединяйтесь» до основания затем.
— А сейчас гомосеки?
— А сейчас пролетариат исчез, сейчас пролетариата как такового нет. Теперь — да. Теперь ЛГБТ-идеология. Не только ЛГБТ, BLM сейчас тоже активно используется.
— А BLM — это что такое?
— Black Lives Matter.
— А, то есть ещё и негры виноваты?
— Нет. При чём здесь негры? Это идеология. Дело не в неграх. Дело в том, что, допустим, мы все видели выборы в Соединённых Штатах Америки, где BLM использовалось против Трампа. Очень много негров голосовали за Трампа, поэтому…
— Андрей, давайте подождите. Это сейчас самое интересное расскажете, а потом придётся возвращаться. Всё-таки как вы пришли к вот этому всему пониманию-то?
— Ну я как раз вам и рассказываю.
— Нет. Вы сейчас мне рассказываете идеологию. А я пытаюсь у вас понять, как вы к этой идеологии пришли. Что вас сподвигло?
— Если вы вспомните 2012 год… Случилось то, что была перейдена красная линия.
— Какая?
— Мы помним Pussy Riot, мы помним нападки на Святейшего Патриарха системные.
— То есть для вас реально несчастные девчонки стали какой-то красной линией, что ли?
— Не девчонки, я-то как раз девчонок не рассматриваю. И вас-то в принципе я не рассматриваю как какое-то страшное оружие когнитивное. Дело в том, что люди, которые стоят за этой идеологией…
— Любите вы слово «когнитивное».
— Да, конечно. Это именно так сейчас идёт.
— Я просто не очень понимаю, что такое «когнитивное».
— Потому что русских не победить в прямой войне. Это очень сложно сделать. Многие пробовали, но ни у кого не получалось. Русских можно победить только изнутри, изменив их код, изменив их традиции.
— Я только не очень понимаю, почему ни у кого не получалось.
— А у кого получалось?
— Да у всех получалось. Смотрите, у татар получалось, у японцев даже в 1904 году получалось.
— Пытались, но в итоге не получилось.
— Слушайте, 250 лет получалось. Вы как бы 250 лет под игом проживите сначала.
— Тем не менее. Кстати, с татарами мы жили достаточно хорошо.
— Вот. То есть татары вас устраивают. Ну и слава богу. И под ЛГБТ проживёте.
— И сейчас с ними живём. Нет, под ЛГБТ не проживём, потому что…
— Нет? Будете мучиться.
— Конечно, да.
— Ну хорошо. Значит, в 2012 году. Что вы делали в 2012 году, как православный человек воцерковленный?
— В 2012 году у меня уже было восемь детей. Я понимал…
— Ну хорошо. То есть вы были многодетным отцом.
— Я был многодетным отцом, и я уже отдавал себе отчёт, что в России будущего для моих детей нужно бороться за то, чтобы они были нормальными людьми.
— Занимались-то вы чем? Зарабатывали на жизнь?
— Занимался бизнесом.
— Да?
— Да.
— Каким?
— Разным.
— Например?
— Например, благоустройством в Москве занимался. Занимался логистикой, логистическими…
— То есть пилили государственные контракты?
— «Пилить», конечно, — это такое строгое слово. Не пилил, а зарабатывал своим потом и кровью.
— Непосильным трудом.
— Как раз начал это делать в 1998 году, когда вынужден был бросить шоу-бизнес и заняться как раз зарабатыванием денег, чтобы прокормить своих детей.
— Понятно. Вы в каком приходе-то числитесь?
— Вообще, я 20 лет был прихожанином Заиконоспасского монастыря. Это рядом…
— То есть экономцевский, да?
— Экономцевский был.
— Понятно.
— Я всё-таки застал то время, когда уже Экономцева не было, а был…
— То есть вы не застали ещё время игумена.
— Нет. Экономцева я застал, но он уже не был в Заиконоспасском монастыре, он больше занимался только Петровским. А в Заиконоспасском моим духовником был отец Пётр Афанасьев, царствие ему небесное.
— Понятно. И что же вот вас в вашем этом Заиконоспасском монастыре прекрасном на Никольской улице заставило… Я просто чтобы зрители понимали. Отец Иоанн Экономцев — это такой как раз либерал в церкви, бывший председатель отдела катехизации образования Русской православной церкви и основатель университета Иоанна Богослова такого православного. Писатель. И что же вас в приходе экономцевском вдруг сподвигло стать таким…
— Да не было прихода экономцевского.
— Хорошо, я понял. Но тем не менее Заиконоспасский монастырь восстановлен из руин при отце-игумене, да? То есть это в некотором смысле его заслуга.
— Нет.
— Как — нет? Вас тогда ещё не было, а я уже был.
— Слушайте. Давайте откровенно говорить, при отце Иоанне даже первый этаж не был отремонтирован. То есть это всё делал отец Пётр. Крыльца не было.
— Дело не в крыльце.
— Была деревянная лесенка, которая была сколочена.
— Была. Так что вас всё-таки действительно сподвигло начать вот эти размышления о судьбах России?
— А я сказал. Была пройдена красная линия в 2012 году.
— Что до 2012 года было?
— Началась атака на тысячелетнюю русскую православную цивилизацию.
— Что стало триггером? Объясните мне.
— Я же вам объяснил.
— Нет, ну хорошо.
— Pussy Riot.
— В 2012 году — Pussy Riot. А до этого что было? Вот смотрите, было много лет, когда вы спокойной такой вот своей этой приходской жизнью жили, куда-то там ходили, исповедовались, причащались, рожали своих этих детей, благоустраивали город Москву при Лужкове и не пикали. И вдруг… Значит, что случилось? Избрание нового патриарха в седьмом году. Вот как, что?
— В восьмом. Патриарх в 2008 году, а не… А это 2013-й. Нет, конечно, не избрание патриарха. Я вам сказал. Pussy Riot.
— Ваш собственный путь, я не про PussyRiot. Я понял уже. Я понял, что триггером случился PussyRiot и после PussyRiotвы сделали «Сорок сороков».
— Да.
— Я не про «Сорок сороков» спрашиваю. Я про вас лично спрашиваю.
— Про меня лично. Я вам отвечаю.
— То есть вы же до «Сорока сороков» как-то жили, видоизменялись, то есть «Сорок сороков» — это уже случившийся факт. Мы вот взяли и поняли, что мы сейчас будем этих пидрил, пендосов, всех этих ЛГБТ-пропагандистов будем, значит, мочить и спасать нашу Россию. Но вы же к этой точке как-то пришли.
— Пидрил не мочили. Россию спасаем, создавая многодетные, крепкие семьи. Это вы правильно говорите. Потому что не будет нас — не будет России. Потому что, если говорить о том, как вообще всё воспроизводится… Понимаете, если общество будет состоять из одних пидорасов, то, соответственно, никто не будет рожать детей.
— Общество же не будет состоять из одних пидорасов.
— Я имею в виду, они же очень хотят этого.
— Нет.
— Нет. Они этого очень хотят.
— Вы правда так думаете?
— Это же видно по всему миру. Они победно маршируют, они строят четвёртый всемирный ЛГБТ-рейх.
— А до этого было три ЛГБТ-рейха, что ли?
— До этого были свои рейхи, а этот — ЛГБТ. Был национал-социалистический, был рейх Отто фон Бисмарка.
— Ладно. Я понял. Иначе мы с вами уйдём сейчас… Я причём как раз очень хочу поговорить про ЛГБТ-рейх, поэтому я понял, что бессмысленно разговаривать о том, что с вами было до 2012 года. Я так и не добьюсь от вас рассказать о себе.
