«Я не знаю, у кого в тюрьме есть друзья»: студент Никита Михеенко о тюремных порядках и работе в заключении

— Как ты себя сейчас чувствуешь?

— Из-за коронавирусной ситуации я сижу дома большую часть времени. Выхожу только по необходимости. Тяжеловато видеть большое количество людей, в особенности в торговых центрах или метро. Это вообще что-то немыслимое для меня на данный момент. А так люди, которые мне близки, помогают отойти от всего этого, от всей ситуации, которая произошла. Ещё не до конца, но уже лучше, конечно же.

— В первую ночь дома какие были ощущения?

— Мы приехали, посидели с родственниками. Вечером пошли в баню. После этого я выпил чуть-чуть и просто отключился. Всё. И ещё у меня где-то двое суток после первого пробуждения было стойкое ощущение, что я во сне.

— В двух словах: как ты оказался в тюрьме?

— Сам себе задаю этот вопрос. Случайно, наверное. В общем, я просто поехал в сентябре 2016 года в сторону метро «Октябрьское Поле». Там пересёкся с человеком, который мне написал. Предложил поехать вместе домой.

— Это твой друг?

— Да. Мы с ним здороваемся, проходим десять метров. Подъезжают машины с военными...

— Прямо с военными?

— Там военное общежитие было. Его скрутили, а я стоял в шоке. Он недвусмысленно намекнул, что мне не стоит здесь находиться. Я побежал... Но человек, который присутствовал при вот этом действии, меня догнал.

— Что случилось дальше?

— Они вызвали сотрудников. Там ещё всякие угрозы, потому что его заметили за подозрительными действиями.

— Что значит «за подозрительными действиями»?

— Насколько мне известно из материалов уголовного дела, он приобретал наркотики себе. И место, в котором он их забирал, было как раз этим общежитием.

— А он сказал, что ты с ним якобы был как-то связан, тоже наркоман или употреблял?

— Нет. Он сказал, что я с наркотическими средствами никогда не был связан, не был замечен. В общем, к этому делу никак не отношусь.

— Вы приехали в полицейский участок?

— Да.

Также по теме

«Меня предала система, в которую я когда-то верил»: журналист Андрей Евгеньев о своём аресте и пребывании в тюрьме

В рамках проекта «Освобождённые» Мария Бутина встретилась с ивановским журналистом Андреем Евгеньевым, дело которого сравнивают с...

— Вначале допрашивали друга, потом завели тебя?

— У меня был рюкзак. Он у меня всегда. В нём университетские зачётки, тетради. Рюкзак сняли, отдали сотруднику, который сидел за столом. Ко мне полезли в карманы. Я сказал: «Подождите, давайте как-нибудь понятых, процедуру проведём нормально, и пойду». Мне ответили: «Хорошо». Тот сотрудник, который был с рюкзаком, вытащил руку из большого отдела и сказал: «Короче, зовите понятых». Сотрудники начали проверять карманы. Из правого кармана джинсов достали два свёртка черного цвета. Из рюкзака достали пакет с застёжкой. Тут я понял: что-то не так.

— Потому что их там не было?

— Да, на момент задержания их там не было. Далее понятые ушли из кабинета, часть сотрудников ушли из кабинета. В общем, капитан Горнеев (Вячеслав Горнеев — бывший начальник уголовного розыска ОМВД «Щукино», уволен из полиции в марте 2020 года за проступок, порочащий честь сотрудника органов внутренних дел. — RT) начал курить, выпускать дым мне в лицо, что мне, естественно, не понравилось. И я вежливо попросил его так не делать. Он что-то буркнул мне в ответ, продолжил так делать. Я попросил уже не очень вежливо.

— Что значит «не очень вежливо»?

— Я поинтересовался, не... ли он случайно. Во-первых, это невежливо. А во-вторых, это просто неприятно. Потому что я ещё задыхаюсь, мне не нравится. В ответ на это меня начали пытать. Несколько раз ударили, я осел. Этой же сигаретой мне сожгли ресницы на правом глазу, часть брови, провели по веку правого глаза. А потом затушили о кисть правой руки. В общем-то, курить он перестал. Но цена была высока. Дальше меня начали принуждать к тому, чтобы я подписал протокол, явку с повинной, дал показания, которые мне скажут. Но я отказался.

— Потом тебя отправили под домашний арест?

— Сначала у меня был домашний арест девять месяцев. А далее уже перевод в СИЗО на основании приговора суда. Перед отъездом уже из СИЗО в колонию ко мне в камеру перевели Андрея Евгеньева (журналист, в октябре 2016 года арестованный и позже приговорённый в трём годам за хранение наркотиков. Вышел на свободу в октябре 2019 года. — RT). И мы с ним трое суток где-то пообщались. Дальше я уехал. Тогда он мне сказал, что не остановится, и мне нельзя останавливаться. Мы состыковали адвокатов, те состыковали уже матерей.

