«Никогда не поверю, что это не было запланировано»: очевидец трагедии в Одессе о своём расследовании и бездействии Киева
Очевидец трагедии в Одессе о своём расследовании и бездействии Киева
- Reuters
- © Yevgeny Volokin
— Олег, с момента одесской трагедии прошло пять лет. Как за эти годы продвинулось расследование? Кто сейчас находится под следствием?
— На сегодняшний день, по моей информации, ещё 57 человек находятся в следственном изоляторе. Это одесситы. Но это не только те, которые были задержаны именно 2 мая 2014 года. Это уже и 2015 год, и 2016-й. Когда их обвиняли в каких-то глупых терактах, которые до сих пор не доказаны. Люди сидят без обвинения до сих пор. А основные фигуранты событий 2 мая — это Долженков и Мефёдов, которые были задержаны по событиям на Греческой площади.
Самое ужасное, что эти ребята были оправданы: в прошлом году их подготовили к обмену как военнопленных. Их группа состояла, если не ошибаюсь, из четырёх или шести человек. Кое-кого освободили. Потом были сюжеты о том, что тех, кого освободили, вывезли из зала суда на микроавтобусах и бросили за городом. За этими микроавтобусами вели слежку украинские националисты. Многих ребят даже избивали, они снова в реанимацию попадали. Это такое украинское освобождение.
«Остаёмся сами по себе»: как выжившие в одесской трагедии 2014-го участники «антимайдана» скрываются в России
Самих же Долженкова и Мефёдова не освободили. То есть их везут ближе к границе, в Харьков, дают надежду, что они могут оказаться на свободе, и тут же снова возвращают в Одессу. Выносят новые обвинения, уже в госизмене и посягательстве на территориальную целостность Украины. Всего лишь за то, что они были участниками автопробега в 2014 году в город Николаев. И вот ребята снова находятся в заключении и снова ждут какого-то обвинения.
— Есть ли какие-то свидетельства того, что, может быть, они участвовали в каких-то боях или ещё что-то подобное?
— Нет, основным обвинением для них были столкновения в центре города на Греческой площади. А новые обвинения — это участие в автопробеге в город Николаев. Всё.
— Есть ли информация о том, будет ли суд?
— Вы знаете, я веду переписку со следователем прокуратуры, расследовавшим события в Одессе 2 мая. И он ответил, что уже не занимается этим расследованием, которое в основном проводится как пиар. Он ответил мне, что постарается добыть какую-то информацию.
Следующий человек, с которым я поддерживаю переписку, — это Руслан Форостяк, советник руководителя Главного управления Национальной полиции в Одесской области. Мне казалось, что с ним можно вести какую-то беседу. Но последний его ответ был такой: мол, всем всё понятно, что там произошло.
И для меня это, конечно, огромный шок. Человек, который в исполнительной власти, отвечает на мои, казалось бы, доступные и понятные вопросы какой-то глупостью. Поэтому до этих пор решения суда нет. И одна группа — «антимайдан» — находится в застенках, в тюрьме, а вторая группа — «майдановцы» — на свободе.
— Известно, что существует огромное количество видеоматериалов, как забрасывали «коктейлями Молотова» Дом профсоюзов и избивали людей, спасающихся оттуда. У вас есть какие-то материалы, по которым можно определить конкретных личностей, которые это делали?
— У меня есть целая серия фотографий — 300 штук. Где покадрово можно отследить конкретных людей. Всем известный Сева Гончаревский, который добивает тех, кто выпрыгнул и спасался из этого здания. Там лежит группа ребят, которых он добивает. И рядом лежит мой родной брат.
И у меня есть покадрово, как Гончаревский бьёт, потом возвращается, как идёт навстречу, как он встречается лицом к лицу с Сергеем Гацелюком (это руководитель украинского казачества в Одесчине), как они говорят. И я эти фото предоставлял и следователям прокуратуры, с которыми вёл переписку, и Руслану Форостяку из Главного управления Национальной полиции в Одесской области.
И ответ звучит так: «Ну и что?» Понимаете? И даже не понимаю, о чём дальше беседовать. Всё есть — документ есть, который можно очень хорошо рассмотреть, внимательно. Я могу делиться этими фотографиями с кем угодно. Во имя того, чтобы всё-таки восторжествовала справедливость.
— А что делал ваш брат там, в Доме профсоюзов? Был ли он с вами вместе?
— Мой родной брат (он на девять лет моложе меня) всегда говорил: если в его городе что-то будет такое и туда приедут фашисты, то он будет свой город защищать.