— Я до 2012 года… Ничего, что-то вот в край, что меня изменило, до 2013-го не было, я был цельным человеком.
— Вы радовались, когда избрали митрополита Кирилла на патриарший трон?
- globallookpress.com
- © Komsomolskaya Pravda
— Вы знаете, я вам могу сказать, что в то время я не настолько был близок и к самой… как это объяснить… Я не совсем понимал иерархию Русской православной церкви. То есть я её понимал, безусловно, но вот этих всех хитросплетений для меня, как для православного человека, который работал, растил много детей, ходил в храм… для меня избрание патриарха было промыслом Божьим.
— То есть вам тогда, в тот момент, было абсолютно всё равно? Климента бы избрали, Кирилла?
— Я не понимал тонкостей.
— Потому что мне — нет. Я искренне спрашиваю, интересуюсь.
— Я вам искренне отвечаю. Я не разбирался в тонкостях и не следил, кто за что.
— Вот. В какой момент вы начали разбираться?
— Наверное, когда занялся как раз созданием…
— «Сорока сороками».
— «Сорока сороками», да.
— То есть в 2012—2013 годах, да?
— Ещё одним модным словом (я не очень его люблю, но уж ладно, вы его озвучили), триггером, конечно, послужило ещё и то, что начала реализовываться программа «200 храмов» в Москве. И мы столкнулись с такой проблемой, что каждая площадка, где должен был строиться храм, — туда приходила, приезжала, выходила наёмная группа.
— Да ладно?
— Батюшек били электрошокером, травили…
— Да я не верю вам.
— Мы как раз, допустим, с Владимиром Носовым, с которым мы в итоге создали движение «Сорок сороков»…
— Это чемпион мира по боксу, да?
— Да. Познакомились на улице Молодёжной, где как раз вот батюшку били электрошокером на Мичуринском.
— Батюшку как звали?
— Отец Александр Катунин.
— Прямо электрошокером?
— Да-да. Можете…
— Это какие-то либералы? Я просто реально не знаю. Или просто застройщики точечной застройки?
— Я не думаю, что либералы. Мы же не… Батюшка нам позвонил…
— Я просто пытаюсь понять.
— Да.
— Я, кстати, помню вот этот момент, когда действительно вся эта история происходила. Если я правильно помню, это происходило из-за точечной застройки.
— Нет. Не из-за точечной это происходило...
— Соседи говорили: «Нет, мы не хотим».
— Понимаете, в чём дело, Антон… Когда появилось «Сорок сороков», практически ни одна площадка не обходилась без протестов. Когда появилось «Сорок сороков», храмы стали в Москве строиться…
— А почему эти протесты возникали? Расскажите.
— Потому что существует несколько групп, заинтересованных в том, чтобы храмы в Москве не строились.
— Кто эти группы?
— Политическая группа, которая…
— Это кто?
— Это те политические группы или партии, которые на протестах против строительства храма мобилизуют свой электорат.
— Это, например, кто?
— Это, например, допустим, та пресловутая «Торфянка». Там объединились необъединимые люди, то есть там объединились коммунисты, там объединились «яблочники» и там объединились «Навальные». Более того, туда даже приезжали скинхеды, понимаете? То есть…
— Скинхеды против вас?
— Да. Против нас.
— А кого они представляли? Навального, что ли?
— Понимаете…
— Просто реально я не очень помню. Более того, я же над вами не издеваюсь. Я искреннее совершенно.
— Надо мной сложно издеваться. Я цельный человек.
— Издеваться-то можно над кем угодно.
— Пожалуйста.
— Но другое дело — как вы будете это воспринимать. Но я над вами не издеваюсь, честно.
— А я вам отвечаю. Дело в том, что те, кто допускает протесты против храмов, для которых Христос не является основополагающей фигурой исторической и тем фундаментом, на котором, по сути, было построено наше государство, — вот они выходили и ловили свой политический хайп на строительстве храма.
— Но с другой стороны, у вас храм строят на детской площадке. Вот у вас девять детей.
«Государство не теряет светский характер»: в Кремле пояснили предложение упомянуть Бога в Конституции
— Не было ни одного храма, который был бы построен на детской площадке. Дело в том, что информационный шум, сопровождавший строительство храмов, — он, как правило, на 99%, а, может, даже и больше состоял из откровенной лжи. Нам говорили, что мы захватываем парки, нам говорили, что батюшка строит себе дачи. Нам говорили, что он будет там… Такой бред несли.
Более того, мне, к сожалению, приходилось сталкиваться с тем, что и журналисты зачастую, идя за этим информационным мусором, тоже не могли элементарные вещи сопоставить. Они говорили, допустим, той же самой «Торфянке»: «Вы там будете строить храм площадью как футбольное поле». Я говорю: «Вы посмотрите, там 20 соток. Вы знаете, что такое футбольное поле? Это как минимум, если даже убрать боковухи, это 100 на 60. А там 64». То есть это никак не 20 соток. А по документам 20 соток. Но как делали? Делали ксерокопии такие чёрно-белые. Вот где там розовым — было 20 соток… а 6,3 га, как раз футбольное поле, выделялось под комплексные благоустройства. И зелёным цветом, которые Москва делала для москвичей, церковь к этому не имела никакого отношения. Но когда вы делаете на чёрно-белом принтере, розовый с зелёным сливается и получается так, что вот эти 6,3 га вроде бы как церковь хочет захватить.
— Кроме политических сил, это какие ещё силы?
— Те, кто не любит Русскую православную церковь как таковую.
— Кто это? Таких людей много достаточно.
— Ну язычники.
— То есть язычники тоже.
— Сатанисты.
— Да господи. Прямо сатанисты приходили?
— Конечно.
— Нет, я серьёзно с вами.
— И я серьёзно с вами. Слушайте, Антон, вы работали на ТВ. Посмотрите, пожалуйста, съёмки НТВ. Программа «Чрезвычайное происшествие» того периода. Там же показывают их. Там и язычники, там много было…
— И как вы с ними начали? Значит, смотрите. Давайте вот: вы начали с вот этой программы «200 храмов». Это тоже, чтобы зрители понимали, такая программа, анонсированная патриархом Кириллом, когда он пришёл, что надо построить в городе Москве 200 храмов, причём там ещё потом было сделано замечаний: «Не стройте деревянный храм, стройте каменный храм надолго, и чтобы храмов было больше». Это совершенно справедливо, кстати. Я тоже считаю, что храмов должно быть такое количество, которое необходимо верующим, то есть люди на Пасху не должны давиться, как сельди, и задыхаться со всеми своими семьями в маленьких церквях. Это совершенно справедливо. Вы утверждаете, что было много противников и вы создали этот… Как вы собрались?
— Их не так много было, но они были организованы, они были мобилизованы. У них было хорошее информационное сопровождение. Очень хорошо отрабатывали по этой истории. Дело в том, что каждый построенный храм в Москве, тем более в спальном районе… Действительно, вы правильно сказали, что в спальных районах у людей нет храмов, а те, которые строятся, — люди не могут в них попасть. И как раз программа-то «200 храмов» была направлена, именно чтобы храмы строились в тех спальных районах.
— А не в центре.
— А не в центре, где действительно у вас много-много. Посмотрите, там полупустые храмы. В центре, да. Там народу нет, а храмов наши предки в центре много построили. А в спальных районах было на район… Вот мы также… Три года не давали построить храм на Кронштадтском бульваре. Иоанна Кронштадтского. Такая же была история. Люди ходили и просили: «Можно здесь построить?» Да. Собирали муниципальные собрания, голосовали, чтобы дать храм. Приезжала эта группа, устраивали митинги, кричали, что здесь храма не будет.
— То есть это были одни и те же люди?
