Монетка-шипучка для счастья

— Когда-то, страшно давно, были такие штуковины... Знаете, в кафе и забегаловках всяких...

Приятный старикан в лёгком (прогулочном) скафандре без гермошлема парит посредине огромной кают-компании в окружении притихшей космической детворы, собравшейся со всей станции на вечернюю сказку «с Земли» — рты пооткрывали, хлопают глазёнками — похожи на любопытных тропических рыбок в разноцветных своих прогулочных комбинезонах.

— О чём это я... Были такие штуковины, их ещё называли джук-боксами. Вроде как от сленга старинного пошло, «беспорядок и жуть» означало. Почему — не возьмусь сказать. Тогда много всякого беспорядка было, да и жути хватало...

Старикан умолкает. Дети в нетерпении переглядываются. Самая бойкая из девчонок спрашивает, выводя рассказчика из оцепенения:

— И что там? Держали всяких жутких существ? В этих штуковинах? Это были так аннигиляторы?

Старикан открывает глаза:

— Да что ты!.. Какие ещё жуткие?.. Там слушали музыку... Помню, прадед мой мне рассказывал: была, мол, у него подружка, такая красавица... И вот они ходили в эти самые кафе, или пусть забегаловки, ели там и пили всякое, бургеры, пирожные с беконом... или это бургеры с беконом были, а пирожные сами по себе... Шипучку. Да, так он говорил — шипучка, всякие там рутбергеры, я-то сам не знаю... И нужен был жетон! Точно! Разрази меня гром!.. Жетон или монетка.

— Чтобы зачем?.. — дети в полнейшем изумлении переглядываются, шушукаются между собой: «Чтобы положить в шипучку!» — «И что???»

— Чтобы... Заиграла музыка, которую ты выбираешь. Или которая нравится твоей подружке. И вот в эти штуковины кидали монетки, и играла музыка. С маленьких пластинок из шеллака... Это такой сок из насекомых... Ну а потом из него делали смолу, а может, она и сама... А потом, как говорил прадед, придумали винил, и всё стало играть прямо с винила. И можно было заказать «Игрушечного медвежонка» — и она тебе играла «Игрушечного медвежонка»... Вернее, она играла, а пел другой, ну тот, который был на маленькую пластинку записан. Один был очень известный, очень... И другие... тоже.

— Они там ели, кидали монетки и слушали «Игрушечного медвежонка»? — На лицах детей восторг от осознания бессмысленности и непонятности жизни в прошлом смешан с почти религиозным ужасом от соприкосновения к безднами непознанного. — И всё с беконом? А в чём смысл? Почему это нравилось их подружкам? А им самим? Не нравилось? А почему нельзя было послушать музыку просто в голове, в мыслях, ну как сейчас? И сразу можно аранжировку, или только голос оставить? Почему через штуковину? Зачем штуковина и шипучка?

Старикан пропускает большую часть вопросов мимо. Он даже и не здесь. Он далеко, посреди жары Юга. Звёзды висят низко —собирай, что твои яблоки. Многие и собирают в последний раз — перебираются в города, где и удобнее, и проще.

А яблоки теперь растут в садах, достигающих неба, ярусами, на сколько хватает глаз — не углядеть с земли.

Но прадед уезжать не хотел. Говорил, что умрёт на своей земле, под своими яблонями. И ещё говорил, что для тех, кто верит, небеса всегда близко.

Сколько лет прошло?

Как раз тогда, лет 50 спустя, и научились продлевать жизнь.

У прадеда были фотографии, он специально хранил их на бумаге и так и показывал. Конечно, их можно было увидеть на экране любого из визоров, но это было не то. А на бумаге... Не слишком чёткие, с плавающим цветом и множеством загадочных вещей и деталей. Где-то они теперь? Кажется, можно сыскать, но в хранилище на центральном складе станции. Это долго. Но что такое «долго»? Времени теперь предостаточно. Как-нибудь. При случае. Показать детворе...

— Нет-нет! Их помещалось по 50 штук зараз! И на каждой — две, а то и четыре песни! Выбирай любую. Прадед любил «Игрушечного медвежонка» и «Только одинокие». Одну пел король, а вторую — такой высокий парень в чёрных очках...

— 50 тысяч песен? Совсем немного... Что за король такой? Короли ничего не пели! Спой и нам «Медвежонка»! — галдят наперебой. Как им объяснишь?

