«Я попросился к врачу, и меня приняли только через 11 месяцев»: Михаил Ивкин о заключении во французской тюрьме
Михаил Ивкин о заключении во французской тюрьме
— В СМИ показывали, что в Марселе происходили ужасные беспорядки. Всё ли было так страшно, как в этих видео- и фоторепортажах?
— Моё мнение — действительно, всё было достаточно страшно. По крайней мере, когда мы приехали в Марсель, первый раз мы даже не смогли въехать в город, потому что при въезде уже происходили беспорядки. Английские болельщики дрались с полицией, с местным населением. Везде что-то горело, я не знаю, мусор, не мусор, но везде полыхало пламя. Мы развернулись и уехали. В течение следующего дня всё то же самое продолжилось. Чуть забегая вперёд, хочу сказать, что, уже находясь в марсельской тюрьме, я встречал много местных, которые говорили, что англичане за три дня просто разнесли город. Просто его разграбили и избили кучу местных.
— Многие говорят, что французские власти пытались прикрыть то, что полиция не справилась, поэтому во всех беспорядках оказались виноваты два русских парня. Что ты думаешь?
— Я, наверное, обращусь ко мнению компетентных лиц — моих адвокатов. Они сказали, что данное дело очень похоже на политизированное, потому что им занимались сотрудники Скотленд-Ярда, Англия. Этим делом даже не занималась Франция.
То есть Франции по факту дали уже готовое дело. Им надо было просто официально подать людей в розыск, найти и задержать. Потому что и мне, и моим адвокатам непонятно: если преступление произошло на территории Франции, почему оперативная группа создаётся на территории Англии?
Почему сотрудник, который устанавливает личности подозреваемых, вообще не входит в эту оперативную группу, а его подключают задним числом, после того как адвокаты подают жалобу?
- © Кадр: видео RT
— Тебя поддерживала именно фанатская тусовка или просто друзья? Что давало силы держаться?
— Силы держаться мне давала, конечно, поддержка. И меня поддерживали, как я понимаю, абсолютно все. Абсолютно все. Конечно, колоссальную роль сыграли фанаты, фанатская среда. Это болельщики абсолютно всех клубов. То есть не только спартаковцы, не только болельщики московских клубов, а вообще со всей России. Жену тоже поддерживали очень много людей, болельщиков. Также очень много моих знакомых, коллеги, ребята, с кем я учился, очень-очень много людей.
— Ты сам планируешь сейчас помогать? Паше Косову (российский футбольный болельщик, в декабре 2020 года приговорён французским судом к десяти годам тюрьмы за участие в беспорядках на Евро-2016. — RT), например?
— Конечно. Есть такая пословица: пока ты здесь, помогай тем, кто находится там. Поэтому будем помогать. Здесь даже вопрос не в том, какое у тебя отношение к человеку, что он сделал, что он совершил. Здесь больше вопрос к самой ситуации, потому что всё-таки наши ситуации, наша с Пашей и твоя, не совсем сравнимы. Но в целом сравнимы. Большинство таких дел притянуто за уши. И вот эти вот сроки, когда тебе просят там пять и 15, — это несерьёзно. Конечно, надо помогать Паше вернуться максимально быстро домой.
От трёх до десяти лет тюрьмы и запрет на въезд в страну: во Франции огласили приговор российским болельщикам
— Во Франции называют вас с Пашей организованной преступной группой. Вы были с ним знакомы?
— Пашу видел два раза в жизни: когда из Барселоны приехал в Марсель и второй раз — в суде. Я из Барселоны искал способ доехать до Марселя, потому что во Франции были забастовки и я боялся, что просто не смогу добраться до матча. Стал искать транспорт через сайт BlaBlaCar, сарафанное радио и прочее. И кто-то мне прислал контакт. Я даже не помню, это был контакт Паши или кого-то из его знакомых, кто с ним уже был в автомобиле. Я написал ребятам: «Можете меня взять с собой?» Они говорят: «Да, мы возьмём, подъезжай к такой-то гостинице». Я подъехал, сел в машину — всё. Вот тот момент, когда я познакомился с Пашей.