— Да. Да.
— Как вы начали вокруг себя сколачивать своих собственных сторонников и что сейчас из себя представляет «Сорок сороков»?
— Мы не сколачивали на самом деле. Всё достаточно просто было. Мы, конечно, не сильно любим интернет в плане ценности как таковой.
— Да. Бесовская.
— Как ценность — бесовская.
— Бездна.
— Как инструмент — неплохая. Вот как раз, используя интернет как инструмент…
— Вот видите, дьявол вам подарил-то, гифт послал.
— А это всё, понимаете? Это как разговор про атом. То есть можно атом сделать…
— Мирным.
— Станция, да. А можно сделать атомную бомбу. Точно так же интернет. Можно его культивировать как ценность, молиться на него, находиться там сутки напролёт, а можно использовать как инструмент. Вот «Сорок сороков» использовало интернет как инструмент. То есть мы обращались к людям, которые откликались, приезжали на наши Сорочинские встречи. Ведь вы понимаете, у нас огромная…
— Ну вот расскажите, как это всё произошло? Как вы организовали первую встречу? Это когда было?
— 2013 год.
— Помните реально этот день? Где это было?
— 1 июня 2013 года я приехал к Владимиру Носову.
— Вы с ним дружили до этого?
— Давайте так говорить. Тогда ещё не было такой дружбы. Мы с ним познакомились как раз на той площадке на улице Молодёжной, где на прихожан, на женщин травили собак. Да. Была вот такая история. Мы там познакомились. У нас выстроились достаточно добрые отношения, но такой дружбы, прямо вот такой не было, как сейчас, братской. И вот в 2013 году 1 июня я приехал к Володе в легендарный боксёрский клуб «Торпедо» на стадионе «Торпедо» на Восточной улице и предложил ему сделать такое общественное движение — «Сорок сороков».
— Это здесь находится, в Гольянове, да?
— Нет. Это не Гольяново.
— Это Гольяновская улица. «Электрозаводская», да?
— Да нет, нет, нет. Ну Восточная улица. Это набережная. Это «Автозаводская».
— Ну правильно.
— «Автозаводская». ЗИЛ. ДК «ЗИЛ».
— А, это ДК «ЗИЛ». Я подумал, что…
— Да. Старосимоновский монастырь где.
— А, всё, понял.
— Да-да-да. Восточная улица. Вот. И предложил.
— Вот Симоновский монастырь я понимаю. А стадион «Торпедо» не понял. Видите, у меня свои ориентиры.
— И поэтому мы решили создать 1 июня движение «Сорок сороков». Вот так оно начало функционировать.
— Чтобы защищать вот этих женщин от того, как их травят собаками.
— Да. Мы решили защищать традиционные духовно-нравственные ценности. Первые мероприятия, которые мы провели и которые мы решили сделать, — это было «Православие и спорт» в парке «Коломенское». Это было у нас в сентябре 2013 года. До него у нас уже состоялась встреча с отцом Василием Биксеем. Тот самый легендарный храм Сергия Радонежского, который, слава богу, уже стоит на Ходынке, который тоже не давали строить, говорили: «Вы захватите весь парк, вы нам здесь всё испохабите. Вы здесь не дадите нам гулять с детьми» и так далее и тому подобное. Как раз вот эти ребята знаменитые. Больше того скажу, сейчас вроде бы он уже по-другому говорит, но тогда главный архитектор города Москвы сказал…
— Кузнецов.
— Кузнецов, да. Сказал: «Ну хорошо, выделим мы вам здесь место, вы денег не найдёте на него, и превратится это место в пустырь».
— В долгострой.
— В пустырь. Тогда нас это немножко возмутило, и мы через прессу тоже обратились и сказали, что русские люди найдут деньги на храм Сергия Радонежского.
— Где нашли русские люди эти деньги?
— У отца Василия были уже прихожане. Дело в том, что этот храм не давали строить 11 лет. Район Ходынка — не самый бедный район города Москвы. Эти заключения… С одной стороны, конечно, плохо, что не давали храм строить, но с другой стороны, люди объединились в этой беде и нашлись люди, живущие на Ходынке, которые собрали деньги на строительство храма. Там было очень много чудесных историй. Там была чудесная история связана с отцом Димитрием Смирновым, например, царствие ему небесное.
— Который напротив, через Ленинградский проспект.
— Который через Ленинградский проспект. Ребята, которые строили «Авиапарк», вот этот знаменитый тоже торговый центр, турки, мусульмане. Когда узнали, что здесь строится храм, директор, генеральный директор «Авиапарка», дал своим команду бесплатно цемент на нулевой цикл, на фундамент, на цокольный этаж выделить.
— Вот вы говорите, первое мероприятие, которое вы сделали…
— Любя отца Димитрия Смирнова. У вас, говорят, есть такой священник, отец Димитрий Смирнов. Я его очень люблю.
— А он многим нравился, кстати.
— Да, я знаю, да.
— Отец Димитрий. Многие его ненавидели, а многие его очень любили. Он прекрасный был в этом в смысле, конечно, мужчина. Вот вы говорите, первое мероприятие, которое вы провели, — это в «Коломенском» «Церковь и спорт» или как там… «Вера и спорт»…
— «Православие и спорт».
— «Православие и спорт». Вы каким-то образом ведь пошли и начали взаимодействовать с городом, правильно?
— Да.
— А как вот вы?
— С префектурой Южного округа.
— То есть вы пошли к префекту.
— Нет. Мы пошли не к префекту. Мы пошли к благочинному. Мы пошли в патриархию.
— Почему в «Коломенском» решили всё делать?
— Для русского народа парк «Коломенское» — знаковое место. Там церковь…
- Вид на церковь Вознесения Господня (справа)
- РИА Новости
- © Юрий Артамонов
— Много знаковых мест для русского народа.
— Ну нет.
— И «Измайлово».
— Место связано и с Иоанном Грозным, и это место связано с иконой державной, и это место связано именно вот с той Русью, вот с тем самым Замоскворечьем, которое, к сожалению, в 1990-х…
— Это же вообще не Замоскворечье.
— Да, я понимаю, но тем не менее. Ведь, понимаете, Санкт-Петербург — это, конечно, Европа, а Москва — это всё-таки вот настоящая столица той самой тысячелетней православной цивилизации русской.
— Олицетворяете себя с Москвой, да?
— Да. Я сам родом из Нижнего Новгорода, и я тоже вырос… Мне ужасно больно и обидно, что вот эти вот варварские разрушения этих малоэтажных домов, чтобы быстро заработать денег, вот этот злой капитализм, пришедший к нам в 1990-х годах, уничтожает наши города, хотя вдолгую… Вот если бы пришли не временщики, а пришли настоящие государственники в то время и если бы они вот эту заповедную часть русскую в Москве и в том числе… «Коломенское», слава богу, сохранили, слава богу, там вот этот уголок той самой старой Руси.
— Как, значит, пришли к благочинному…
— Пришли к благочинному и сказали: «Отец Олег…»
— Там благочинный кто?
— Отец Олег Воробьёв. «Отец Олег, хотим провести праздник «Православие и спорт» в «Коломенском». У отца Олега были хорошие отношения с префектурой.
— Очевидно.
— Как обычно, да, у нас в государстве, слава богу, на сегодняшний день симфония.
— Да? Окей.
— Да. А вы разве не видите?
— Я — нет. Я не очень за этим слежу.
— Я же говорю. Вы просто в другом стане находитесь.
— Я вообще ни в каком стане не нахожусь. Это очень важно. Вы в стане, а я — нет. Я за вами наблюдаю. Как вы видите, довольно внимательно, то есть я понимаю, о чём вы говорите. И более того, совершенно без издевательств и без осуждения как раз, а наоборот, с интересом за этим слежу, но ни к какому стану не принадлежу.