И он увидел, как и многие одесситы, всё происходящее на экране телевизора, потому что был прямой эфир. И пришёл на Куликово Поле уже в тот момент, когда мы заходили в само здание. То есть мой брат, в принципе, и не успел ни в чём поучаствовать. Зашли в здание. И... удушье, пожар, и он выпрыгнул с третьего этажа, остался жив, но стал инвалидом. Я о его судьбе не знал до 4 мая.
— Получается, что подозрения о спланированной акции украинской Службы безопасности обоснованны?
— Я на протяжении пяти лет не прекращаю вести своё расследование. Я пересматриваю те кадры, общаюсь с людьми, анализирую то, что испытал на себе и почувствовал. И остаюсь убеждённым в том, что акция была запланирована, что в самом здании Дома профсоюзов находились группы людей до того, как мы зашли. Я не могу с уверенностью утверждать, что они знали, что мы туда зайдём. Но убеждён, они рассматривали как один из факторов, что найдутся те, кто не уйдут с Куликова Поля и будут отступать в это здание.
Другой момент — я на себе лично почувствовал отравляющие вещества. И это те дымовые шашки, которые я видел, которые падали мне под ноги, они на основе серы. Кто в детстве поджигал серу, знает, что это такое.
— Они попадали в здание с улицы?
— Снаружи влетали в окна.
— То есть это были не «коктейли Молотова»?
— Сначала шашки летели. Удушье. «Коктейли Молотова» уже потом бросали.
— А есть ли это где-нибудь на видео, что шашки пускали?
— Я не видел таких видео. Но они упали у моих ног, и были хлопки, потом жёлто-зелёный дым, такой плотный, что в 30 сантиметрах уже никого не видно, и удушье. Началась паника, мы побежали. Я своего брата так и потерял в этой панике.
Теперь я начинаю понимать, что создавало это удушье: это всё-таки был обычный хлороформ, который можно купить в аптеке. Смешение огня и хлороформа — это уже фосген, ещё худшее отравляющее вещество. Поэтому когда смотрю на кадрах на своих погибших товарищей, которые замерли в определённых позах, мне явно видно, что люди задохнулись именно от газа.
— Сейчас вновь активизировался олигарх Игорь Коломойский. Возможно, он вернётся на Украину, после того как Зеленский станет президентом. Он практически сам признал, что тоже участвовал в подготовке таких насильственных действий. Что известно об этом?
— Самая простая информация, которая бросается всем в глаза, это билборды от «ПриватБанка», руководителем которого являлся Коломойский. Там было написано: «10 тысяч долларов за сепаратиста». Это первое, что было.
— Эти билборды висели до 2 мая?
— Это было до 2 мая. В марте, в апреле они висели. Мой коллега по работе даже шутил над таким билбордом, говорил: «А если к Музыке привязать автомат, сколько за это дадут?» Вроде шутка была, но не шутка.
И второе, что бросается в глаза: после 2 мая, после событий губернатором области был назначен человек Коломойского — Игорь Палица, который продержался год. Этого никто не скрывает, это всё на поверхности.
— Можно ли сказать, что произошедшее в Доме профсоюзов было спонтанным несчастным случаем?
— Моя версия — это никакое не спонтанное происшествие. Потому что власти планировали зачистить Куликово Поле, и губернатор Немировский давал им заверение, что к 9 мая площадь будет чистой. Поэтому даже если бы эта молодёжная одесская дружина не вышла в центр города, то футбольные фанаты и сотни с Майдана всё равно должны были по плану прибыть на Куликово Поле, только уже к вечеру.
«Страна с самым низким уровнем жизни в Европе»: как изменилась Украина за пять лет после «майдана»
Никогда не поверю, что это не было запланировано. Потому что в тот день я находился на Куликовом Поле с 8:00 и видел, как уже в 10:00 туда заезжали автомобили с сотрудниками полиции. Они стояли в центре площади, отслеживая, что там происходит. Также я видел людей, которые что-то делали на здании областной администрации №2, на крыше, где стоит постоянная веб-камера.
— Фото- или видеоматериал есть об этом?
— Мы ничего не сфотографировали. Но есть человек, который всё заснял, как он сначала сказал мне. Однако когда я с ним вышел на связь в 2015 году и попросил эти материалы, он мне ответил, мол, извини, Олег, у меня все материалы исчезли с компьютера. Я с трудом в это верю.
Но у меня есть конкретный свидетель. Это Модей Анатолий Иванович, на тот момент — подполковник милиции, находившийся в 8:00 на Куликовом Поле вместе с другими сотрудниками. Я ему давал в сопровождение дружинников, с которыми он ходил по нашим палаткам и обследовал лагерь на предмет наличия огнестрельного оружия, «коктейлей Молотова». Когда завершился их рейд, я с ним побеседовал, и он сказал: «Всё спокойно, у вас ничего здесь не обнаружено».