— Вы до сих пор общаетесь?

— Да, конечно.

— Сейчас есть дело в отношении сотрудников, которые тебя избивали и пытали?

— На данный момент да.

• © RT

— И в рамках этого дела ты собираешься добиться наказания этих сотрудников?

— Да.

— Ты хочешь, чтобы их посадили?

— Я хочу, чтобы их осудили.

— Давай поговорим про день суда. У тебя было внутреннее чувство, что тебя отпустят?

— Я думал, что, возможно, переквалифицируют либо дадут условно. Но мне дали семь лет.

— Через три года дело пересмотрели и тебе изменили статью?

— Мне изменили статью с умысла на сбыт, (потом поменяли. — RT) на хранение.

— Таким образом, какой срок оказался?

— Четыре года и шесть месяцев.

Также по теме

«Будем продолжать бороться»: осуждённый за наркотики московский студент вышел на свободу по УДО

Бывший московский студент Никита Михеенко, осуждённый на семь лет строгого режима по наркотической статье 228 УК РФ, вышел на свободу...

— Сколько в итоге ты отсидел?

— В целом четыре года и один месяц приблизительно. Если смотреть без домашнего ареста, то три года и три месяца.

— Ты был в двух видах учреждений — строгого и общего режима. Чем они отличаются?

— Строгий режим — это место, где средний срок был 13 лет. Люди приезжают туда с осознанием того, что они будут находиться там продолжительное время. Что им нужно нормально поставить себя. Завести человеческие взаимоотношения с другими заключёнными, с администрацией. Будь то мастер на работе или вот эти ключники, которые дверь открывают.

— Ключник — это...

— Младший инспектор отдела безопасности. Те люди, которые открывают ключами локальные зоны.

— То есть люди заезжают туда и понимают, что останутся там надолго?

— И выбирают свой путь. Они либо работают, либо не работают.

— Не работать нельзя.

— Как нельзя? Можно. Но это нарушение.

— Тогда же они будут сидеть в ШИЗО.

— Но единственное, чем это грозит в конечном итоге, — это то, что тебя не освободят условно-досрочно.

— Чем общий режим отличается от строгого?

— Есть люди, которые приезжают туда всего на несколько месяцев. И они знают, что им никто ничего не сделает за это время. Я имею в виду администрацию. Поэтому они ведут себя вызывающе.

— Давай про строгий режим. Как приняли там? В какой-то отряд распределили?

— Я планировал работать по той простой причине, что в случае, если ты не работаешь, условно-досрочное освобождение перечёркивается. То есть как бы законом это не запрещается, но суды не удовлетворяют таких ходатайств.

— Кем ты работал?

— Сменил несколько мест. Сначала по прибытии мы разбирали противогазы.

— Разбирали?

— Да. В 1982 году Советский Союз сделал слишком много противогазов, видимо. Они лежали на складах, нам их привозили. Мы вскрывали коробки и разделяли их на разные части. Вырезали стёкла, металл, резину. Потом это всё увозят.

— Вторая работа?

— Пошив — фартуки, комбинезоны, наволочки. Зависит от заказа, разнообразные вещи. И третья — производство обуви.

— Что производили? Валенки?

— Разнообразная обувь. Были кроссовки, туфли какие-то.

— Образование получал?

— Да. Учился на мастера по обслуживанию и ремонту электрооборудования. Специальность, которая потенциально может пригодиться. Получил диплом. Но пользоваться, конечно, я им не буду.

— Друзья были у тебя в тюрьме?

— Я не знаю, у кого есть друзья в тюрьме. У меня не было.

— Потому что все всех подозревают?

— Во-первых, в любой момент может выясниться, что кто-то сотрудничает, скажем так, в смысле умышленно и очень сильно сотрудничает.

— За то, что они сотрудничают, им, наверное, срок сокращают?

— Нет, им администрация просто идёт навстречу в определённых моментах. Обещают, что по УДО отпустят, проблем у тебя не будет, всё будет хорошо. Ты только сливай всех подряд, по любым вопросам. По факту в момент, когда этих людей разоблачают, от них отворачиваются — и всё.

— Это, наверное, страшно, если узнают, что человек таким занимается?

— Нехорошо, конечно.

— Побьют?

— Наверное.

— Как к тебе относились в заключении?

— Из тех сотрудников, с которыми я столкнулся из силовых структур — Следственного комитета, МВД или прокуратуры, — ФСИН самая нейтральная. Потому что эти люди осуществляют исключительно твоё содержание, твою охрану внутри исправительного учреждения либо следственного изолятора. В колонии (как в этой, так и в предыдущей) никаких проблем с сотрудниками у меня вообще не возникало.

— Как общаться с сотрудником? Есть какие-то правила?