— Антон… Всё, что я видел до этого, начиная с 1990-х годов с НТВ и в дальнейшем…
— Я в 1990-х годах на НТВ был вообще никем, и вы даже не могли меня видеть.
— На НТВ — да, но тем не менее команда, которая работала тогда на НТВ, очень много плохого для нашего государства сделала.
— Думаете?
— Однозначно.
— Чего?
— Я помню и первую чеченскую…
— Господи, мне 19 лет было.
— Я про вас не говорю, безусловно. Вас там не было. И помню господина Гусинского. Прекрасно помню. И помню вообще семибанкирщ…
— Как вы помните?
— Я вам скажу. Как я помню?
— Да. Как вы помните Гусинского?
— Потому что я был взрослым человеком, я был в 1990-х годах…
— Каким взрослым? Вы меня на пять лет старше всего. Вам было 24 года. То есть как вы помните Владимира Александровича Гусинского? В каком качестве вы их помните?
— Я помню их в качестве семибанкирщин.
— То есть вы лично с ним не общались?
— Нет, я не общался с ним.
— То есть вы просто его как-то по телевизору видели.
— Я помню их всех.
— Я тоже их таким образом помню. Я и Брежнева помню.
— Я помню налоговые аукционы, я помню 1990-е, я помню эти…
— Но ни в чём этом вы не принимали участия?
— Нет.
— То есть вы помните как зритель.
— Я учился в Гнесинском училище до 1995 года, потом занимался шоу-бизнесом. Я очень надеялся, что наши проекты, у нас уже был практически подписанный контракт к 1998 году.
— С кем?
— Студия «Союз». И с Константином Арсеньевым, знаменитым нашим поэтом-песенником. Он-то написал всей нашей… хотел сказать «эстраде»… всему нашему шоу-бизнесу…
— А почему слово «эстрада» неправильно?
— Ну всё-таки «эстрада» для меня более культурное понятие, чем сегодняшний наш шоу-бизнес.
— То есть консервативное, да?
— Да.
— То есть эстрада — это хорошее, а шоу-бизнес — говно?
— Я её застал, нашу эстраду.
— Настоящую.
— Настоящую, да.
— Вот сестра ваша — это эстрада?
— Нет. Сестра моя — это рок.
— Это рок, да?
— Это рок.
— Рок — это не эстрада?
— Нет.
— Рок — это шоу-бизнес?
— Давайте так скажем. Рок — это поп-музыка. Рок бывает разный. Бывает шоу-бизнес, когда всё продается и всё покупается, а бывает рок с принципами, потому что я не могу назвать Юрия Шевчука шоу-бизнесом.
— Юрия Шевчука вы уважаете?
— Я много кого уважаю. И Бутусова.
— Бутусов в каком-то вашем лагере находится. А Юрий Юлианович, мне кажется, нет.
— И Юрий в нашем лагере находится. Нет. В нашем лагере.
— Да? Он же музыкант, он же против.
— Но тем не менее… Константин Кинчев.
— Нет. Смотрите. Давайте так. И Кинчев…
— Вы, может быть, путаете понятия государственника или как там…
— Либерала.
— Шевчук не либерал.
— Шевчук же либерал? Ну вот этот весь его разговор с Путиным.
— Считаю, что он скорее оппозиционер, чем либерал, потому что песня про Родину — это песня не либерала.
— Песня про родину — это 1987 года песня.
— Тем не менее он поёт её до сих пор. Если бы он изменил своё мнение…
— Другого-то петь нечего у Юрия Юлиановича, много не написал.
— Нет. Кстати, у него очень хорошая песня, которую он написал, — «Уходит 2020». Очень хорошая песня, не либеральная.
— Да? Я вот, кстати, не слышал. Не либеральная?
— Нет.
— Давайте так. Вот вы организовали эти свои «Сорок сороков». Действительно провели эту встречу. Вас поддержал благочинный префект. Вы говорите: «Мы пошли в патриархию». Вот вы как начали свои отношения с патриархией? О вас узнали. Вот как о вас узнал патриарх?
— Нам удалось благодаря многим событиям, созданным в том числе и нами на том самом Ходынском поле, добиться, чтобы…
— Благодаря Сергию Радонежскому, да?
— Да. Добиться, чтобы храм там был построен. Патриарх это узнал, патриарху это понравилось, потому что 11 лет людей по этому полю таскали из места в место. Лужков обещал, потом Собянин пришёл, обещал, и никак не могли построить храм. Но вот тем не менее удалось, и храм там сейчас является архитектурной доминантой. Кто был на Ходынском поле, видели чудесный храм.
— То есть из-за этого храма на вас обратили внимание в Чистом переулке.
— Мы не обращали. Ведь понимаете, мы никогда не стремились… Это нас народ сделал популярными, мы никогда не стремились к популярности.
— Нет? Вот эти все ваши акции, бесконечные протесты.
— А какие протесты? Ведь, понимаете, дело в том, что нас, наверное, сильно медийными сделали как раз либералы.
— Наверняка.
— Да-да.
— Нет, понятное дело. Здесь вся пресса принадлежит либеральному блоку.
— Во многом да. Я считаю, процентов 80—90.
— И вы, безусловно, даже своим поведением: «Я не буду с вами здороваться за руку…» — очевидно, что вас сразу хочется битой по морде.
— Кого? Вас?
— Вас.
— Меня?
— Конечно.
— Бейте, попробуйте.
— Нет. Мне-то что. Я не принадлежу ни к какому блоку. Мне просто плевать, как вы ведёте себя.
— Просто понимаете, какие были интересные истории в нашей жизни. Значит, вот смотрите, просто чтобы попытаться развенчать многие мифы о движении «Сорок сороков». Вот движение «Сорок сороков», по-моему, 2015 год или 2016-й, сейчас точно не могу сказать, организует в рамках Панаринских чтений в МГУ свою секцию о молодёжи и образе будущего.
— Кто же вам дал-то в МГУ?
— Вот видите, Антон.
— А я без осуждения. Я просто с удивлением.
— А потому что профессор философского факультета Валерий Расторгуев, Валерий Николаевич, — он был ответственным за эту секцию. У нас хорошие отношения и с Козыревым сейчас, временно исполняющим обязанности декана философского факультета, и мы в рамках Панаринских чтений организовали секцию. Она прошла, на ней выступили в том числе и Валерий Николаевич, и профессор Катасонов, и Сергей Михеев, известный вам, молодёжь была на этой секции. Это можно посмотреть в интернете, она есть у нас и на канале… Проходит буквально… неправильно сказал. Она закончилась и прошла, но вдруг недели через три или даже через месяц на каком-то их «ВКонтакте», ресурсе — анонимном причём — МГУ типа «Активная группа студентов МГУ» (не помню, как она точно называется, но анонимная) появляется статья. Вот такие-то «Сорок сороков», кто их допустил, как они…
— Это какой год был?
— 2015-й или 2016-й.
— Но вы уже потому что сделали всё, чтобы посадили этих девочек из PussyRiot.
— Вы что? 2012-й.
— О вас уже знали. Я про это и говорю.
— Мы ничего не делали, чтобы посадили девочек из Pussy Riot. «Сорок сороков» к тому времени ещё не было, когда сажали девочек из Pussy Riot.
— То есть вы не имели к этому отношения никакого?
— Нет. Мы не имели к этому отношения.
— Жалеете?
— Можно я расскажу? А потом к Pussy Riot вернёмся.
— Давайте. Конечно.
