В ночь с 23 на 24 февраля прошлого года я был в Стыле вместе с Вохой и «Спартой». Стыла — типичное донбасское село, расположенное в типичных донбасских степях между Докучаевском и Старобешевом. С обоими городами его соединяла плохо ухоженная трасса с разбитым асфальтом, ярко выраженными колдобинами, порой переходящая в грунтовку, а то и вовсе в полевую дорогу, которая заснеженной, но грязноватой ниткой тянулась вдоль линии соприкосновения на южных рубежах ДНР — на тот момент ещё более значительно усечённой, но уже признанной Россией республики.
Воха, впрочем, как и все мы, был на взводе. Буквально за неделю до описываемых событий мы заключали полушутливые пари, начнётся война или нет. Если уж быть откровенным, в Донецке мало кто верил, что спустя восемь лет всех этих минских мытарств, переливания из пустого в порожнее, публичных заявлений от политиков самого различного, но отнюдь не радикально высокого ранга Россия вступится за Донбасс, задействовав армию. Да, ситуация нагнеталась сильнее, чем обычно, но Донбасс столько раз за этот период был в шаге от возобновления масштабных боевых действий — и столько раз этот ответ на пускай и вялую в последние годы, но тем не менее перманентную и монотонную агрессию Киева срывался, что к информационным и прочим нагнетаниям среди местных командиров было отношение как в той притче про мальчика: «Волки, волки!»
Всё изменилось, конечно же, уже 18 февраля, после исторического Совбеза. Эту неделю перед началом СВО (никто ещё не знал, что грядущие события назовут именно так) мы все практически не спали. И уж тем более не спали донбасские командиры, которые как никто теперь чувствовали дыхание приближающейся войны — ведь это был их фронт, их территория, их люди, их родственники за линией разграничения, их дома, их земля, которую они мечтали вернуть всё это долгое, изнуряющее и изматывающее душу безвременье. И вот наконец час пробил. Донбасс был заряжен на борьбу как никогда.
Сейчас с улыбкой даже вспоминается наша — донбасская и по-своему хулиганско-юношеская — наивность (отношу себя к местным, так как всем сердцем и кровью близких связан с Донецком пожизненно).
Вот ситуация для иллюстрации, которую сегодня без смеха вспоминать нельзя. 24 февраля, Стыла, рассвет, «спартанцы» заряжаются и готовятся идти на первые штурмы вместе с 5-й бригадой 1-го армейского корпуса. Комбат Воха умчался на совещание в какой-то полевой штаб, за старшего, как всегда в таких ситуациях, остался железобетонный и тотально надёжный Матрос — легендарный Александр Агранович, который вслед за родным братом начал воевать вместе с Моторолой ещё с лета 2014-го. Взрослый, солидный и авторитетный офицер, знакомый всему Донбассу.
Гремит канонада артиллерийской подготовки, от «выходов» трясутся стены сельских построек, на деревенских улочках появляются первые цепи донбасской пехоты с красными повязками на рукавах, мерно направляющиеся в сторону противника. Как сейчас вижу эту картину: Матрос мечется на крыльце «спартанского» пункта дислокации, нервно поглядывая на удаляющихся к врагу коллег и суматошно причитая: «Ну где же Воха? Где же Воха? Сейчас всю войну пропустим…» Воха погиб уже через девять дней после начала операции. Матроса первый раз ранило в Волновахе ещё раньше, день на пятый. Он вернулся в строй, и летом под Авдеевкой его ранило снова — оторвало ногу. Там же, под Авдеевкой, погиб его брат.
Спустя год Матрос снова воюет на переднем крае, несмотря на протез. Ни одной российской госнаграды, к слову, у него нет до сих пор (а жаль, он, пожалуй, как никто достоин). Вспоминая первый день новой фазы донбасской войны, мы смеёмся, ржём в полный голос. Взгляд Матроса по-прежнему заряжен на борьбу. Заряжен даже больше, чем раньше.
Но прежними — такими, какими мы были до 24 февраля 2022 года, — мы не станем уже никогда…
Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.