— Есть понятие субординации. Это моё исключительно мнение. Я считаю, что с сотрудником нужно общаться как с сотрудником. То есть я всегда обращался на «вы», и я никогда не говорил «ты», даже если он младше меня, потому что такое есть. Я не могу пожать руку сотруднику. Потому что, во-первых, это сотрудник, а во-вторых, опять же субординация.

— Что самое ценное в тюрьме?

— Возможность общения со своими близкими.

— Какая возможность была у тебя?

— Краткосрочные свидания, долгосрочные свидания. Письма можно писать и звонить через внутренние средства связи. Там есть зона-телеком. Потом ещё появилась видеосвязь.

— С кем ты общался?

— С мамой. А через неё — со всеми остальными. 

• © RT

— Почему? Наверное, друзья тоже хотели к тебе прийти. Или у тебя нет друзей?

— Есть. Но, попав в эту ситуацию с арестом, с задержанием даже, мы, в принципе, вообще никому не рассказывали о том, что произошло. Потому что для нормального человека это странно, когда тебя арестовывают. И, возможно, мы осуждения боялись.

— Назови три вещи, которые нужно делать или не делать, чтобы всё было нормально во время заключения?

— Не лезть куда не следует. Общаться с людьми всё-таки. Потому что есть люди, которые сидят уже давно, они видели много разных ситуаций. И уважительно относиться друг к другу.

— Правда, что в тюрьме есть зарядка? Что там делают?

— Да. Мы пробуждаемся под гимн Российской Федерации. Далее у нас 15 минут на сборы. Туалет. И зарядка. Точно так же, как включается гимн, включается руководство, которое записано каким-то сотрудником, что нужно делать. И, соответственно, мы просто повторяем.

Также по теме

«Если бы не общественный резонанс, я бы не вышел»: актёр Павел Устинов о своём приговоре и профессиональной карьере

Актёр Павел Устинов дал эксклюзивное интервью Марии Бутиной в рамках проекта «Освобождённые». В августе 2019 года его задержали на...

— Значит, сначала зарядка?

— Сначала подъём. Зарядка. Сбор, завтрак. Работа. Обед. Работа. Вечерняя проверка. Далее личное время. И отбой.

— На что ты тратил личное время?

— Я читал.

— Говорят, там огромная коллекция русской классики?

— Я не очень люблю нашу классику. Мне просто, как говорится, не заходит. Я считаю, что большинство книг наших классических невероятно скучны. Я пробовал себя пересилить, пробовал читать Достоевского, Толстого. И я просто не могу... Как-то всё прямо наивно.

— А что тебе зашло?

— Из последнего, например, «Бремя страстей человеческих» Сомерсета Моэма.

— В тюрьме готовили?

— Конечно же, кто мог получать передачи — получал передачи. Баланду тоже ели. Утром всегда каша. Рисовая, гречневая либо сечневая. Сварено, конечно, не очень хорошо, но есть можно, если ты голоден. На обед всегда суп и второе.

— Мясо есть?

— Оно там периодически встречается, но не всегда. То есть там чан большой, оно там есть. Но не всегда к тебе попадает. На ужин в основном с рыбой что-то. Рыбные котлеты либо сама рыба.

— У тебя было любимое блюдо?

— Я сильно изменил своё мнение о салатах, об овощах в целом. Их там нет практически. И сейчас я ем очень много овощей. Я за неделю съел, наверное, больше, чем за всё время, что я отбывал.

— Давай немного про тюремные суеверия. Например, студенты, студентки не моют голову перед экзаменом. Потому что если помоешь, то не сдашь. Есть что-то такое перед тем, как отправляешься в суд?

— Это в СИЗО было. В СИЗО перед судом не стриглись некоторые люди. Хотя я пытался их переубедить. Потому что судья тоже человек, она на тебя смотрит. Если ты приедешь бородатый, может неправильно воспринять. Естественно, это не отразится на приговоре, в документах. Но, возможно, если бы ты выглядел получше, что-то бы изменилось. Ещё про вещи. Кто-то говорит, что после освобождения из колонии нужно забрать все вещи. Кто-то убеждён, что все вещи нужно оставить. Я за то, чтобы их оставлять. Потому что у других людей в них может быть необходимость.

— Какие у тебя теперь планы на жизнь?

— Планирую восстановиться в университете, получить высшее, бакалавриат окончить.

— А на кого ты учился?

— На программиста.

— Говорят, что многие заключённые в учреждениях строгого режима обращаются к вере. Много таких?

— Много. И очень много кто, естественно, к Богу обращался.

— Ты тоже?

— Я не считаю себя абсолютно верующим. Я ближе к агностицизму. Не уверен, скажем так.

— Что тебе дало силы пройти этот тяжёлый путь?   

— Мама была одним из катализаторов. Я не мог просто остановиться по той простой причине, что мама у меня бегала вообще везде и всюду. Каждый день, постоянно.