— Да нет же! Говорю я вам — всего 50 песен! И выбираешь одну! И кидаешь монетку, и она начинает играть! А тот, кто поёт и записан на маленькую пластиночку, начинает петь... И там пузырьки были всякие, и всё переливалось и мерцало. Красота, одним словом. И они слушали и пили шипучку с бургерами, ели луковые колечки... И всё это как будто только для двоих, понимаете? Только для тебя и для неё, которая с тобой навсегда. И вы вместе... А потом кто-то другой шёл к штуковине и тоже кидал монетку. И тогда начинала звучать другая песня, другая музыка, и тем двоим, другим, тоже казалось: вот сейчас всё только для них, и нет никого больше в целом мире, и так будет всегда — ну или вечно...

— Они мерцали, как звёзды? А как было узнать, какую песню надо поставить? Ну для своей девушки? Ведь мыслями не обменивались, как сейчас? И что, они слушали эти 50 песен — и всё? И ели?

— Ну... В другом кафе стоял другой музыкальный... Разрази меня гром!! Они назывались музыкальными автоматами! И в каждом была разная музыка, а может, и похожая. И так было везде. И когда выходила новая песня или её записывал новый певец, делали пластинку, много пластинок. И раскладывали по музыкальным автоматам. И каждый мог послушать. Или по радио... А может, и дома. Если купил... И есть проигрыватель с вертящейся штукой. Но дома всё было не то. Так говорил прадед. Дома всегда были родители. Понимаете?

Они не понимают. Но этого им и не нужно. Резвятся, кувыркаются в чистом потоке сознания, не думают ни о чём — о чём тут думать, когда кругом такие небылицы?

— А потом? Что они делали потом? После того как всё переслушают и съедят? Какие они, луковые колечки? Их делают прямо из лука? А почему они ходили только по двое? А как мы они не ходили? Большими компаниями?

Старикан усмехается, смотрит на детей — будто видит их в первый раз.

— Ходили и компаниями. Только я вам рассказываю про другое. Про романтику. И про любовь. А она, любовь, всегда была связана с музыкой тогда... В те времена. Но надо было куда-то пойти и что-то послушать, и это было важно. Как всё равно и сейчас, но по-другому. Вот как вы общаетесь сейчас, если дружите?

Ему не нужен ответ. Он знает: люди обмениваются мыслями, создают общий поток, узнают друг друга за секунды — будто жизнь вместе прожили.

Но что это за такое?

А как же...

Ведь если не знаешь и читаешь по страничке в день — в том и интерес жизни!

— Ничего не понятно, особенно про шипучку! И почему нужны были монетки? Почему нельзя было слушать того, кто пел, без монетки? Спой нам «Игрушечного медвежонка»! Нет! Спой «Только одинокие»!

— Если так будете галдеть, то я и себя не услышу. А петь у меня никогда особо не получалось. Это сейчас... Любой, кто захочет, может и петь. Только раньше было по-другому. Я лучше дам вам послушать... Короля и того, что всегда был в тёмных очках...

Старикан извлекает из ниши в стене странное, громоздкое устройство, подключает его к полю станции, достаёт из маленького (бумажного!!!) конвертика блестящий чёрный диск с большой дыркой посередине и цветным окружием. Прилаживает какую-то вставку-шайбу, ставит на круг и опускает прямо на диск странную трубку с устройством на конце, которое едет по диску и издаёт шероховатый, немного вечерний и тревожный, почти полуночный звук забытого сна из детства...

И мир замыкается сам на себя.

Нет больше станции.

Нет и космоса за её пределами.

Только голос, пробившийся сквозь толщу времени.

Только музыка для тех двоих, что решили быть вместе навсегда.

Эти штуковины и правда назывались музыкальными автоматами. В них и правда можно было выбрать ту самую, только для двоих предназначенную мелодию. А может, и для одного, если был ты в тот вечер одинок.

Тогда, во времена до всего, за одну монетку покупалось счастье навек. За другую — шипучка и бургер. И звёзды висели так низко. И яблоки сада нездешнего падали прямо в ладони — лишь протяни руки навстречу звёздам.

Да и звёзды в те времена были куда как ближе к нам — людям.

Baby let me be

Your lovin' Teddy Bear

Put a chain around my neck

And lead me anywhere

Oh let me be (oh let him be)

Your teddy bear...

Only the lonely

Know the way I feel tonight

Only the lonely

Know this feelin' ain't right

There goes my baby

There goes my heart

They're gone forever

So far apart

But only the lonely

Know why

I cry

Only the lonely...

Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.