— И вдруг на этом анонимном… в анонимной группе «ВКонтакте» появляется статья, что вот такие-сякие, чуть ли не экстремисты, организовали секцию, как это может быть, давайте писать декану. И вдруг эта же история начинает всплывать на «Эхе Москвы», ВВС, «Радио Свобода»*.
— Группа студентов МГУ обратилась к декану философского факультета с просьбой разобраться. Это я понимаю.
— Да. Мы начинаем искать людей, которые стоят за этой группой. Не мы даже начинаем, телеканал «Царьград».
— Звучит зловеще.
— Да. Телеканал «Царьград» захотел дебаты устроить по поводу данной секции на своём телеканале.
— То есть вы не хотели их убить, да?
— Да нет. А мы никого не убивали. Мы вообще мирные люди.
— Это мы ещё разберёмся.
— Мы многодетные отцы. Конечно, пожалуйста. Всегда готов ответить. Так вот. И эта информационная атака, которая не имела отношения… Опять же, повторюсь, всё это есть в интернете, можно посмотреть на эту секцию, что там происходило.
— И кто оказались эти студенты?
— Все отказались. Вот все, кто, по разным сведениям, стоял за этой группой, — пытались выйти на них лично…
— Может, они просто вас испугались?
— Нет, почему, да что вы.
— Не вас лично, а вообще вот вы в содружестве с Константином Малофеевым и телеканалом «Царьград», в общем, не самая приятная, наверное, встреча с вами была бы где-нибудь в районе улицы Кравченко, не знаю, общежития МГУ.
— На протяжении всего существования «Сорок сороков», когда складывают подобные легенды, которые вы сейчас хотите сказать, пытаюсь добиться: ну покажите мне хоть что-нибудь, что делает движение «Сорок сороков» такого зловещего, что про него распространяют вот эти все мифы.
— А с чего действительно тогда это началось? Андрей, ну с чего?
— Потому что мы стали системные. Ведь понимаете, до появления движения «Сорок сороков» церковь была очень удобной мишенью, между либералами и церковью или между коммунистами и церковью не был никакого общественного буфера, который бы защищал те самые традиционные духовно-нравственные ценности, о которых мы любим в последнее время много говорить, но зачастую не соответствуем этому. И вдруг появляется движение «Сорок сороков», яркие молодые люди, девушки, сестричество. Я не про себя. Можете посмотреть.
— Ну я надеюсь. Я удивился. Яркие молодые люди, интересно.
— Я уже дедушка. У меня уже три внука, поэтому я, конечно, не надеваю на себя мантию молодого человека. Я скромный. Нет. Господи, прости за мою гордыню. Конечно, я нескромный. Так вот, возвращаемся. Никто не мог нам показать. Никто. Покажите. У нас когда была самая жара на «Торфянке», против нас стояло, доходило до 60 камер. Приезжали, у меня запросы были со всех агентств мира. Мне вот France Press звонит и говорит: «Андрей, давайте нам, пожалуйста, комментарий». Я говорю: «Зачем?» — «Нам интересно, почему вы там отстаиваете интересы прихода в Лосином острове». Я говорю: «Ну какой интерес France Press в спальном районе в маленьком?»
— Почему? Это интересно. А что, вы против, чтобы люди интересовались о возрождении нашей, так сказать, православной жизни здесь, в России?
— Когда была история с «Матильдой»…
— Нет. Мы вернёмся сейчас к «Матильде».
— Я понимаю. Я просто вам скажу. Приехал какой-то известный журналист, я не слежу за этим, из Al-Jazeera, мы снимались ним минут 40, наверное, интервью около высотки и на Баррикадной, разговаривали о разных вещах: о цивилизационном выборе России, наших традициях, о нашей культуре, почему для нас фильм «Матильда» является неприемлемым.
— Вы же его не видели в тот момент?
— Можно я скажу, Антон? Так вот. И вдруг он мне говорит: «Вы знаете, был на вашем празднике «Православие и спорт», такой чудесный праздник, мне так понравился. А вы вот специально маленьких детей учите автоматы разбирать?» Я-то знаю уже, неоднократно с ними сталкиваясь, что вот именно это они и хотят потом оставить в своём фильме. Я говорю: «А это всё, что вы увидели на празднике? То есть вы не увидели паралимпийцев, вы не увидели марафон, вы не увидели Сорочинские встречи, которые мы проводили, концерта не увидели».
— А вы зачем маленьких детей учите автоматы разбирать?
— Там был просто военно-патриотический клуб, который мы пригласили к участию. Там у нас было 17 интерактивных площадок, и одна маленькая из этих интерактивных площадок — военно-патриотический клуб учил маленьких детей, как оказывать помощь, как стрелять из лука и в том числе как разбирать автомат. Ну это был мизер в этом всём огромном комплексе в парке «Коломенское», где проходил праздник «Православие и спорт».
— Вы жалеете, что вы не имеете отношения к посадке PussyRiot?
— Сложный вопрос. Я сейчас, наверное, не смогу вам на него ответить.
— А вы привыкли к простым. Почему не сможете?
— Нет. Просто я, наверное, односложно не могу сказать. Дело в том, как это воспринимать. Я сейчас не могу на него односложно ответить именно по той причине, с чего мы с вами начали, — потому что я понимал, что Pussy Riot как личности, как музыканты…
— Толоконникова, как Маша Алёхина…
— Они пустота, то есть по сути своей пу-сто-та. За ними нет ничего. То есть понятно, что это управляемые девушки, которым нужен был хайп, известность и так далее и тому подобное. Вот за ними стояли серьёзные люди, которые понимали, какие коды они ломают, запуская их вот на эту акцию. Вот понимаете, вот тех я бы с удовольствием бы, вот тех людей, которые этим занимаются, — я бы их посадил, потому что они ведут против…
— Кто за ними стоял?
— А вы вспомните, что случилось после того, как их начали, когда они попали под следствие и когда они оказались в СИЗО, и кто поднялся для того, чтобы их защищать?
— Кто?
— Начать перечислять?
— Да.
— Маккартни, Стинг, Мадонна. Я могу много-много их перечислять. То же самое, что сейчас происходит в мире, то же самое, что сейчас происходит на выборах Трампа. Дело в том, что это как раз то, с чего мы с вами начали, — наступает тот самый четвёртый рейх под ЛГБТ и под BLM…
— То есть Пол Маккартни, многодетный отец, — он ЛГБТ-рейх?
— Он входит в систему вот этих взаимоотношений элитных групп, которые продвигают этот самый глобальный мир, новый мировой порядок, вот эту великую перезагрузку пресловутую, которую презентовал Шваб в Давосском форуме.
— Кто презентовал?
— Шваб. Знаете, такой Клаус Шваб, директор Давосского экономического всемирного форума.
— И что, значит, он презентовал?
— Есть такой проект, называется «Великая перезагрузка» или четвёртая революция. И он презентовал её на Давосском форуме и сказал, что пришло время нам сейчас выстроить образ будущего, где будет новый человек, который в себе сможет объединить цифровые технологии, который сможет объединить биоинженерию, то есть это будет такой киборг, то есть презентовал человека будущего.
— И вы такие: «О-о-о, нет, это против русских».
— Ну естественно. Конечно, это против национальных государств. Я же вам сказал, с национальными государствами молодые элиты с деньгами борются с XIX века, то есть проект, который всемирно они строят, они строят тогда. Именно они наняли Маркса, чтобы он написал на тот момент ту самую идеологию, которая позволит им взломать национальные границы и устроить ту самую всемирную революцию.
— Кто нанял Маркса?
— Эти элитные группы.
— Какие элитные группы? Кто их возглавлял?
— На тот момент в том числе…
— Ротшильды проклятые.