— Это вы уже уезжали…
— Из Барселоны в Марсель. Мы только ехали на игру. Потом, соответственно, мы не могли въехать в город уже по понятным причинам. Это было просто физически, наверное, невозможно. И мы опасались, что могут разбить машину. Плюс ко всему маршрут у ребят был запланирован к гостинице или хостелу, а мы не могли добраться через этот бардак, который там происходил, через эту бойню. Мы поехали и переночевали на берегу.
— Во многих российских СМИ писали, что ты прекрасно знал, что на тебя есть запрос в Интерполе. И при этом, несмотря ни на что, ты решил предпринять вылазку. Это так?
— Нет, я не знал, что я в розыске у Интерпола или Европола. Я вообще не мог предположить даже, что такое возможно, потому что когда в Германии меня задержали и предъявили первое обвинение — покушение на убийство, то первые дни у меня в голове всё это варилось. И я просто не мог найти ни одного места в своей жизни...
— Где ты пытался кого-то убить?
— Да. Нет, я этого ничего не знал. И эта поездка, кстати, была подарком моих близких друзей, потому что это было накануне дня рождения. И мне подарили поездку в Испанию.
— Говорят, во французской тюрьме есть компьютер, PlayStation, вкусно кормят и можно заказывать еду из ресторана. Всё так?
— Нет, всё абсолютно не так.
— Как бы ты охарактеризовал условия в целом?
— Я был в старой тюрьме Страсбурга. Это абсолютно другие условия.
Там, извините за подробности, люди залезали ногами на туалет. Не потому, что так удобнее или что-то такое, а потому, что иногда оттуда выскакивала крыса, которая... Я не знаю, почему они по канализации передвигаются, как по лифту. По крайней мере, так говорили: «Будьте там внимательнее».
Плюс стены были покрашены шершавой краской. И я не знаю, в чём они были. То ли в джеме, то ли в том, что происходило только что в туалете. Всё заляпано, очень грязно и отвратительно. Касаемо еды: по приезде я достаточно длительное время вообще не ел. У меня это просто-напросто не усваивалось. Я не могу сказать, что это невкусно. Но это несолёное, неперчёное, это всё постоянно варёное. А потом у меня появилась возможность купить себе плитку. Там каждый заключённый может это сделать.
— Что готовил?
— Я научился готовить торты. На сковороде жарил коржи. Затем научился готовить два вида крема. Научился готовить солёную карамель, с арахисом всё это мешал. Идеи рецептов приходили во время пробежки. Когда я делал на прогулке пробежку, она в среднем занимала час-полтора...
— Сейчас тяжёлая ситуация с коронавирусом. Как обстояло с этим дело во французском СИЗО?
— Коронавирус был. Как и во всём мире — это неизбежно. Больше всего болели сотрудники. Видимо, потому, что они были на воле. Среди заключённых тоже было, особенно в первую волну, достаточно большое количество заболевших. Всех заболевших сначала изолировали. В тюрьме есть блоки. Общий блок, затем изоляция — там, где находятся люди, которые по каким-то причинам не могут находиться в общих блоках. Затем есть карцеры и больница. Сначала всех заболевших отправляли в изоляцию. Там те же условия, что и в общем блоке, но ты находишься один.
Но во вторую волну, когда изоляция, насколько мне известно, была переполнена, людей отправляли в карцер. И у меня в голове это не очень укладывалось: мало того, что ты болеешь (насколько мне известно, симптоматика у коронавируса страшная), плюс ко всему ты находишься в карцере. Сомнительное удовольствие.
- © Кадр: видео RT
— Как с медициной?
— С медициной, мне кажется, всё-таки неплохо. Единственный момент, который негативно сказался лично на мне. У меня был надрыв передней дельты, передней части плеча. Я попросился к врачу. И меня приняли только через 11 месяцев, если я не ошибаюсь.
— 11 месяцев?
— Да, через десять или 11 месяцев, когда уже всё зарубцевалось. Мне сделали МРТ, говорят: «Ой, а у вас всё зарубцевалось». Я говорю: «Ну хорошо». А так получилось, что ко мне на длительное свидание приехали дети и жена. У меня левая рука не функционировала совсем.
— Что такое длительное свидание во Франции?
— Длительное свидание имеет свою градацию. Есть трёх-, шести-, девяти-, 12-часовое. И дальше — 24, 48 и до 72 часов. Мне одобрили 48 часов. Нам предоставили апартаменты с одной комнатой — как студия. Там кухня — и сразу зал, затем спальня, ещё одна комната, душ, туалет. Достаточно комфортно, но холодно. Я думаю, если бы это был не октябрь, было бы намного лучше. Касаемо свиданий в тюрьме в целом: подозреваемым, подследственным положено три свидания в неделю. То есть ты понимаешь, что своих родных можешь видеть три раза в неделю по часу.
— Каким было отношение наших консулов к твоей ситуации?
— Если рассматривать всю историю — чувствовал ли я помощь, поддержку от официальных лиц, то, наверное, скажу, что скорее нет. Потому что были такие моменты, например, когда начался коронавирус. Все границы были закрыты, никакого сообщения. Невозможно было ко мне ни приехать, ни какие-то вещи передать, ничего. В моём понимании, это и есть помощь. Не просто написать письмо или ещё что-то. А именно физическая помощь. Потому что гражданин твоей страны находится в такой ситуации — и как ему ещё по-другому помочь? А нам говорили: «Это не в нашей компетенции».
Но в истории, связанной с депортацией, я хочу отметить и поблагодарить Владислава (Владислав Волгин — вице-консул Генерального консульства РФ в Марселе. — RT), вице-консула. Он активно работал. Был даже такой момент, когда в депортационном лагере меня вызвал к себе начальник, и он меня спросил: «Ивкин, ты знаешь, что сейчас звонили из консульства?» Я говорю: «Нет, не знаю, откуда мне это знать». Он говорит: «Да, звонил твой консул и просил тебя отдать ему, на поруки, под любые гарантии. Но, к сожалению, это невозможно». Затем в течение буквально двух дней, несмотря на то что были праздники, я знаю, что либо сам Владислав, либо кто-то из сотрудников консульства связывался с префектом по личному телефону. Во Франции так обычно не делается, потому что они всегда говорят: «Всё согласно процедуре». В любом случае позвонили и разговаривали.
Когда я выходил из тюрьмы, я думал, что всё, я уже свободный человек. Первый судья вынес мне приговор, дал десять лет запрета и 48 часов, чтобы покинуть страну. Но когда я вышел, увидел экипаж полиции. Они меня арестовали и увезли в депортационный лагерь.
— То есть освободили — и тут же арестовали ещё раз?
— Да. Все 48 часов я прождал суда. По завершении второго дня меня осудили ещё на 28 дней ожидания депортации. Затем мне сказали, что Франция будет сама приобретать билеты для меня. И это может занять до трёх месяцев. Если в течение трёх месяцев они билет не купят, то депортируют так. На мой вопрос: «Может быть, вы меня так сейчас депортируете, я же доброволец ещё плюс ко всему?» — они ответили: «Нет, не положено. Согласно процедуре».
— Сам платил за билет?
— Да. Моя семья и мои друзья платили. Ну, опять же, благодаря Владиславу. Он договорился о том, что мы предоставим несколько рейсов. И префект выбрал рейс, который ему подходит. Мы купили билет на этот рейс, и меня отправили.
— Как вообще ты попал в футбольную тему, как стал болельщиком? Играешь сам?
— В школе играли. Я учился в спортивном колледже, у меня был предмет «футбол». Там тоже немного играли. В университете. Профессионалом никогда не был. Как я начал ходить на стадион? Ещё когда был отец, мы ходили вместе. Как-то всё это с детства, можно сказать.
— Ты занимаешься каким-то спортом?
— Да, я спортсмен. Тоже не профессиональный, а любитель. Больше всего меня привлекают единоборства.
— Как-то в тюрьме помогало?
— Очень сильно помогало.
— Ты дрался?
— Можно сказать так, что...
— Постоять за себя хотя бы мог?
— Мог. Пару раз.
— Какие планы на будущее?
— В первое время, конечно, надо чуть адаптироваться. Искать работу. Если получится, восстановиться на прежней. Всё ещё усложняется ситуацией с коронавирусом. Дальше жить, развиваться, воспитывать детей. Двигаться вперёд.
— На матчи ходить будешь?
— Буду. У меня сын очень любит футбол. Мы с ним вдвоём достаточно часто ходили.