— Рокфеллеры, Барухи, Шиффы — те, которые снабжали деньгами того же самого господина Троцкого, когда он на корабле ехал делать революцию; те самые, которые снабжали деньгами господина Ленина, который тоже ехал делать революцию.
— Всё хорошо было, Андрей, пока вы не начали вот сейчас в прямом эфире сходить с ума. То есть вот это всё…
— Я очень рад, что вы считаете… А я считаю, что сходите с ума вы. Понимаете?
— Да нет, я понимаю прекрасно.
— Потому что вы пытаетесь завуалировать настоящую историю, которая сейчас с нами происходит.
— То есть вы реально вот в это верите всё, что вы говорите?
— Это то, что сейчас с нами происходит. Именно то, что сейчас с нами происходит, началось в XIX веке, когда молодые деньги подняли революцию против старых денег и которые хотели построить своё мировое государство, взломав национальные границы, взломав национальные государства, взломав традиции, культуры. Вот для них нужно было системное оружие, которое позволит уничтожить христианскую глобальную цивилизацию, которая являлась основой…
— Подождите. Я вот сейчас…
— Я вам объясню.
— Да. Я просто сейчас уже запутался.
— Мы с вами в каком году живём?
— Подождите секундочку. Они глобалисты, но при этом они пытались взломать уже существующий глобальный порядок?
— Нет. Нет-нет-нет.
— Вы только что это сказали. Христианскую глобальную цивилизацию.
— Нет. Христианскую глобальную цивилизацию, конечно, потому что именно христианство явилось основой построения национальных государств. Христианство было заложено в традиции всех государств, по крайней мере, того западного мира и нашей цивилизации русской: Франция, Германия, Великобритания, Италия.
— Германии не было как страны.
— Какой страны не было?
— Германии не было как страны. Была Священная Римская империя, как раз христианский глобализм.
— При Отто фон Бисмарке не было?
— Отто фон Бисмарк — это уже новые деньги.
— Нет-нет-нет. Это всё равно христианская цивилизация.
— Отто и объединил Германию уже.
— Христианская цивилизация…
— Правильно. Ну, разумеется, я и говорю: Священная Римская империя, христианский глобализм.
— Любой император…
— Вненациональное государство.
— Любая империя — это национальное государство.
— Почему?
— Потому что в основе её живёт государствообразующий народ.
— Ну как это? Вот Австро-Венгерская империя. Это две нации, абсолютно равные, с двумя столицами.
— Вот там было две государствообразующие нации, а в германской империи было…
— Не было. Германская империя… это даже не существует такого понятия — «германская империя». Появилась Германия при Бисмарке действительно на основе Пруссии, но до этого было куча германских этих княжеств, Священная Римская империя — действительно мировой христианский глобализм, наднациональное государство, более того, прототип Евросоюза.
— Нет. Не было прототипа.
— Не было, да?
— Не было прототипа. Евросоюз — это как раз проект вот этих глобальных денег, новых денег, безусловно. Он как раз и уничтожает национальные государства.
— Что сейчас происходит в России и как вот эти новые деньги наступают на горло традиционным ценностям русского народа?
— Ну это мы видим с начала 1990-х годов, с того самого момента…
— Вы же вначале сказали, что мы видим это с 1917 года. Я просто уже запутался, с какого года вы это видите.
— Да. Потому что коммунизм и либерализм — это две стороны одной медали.
— Я даже не стану с вами спорить. Так и есть. Но я просто пытаюсь понять, в какой же момент наступил этот ад в жизни русского народа: всё-таки в 1991 году или в 1917-м?
— Дело в том, что СССР всё-таки на закваске тех самых многовековых традиционных устоев и то, что люди, создававшие СССР, всё-таки были рождены в православных семьях… Я вообще считаю, что СССР начал разваливаться, когда из политбюро стали уходить члены политбюро, рождённые в православных…
— Троцкий, что ли?
— Троцкий ещё в 1930-х годах перестал быть актуальным для СССР, поэтому при чём здесь Троцкий?
— Я просто не понимаю…
— Я говорю про 1970-е годы.
— Про Брежнева вы говорите.
— Про Брежнева, да, когда стали уходить из политбюро люди, которые были рождены ещё в православных семьях, когда пришли как раз те самые молодые коммунисты, для которых уже не существовало понятий «не укради», «не убий». Они хотели материализовать свой административный ресурс в какую-то собственность, начался развал СССР.
— До этого было ещё куда ни шло?
— Для нас — нет. Для традиционалистов — нет. Безусловно, СССР был проектом обезьяны Бога, то есть они седлали копию с православия, при этом уничтожая храмы, уничтожая священство, при этом весь пантеон… Геннадий Андреевич Зюганов до сих пор говорит, что кодекс строительства коммунизма написан с Нагорной проповеди, то есть они даже сейчас это признают, просто копия оказалась не очень долговечной. И проект, лишённый именно основы фундаментальной, быстро очень развалился. 70 лет просуществовал. На смену коммунизму пришёл либерализм, тоже как раз новые деньги, молодые деньги.
— Сейчас что управляет Россией?
— Сейчас управляет Россией традиционалист Путин.
— Вы считаете, что Путин — традиционалист?
— Да, конечно, безусловно.
— Не либерал?
— Не либерал.
— Почему вы так считаете? Все говорят: «Вот мировая закулиса, Центробанк, доллары, чипирование, бесовские коды…»
— Путин пришёл в сложную ситуацию в 2000 году, когда Россия, по сути, в таком полуразвале находилась. И мы помним прекрасно слова Бориса Николаевича Ельцина, который говорил регионам: «Берите суверенитета сколько сможете проглотить». И Путин приходил в ту элиту, которая была создана не им, и он вынужден был лавировать.
— А он откуда-то из космоса прилетел, или он был частью той элиты, которая была создана не им?
— Он был умным человеком, и в структуре, в которой он работал, научили его терпеть.
— То есть в КГБ СССР?
— До 2007 года, я считаю, до Мюнхенской речи он терпел. Да, он терпел и выстраивал свою структуру, свою элиту.
— И выстроил её?
— То, что сейчас происходит, мне нравится, конечно, больше, но не совсем.
— А что бы вам понравилось больше, чем сейчас?
— Считаю, что мы были, есть и будем тысячелетней русской православной цивилизацией. Мы, Российская империя, тоже как были, есть, так и будем. Если мы от этого откажемся, то мы просто развалимся. Это наша пассионарность, которую, кстати, недавно Путин тоже обозначил. Он верит в то, что мы находимся на подъёме, что мы ещё пассионарны. Но вот для меня, как для традиционалиста, огромная беда в том, что мы в 2020 году недосчитались 510 тыс. человек. Значит, существует какая-то системная проблема.
— Какая?
— Ну как раз...
— То есть вы считаете, что педерасты, что ли, виноваты, что недосчитались 510 тыс.?
— В том числе. Не только педерасты, но и та шкала ценностей, которая насаждалась нашему народу и в 1990-е годы, и в нулевые с тех самых телеэкранов, как вы правильно сказали, которые захватили либералы. У нас Моргенштерн является, например… Все ему говорят, что он чёрт, — вот нормальные традиционалисты, сейчас флешмоб идёт, — а он этого не скрывает. Моргенштерн — это утренняя звезда, это название Люцифера, то есть с тремя шестёрками на лбу. И это продвигается.
— Я не понял, секунду.
— Ничего страшного. Я подожду.
— Просто я не слежу за Моргенштерном.
— Понятно.
— А что сделал такого Моргенштерн, что против Моргенштерна теперь…
— Человек пропагандирует наркотики, пропагандирует образ жизни, который разрушает традиционные ценности, при этом уровень поддержки и информационной… Вот как нас атаковали, как я вам рассказывал, с нашей секцией МГУ, вот точно так же, как нас атаковали, точно так же, с таким же напором продвигают такие ценности, культивируемые Моргенштерном. И это делают с нулевых годов.
— Так. Значит, с этого момента поподробнее, потому что это самое интересное для меня началось.
— Давайте.
— Действительно, потому что я этого не знаю. Значит, Моргенштерн виновен в том, что Моргенштерн… Morning Star — так называлась английская коммунистическая газета. Они тоже, безусловно, поклонники дьявола.
— Действительно, а вы так не считаете? Конечно. Маркс был вообще откровенным сатанистом.
— А я не понимаю. Слушайте, я не готов с вами про Маркса.
— Он стихи писал.
— Стихи, безусловно, и Пушкин писал.
— Он сам себя называл…
— Моргенштерн, значит, пропагандирует наркотики. Где он пропагандирует наркотики?
— В своих произведениях.
— Вы их слышали?
— Да.
— Например? Напойте. Ну, в смысле, процитируйте.
— Я не могу, простите.
— Почему? Господь не велит?
— Не буду я это делать. Давайте я вам другую песню могу спеть.
— Нет. Я понимаю, что вы можете спеть.
— Я не хочу, я сын заслуженного деятеля культуры, я брат заслуженной артистки России. Ещё не хватало это дно здесь вам транслировать.
— Я просто действительно не знаю. Вы так утверждаете…
— Вы знаете, я вскользь его упомянул и больше упоминать его не хочу.
— Нет, это же самое интересное.
— Для вас интерес, для меня — нет.
— Говорите, Моргенштерн — мразь, бес.
— Я не сказал, что мразь.
— Дьявол, чёрт.
— Это он сам себя так позиционирует.
— Вы делаете какие-то акции против Моргенштерна?
— Мы участвуем во флешмобе, который сейчас запустим.
— Какой у вас флешмоб, расскажите, пожалуйста.
— Его запустили ребята-спортсмены: Александр Шлеменко, Хабиб поддержал Нурмагомедов, потому что…
— Кто его организовал?
— Запустил его то ли Дмитрий Смоляков, тоже есть единоборец, то ли Александр Шлеменко, я сейчас не могу сказать точно. Они запустили в Instagram. Его поддержало много…
— Там про что? Требуем что сделать с Моргенштерном?
— Вообще желательно… Там нет требований как таковых. Там все люди говорят о том, что этого не должно быть на наших экранах, это не должно продвигаться среди нашей молодёжи, потому что если мы действительно будем продвигать такие ценности, тогда зачем мы принимали поправки в 2020 году? Тогда зачем мы вообще говорим про эти традиционные духовно-нравственные ценности?
— А я не знаю, зачем вы про это говорите, но вы от кого…
— Потому что это основа. Иначе жить некому будет на территории…
— Нормально всё будет.
— Которая огромная, которую освоили наши предки.
— Вот наши предки без всяких традиционных ценностей всё это освоили, но…
— Как это? Здрасте.
— И до Христа как раз люди плодились и размножались. Будем реально смотреть всё-таки на вещи. Без ваших традиционных ценностей.
— А знаете почему?
— Потому что биологический инстинкт.
— Нет-нет.
— А почему?
— Потому что первая заповедь Божья какая?
— Люди читать не умели, разговаривать не умели, а уже плодились и размножались.
— Вот. Потому что первая заповедь Божья: плодитесь, размножайтесь, населяйте землю и владейте ею. Тот народ, который…
— В этом смысле люди от белочек не отличаются.
— Тот народ, который перестаёт плодиться, размножаться и населять свою землю, — он перестаёт ей владеть.
— Да перестанете. Нормально вы размножаетесь и плодитесь. Вон у вас девять детей, вы довольны жизнью, и вообще все довольны жизнью, и педерасты совершенно…
— А у вас сколько детей?
— У меня нисколько детей. Но я в данном случае… Я виноват в данном случае, что у вас недород.
— Нет. Вы не виноваты, просто я вам говорю, если вот эти…
— То есть, если не заставлять меня плодиться и размножаться, Россия помрёт.
— А дело не в этом. Понимаете, вот у вас болезнь — педерастия, да.
— Да. Как вы считаете.
— Которая лечится, понимаете.
— Каким образом? Химическим? Электрошоком? Как?
— Нет, почему. Вы сами её можете излечить.
— Ну как? Расскажите.
— Если у вас будет воля для этого.
— Да. То есть я должен себе сказать: «Всё, педерастия — я должен от неё избавиться».
— Да-да. Тем более если вы православный христианин, то вы пойдёте покаетесь.
— Покаюсь. И дальше что будет?
— Найдёте себе жену, женитесь и будете детей рожать.
— Думаете?
— Да.
— Ну слава богу. Хорошо. Значит… Флешмоб-то к кому обращается? От кого вы требуете, чтобы запретили Моргенштерна?
— Флешмоб формирует общественное мнение. То же самое, как Моргенштерн формирует одни ценностные парадигмы…
— То есть мы против Моргенштерна, да?
— Да. Мы против таких артистов, как Моргенштерн.
— Вот о чём флешмоб? То есть мы не хотим…
— Да. Мы хотим жить в тысячелетней русской православной цивилизации.
— Да уже дольше живёте в этой русской православной цивилизации.
— Нет, мы живём с 988 года, как князь Владимир… и, кстати, президент Путин тоже это обозначил недавно в Лужниках, когда сказал, что князь Владимир с его дружиной были крещены в Херсонесе в купели.
— Вот я и говорю, что это уже больше чем тысяча лет.
— Немножечко, да. Мы, кстати, хотим, чтобы День России был не 12 июня, а именно 28 июля — в день Крещения Руси, потому что если уж мы прописали эти поправки в Конституцию, то давайте плясать и от печки. Если мы празднуем День России, так давайте его праздновать 28 июля, в день Крещения Руси.
— Ну давайте действительно. Я думаю, все вас даже поддержат и никто на это не обратит внимания особого — когда вы празднуете День России. Почему вы вдруг, не смотря фильм «Матильда»… Вы же не видели фильм «Матильда», когда начали протестовать против фильма «Матильда»?
— Мы видели рекламные ролики.
— Класс.
— Достаточно было, Антон.
— Да?
— Да.
— А что вас, что вас?..
— А я вам сейчас скажу. Видеть государя, солдата, главнокомандующего, который падает в обморок от увиденной голой груди, — слушайте, ну это такой бред, понимаете. Это такая диффамация государя.
— То есть вас просто художественный вымысел выбесил?
— Ну естественно. Нас ещё не только это… Мы знали сюжет, мы знали сценарий, и, простите, мы относимся и к царю, и к царице как к святым Русской православной церкви. Для них они такие же родные люди, как и папа с мамой. И когда идёт враньё…
- © Кадр из фильма «Матильда» / ТПО «Рок»
— Это же неправда.
— И когда идёт вранье про Александру Фёдоровну, что она там якобы колдовством занималась, то… то для православного человека априори неприемлемо. За это отлучали от церкви. Это просто идёт на самом деле… Вообще весь этот фильм — он же провалился в прокате, его не показали нигде.
— Он не провалился в прокате.
— И он бездарный фильм. Весь расчёт тех господ, которые делали этот фильм, был именно на эту провокацию, к сожалению.
— На какую провокацию-то?
— Ну а как?
— Это же вы им помогли ещё собрать в прокате деньги.
— Нет, конечно. Слава богу. Мы-то как раз и не допустили. Понимаете, то, что прошёл он там в прокате и провалился, — это одна история.
— Да какое он провалился! 800 млн собрал.
— Кто вам это сказал?
— Фильм «Матильда». Есть же открытая…
— Да ладно, ну хорошо.
— Давайте посмотрим. Сейчас я вам покажу.
— Давайте.
— А вы пока…
— А сколько они потратили на…
— Сколько потратили — это неважно, вы у Никиты Сергеевича спросите.
— А сколько… 800 млн он собрал. Сколько они кинотеатрам из этих 800 млн отдали?
— Нет. Подождите.
— Он провалился в прокате — раз. Самое главное…
— То есть вы поддерживаете только фильм «Богатырь», да? Который не провалился в прокате.
— Самое главное то, что его увидят несколько сот тысяч в кинотеатре — это одно, но его пытались продвинуть на телеэкраны в четырёх…
— А вы не дали.
— Вы видели его на Первом канале? На Первом канале вы его видели?
— Действительно, я знаю, что его не показали на Первом канале, потому что Русская православная церковь была против.
— Русская православная церковь была против… Я тоже Русская православная церковь.
— Безусловно. Но люди, которые принимают решения на Первом канале, всё-таки не считают, что вы влиятельный деятель Русской православной церкви. Было прямое, была прямая просьба Святейшего.
— Я не знаю, что было. Вы более осведомлённый.
— Я более осведомлённый в данном случае.
— Я в такие тайны не посвящён.
— Да просвещены вы, все вы просвещены.
— Я не посвящён. Я реально…
— Вы же понимаете, что лукавство…
— Это не лукавство, я вам могу, перед Богом я вам говорю: я не знаю, звонил Святейший на Первый канал или не звонил.
— Нет, на Первый канал не звонил, безусловно.
— Я не знаю этого. Ещё раз повторю, я…
— А вы себя напрямую ассоциируете с патриархией?
— Уточните вопрос, потому что понятие патриархии…
— Я уточняю, я уточняю, да. Я именно поэтому не сказал «с церковью» — потому что очевидно, что вы ассоциируете себя с церковью. Вы говорите: «Мы стали таким промежуточным звеном между церковью и таким либеральным беснующимся блоком».
— Не только либеральным.
— Ну хорошо. Коммунисты — они тоже либералы в таком широком смысле. Вот вы таким образом представляете или защищаете в некотором смысле Русскую православную церковь Московского патриархата, правильно? Вы же не УПЦ защищаете, не католиков защищаете.
- Храм Христа Спасителя
- Reuters
- © Maxim Shemetov
— Нет. Неправильно.
— А как?
— Мы защищаем традиционные духовно-нравственные ценности.
— Ну хорошо. Ассоциируете себя вы со строительством православных храмов, правильно?
— Ассоциируем не со строительством храмов. Мы ассоциируем себя с прихожанами, которые обращаются к нам, которые не могут справиться с этим напалмом.
— Это прихожане православных приходов?
— Понимаете, нас часто, вот даже насколько я слышал, даже здесь меня то ли объявили, то ли позиционировали. Мы не православная организация, мы общественная организация.
— Да и РПЦ — это общественная организация по нашим законам.
— Она религиозная организация. Мы не религиозная организация.
— Я понимаю, что вы не религиозная организация, потому что вы не церковь, поэтому вы не можете быть религиозной организацией.
— Да. Правильно.
— Но вы общественная организация, которая ассоциирует себя с РПЦ.
— Что значит «ассоциирует»? Опять же мы члены Русской православной церкви, прихожане, да.
— Хорошо. Вы члены Русской православной церкви. Вот я несколько раз слышал, когда после ваших каких-то действий, оправдываясь, Владимир Романович Легойда, руководитель общественного отдела по связям с обществом Русской православной церкви, говорил: «Нет-нет-нет, мы к движению «Сорок сороков» никакого отношения не имеем».
— И что?
— Вас обижает это, когда от вас пытаются отстраниться?
— Я не слышал такого, чтобы Владимир Романович говорил: «Нет-нет-нет, мы никакого отношения». Я думаю, что Владимир Романович Легойда никогда в кусты не прятался и не говорил…
— То есть всё-таки имеете?
— Нет, я просто думаю, что это просто немножко по-другому было.
— А как?
— Я думаю, что Владимир Романович, наверное, говорил следующим образом. Что движение «Сорок сороков» — это общественная организация, которая свою деятельность ведёт в общественном поле, как и другие общественные организации или партии и так далее и тому подобное. Понимаете?
— Вы понимаете, что это лицемерие?
— Нет.
— Нет. Это не лицемерие?
— Конечно, нет. Потому что в нашу организацию ходят не только православные.
— А кто ещё в вашу организацию?
— И мусульмане ходят. И когда мы боролись с тем самым пресловутым законом СБН, мы боролись против него как раз рука об руку с мусульманами.
— На что вы готовы пойти ради своих убеждений? На крест готовы пойти?
— Хотелось бы.
— Врёте же?
— Нет.
— Да конечно!
— Да нет. Хотелось бы. Я не сказал, что я пойду. Я, может быть, струшу, я не знаю, но хотелось бы.
— У нас одна минута осталась. Вы говорите, вот Путин, так сказать, православный император, условно говоря.
— Он традиционалист.
— Традиционалист.
— Пока квазиимператор.
— Это правда или вы просто примазаться хотите к Путину?
— Нет, мы не хотим и никогда не примазывались. И когда была пенсионная реформа, критиковали точно так же. Дело не в этом. Дело в том, что все те события, которые происходили: стратегия национальной безопасности Путина от 31 декабря 2015 года, о поправках к Конституции Путина, которые говорят о тысячелетней России с идеалами предков и вере в Бога, «брак — это союз мужчины и женщины» — тоже поправка Путина, и те события, трансформеры те самые в Японии, про которые он сказал, — это тоже Путин. Путин — традиционалист. Он всё-таки верит в эту самую пассионарность, а пассионарности не бывает, если даже вспомним Гумилёва, без того, чтобы не рожали люди. То есть мы должны снова стать нацией молодой. Дело в том, что мы вымирающие…
— Господи, вы всё?
— У нас средний возраст — 40 лет. 40 лет.
— Да даже больше.
— Это на каждого младенца 80-летний старец приходится, то есть мы вымираем, и если мы сейчас не остановимся, если мы как раз вот перед тем самым ЛГБТ-рейхом не поставим стену незримую нашими теми самыми традиционными духовно-нравственными ценностями…
— Да кто же вам мешает детей-то рожать, людям традиционных ценностей, кто же мешает рожать детей?
— Никто не мешает.
— Так что же вы не рожаете-то?
— А дело-то не в том, что мешают нам или не мешают. Дело в том, что, как вы правильно сказали, три основных кита: образование, культура…
— Я такого не говорил.
— Нет-нет, я имею в виду, сейчас я объясню, что вы сказали. Образование, культура и информационное поле. Информационное поле захвачено либералами. Культура захвачена либералами. Образование — стандарты пишут ребята из Высшей школы экономики.
— То есть либералы.
— Которые погрязли уже в этих гомосековских скандалах.
— Тьфу.
— Почему «тьфу»? Как вот человек, который занимается этой…
— Господи. Какая у нас прекрасная программа, Андрей, да?
— Да, я тоже очень рад.
— Я восхищён. А что у вас на браслете?
— На браслете? Там «Живой в помощи», молитва.
— А это просто… там что, Спас?
— А это архангел Михаил.
— Я просто не вижу. А можно я посмотрю?
— Да, пожалуйста.
— Архангел Михаил, и там у вас с другой стороны молитва, да?
— Да. «Живой в помощи».
— Это был программа «Антонимы».
* СМИ, признанное иностранным агентом по решению Министерства юстиции РФ от 05.12.2017.