— Но это же не говорит о том, что зачищать собираются. Просто рейд, проверили...
— Я повторяю, это три факта. И четвёртый факт — это уже ночь пожара в Доме профсоюзов. Когда стало меньше дыма, но в здании было темно. Это, наверное, одиннадцать-двенадцать часов ночи.
Когда я потерял контакт с братом, то пошёл искать его в этом здании. Я включил телефон, используя его как фонарик. И вот я столкнулся с группой националистов. Я говорю на украинской мове, что я свой. И я слышал, как они сказали: «Так, мы уже закончили здесь наводить порядок. Теперь зайдут те, кто будет собирать документы и телефоны».
Это звучало так, что там чётко были разграничены обязанности. Одни зачищают здание, вторые собирают информацию. Я лично это слышал. Поэтому я себя постоянно предлагаю сотрудникам полиции и одесским журналистам в качестве свидетеля. Естественно, по скайпу, потому что я не могу приехать сегодня на Украину.
— А как вы оцениваете свои шансы на возвращение на Украину после президентских выборов? Может быть, есть какое-то окно возможностей, в том числе для политических беженцев?
— Первое, что я всегда хочу сказать: это не Зеленский победил, а люди голосовали в основном против Порошенко, у них не было альтернативы. Но веры, что на Украине что-то изменится очень быстро, у нас нет. Я смотрю все выступления Зеленского, высказывания его команды. Там нет никаких обнадёживающих заявлений. Продолжается почти та же риторика. Потому что украинские националисты ему не дадут на первых месяцах правления развернуть какую-то кампанию, отличную от предыдущего курса. Но роль личности в истории ещё никто не вычёркивал. Если у него хватит сил что-то изменить, то… дай бог.
Я довольно часто задаю себе этот вопрос: как же я вернусь в Одессу, если, даст бог, произойдут какие-то перемены? Как я встречусь на улице с тем же Севой Гончаревским, который добивал моих товарищей, Худяком, который стрелял из ружья в полицейских и наших сторонников, Марком Гордиенко, Гуцелюком, депутатом Верховной рады Лёшей Гончаренко? Даже не знаю. Желание, конечно, чтобы они ответили за свои поступки и понесли какое-то наказание, есть.
Знаете, я задавал вопрос брату, который сегодня находится в Одессе: «Ты встречаешь этих людей, которые виновны в том, что ты инвалид, что погибли одесситы? Что ты испытываешь?» И он ответил, что не испытывает к ним ничего, у него нет к ним ненависти. Я за него порадовался, что у него не очерствела душа.
В то же время много раз здесь, в Германии ко мне подходили сторонники нынешней украинской власти, которых я совершенно не знаю, тыкали в меня пальцем и говорили: «А жалко, что тебя не сожгли». И я их спрашивал: «Мы с вами знакомы? Где-то пересекались?» Они говорят: «Нет, но сжечь тебя нужно было».
— То есть получается, что зло восторжествовало и ничего с этим не поделаешь?
— Оно не восторжествовало, это временно. Но то, что мы теряем Украину с каждым днём, часом, а теперь и пятилетием, — это факт. Потому что идёт конкретная информационная пропаганда. Тем мальчишкам, которым тогда было 12—13 лет, сегодня уже 18 лет, они напичканы этой идеологией.
У меня есть знакомые, у них родственники живут в Крыму. У них в семье три сына, двоим уже 25—30 лет, и они понимают, что произошло, общаются с крымскими родственниками. А вот третий сын, которому было 12 лет, сейчас не верит во всё, что ему говорят из Крыма. Вот, три брата…
Не верю в то, что мы будем целостной Украиной после всего этого кошмара, таких надежд, иллюзий у меня всё меньше и меньше. Я больше, конечно, вижу пример Югославии, то есть что Украину так же расчленят. Но она и так уже, в принципе, не целая. А последними законами об украинском языке Киев снова отталкивает от себя Донбасс, юго-восток.
Но 9 мая 2019 года мы увидим, что к памятнику Неизвестному Матросу снова придут тысячи и тысячи одесситов. И 2 мая в память трагических событий в Одессе на Куликово Поле приходят тысячи. Нынешняя украинская власть и полиция просят одесситов не приходить, заявляют, что могут быть провокации. Они боятся даже просто того, что Одесса может выйти помянуть погибших.
Неподсудный Киев: ООН не отмечает прогресса в расследовании трагедий в Одессе и на Майдане
— Теперь про вашу деятельность в Германии. Вы являетесь одним из авторов книги, которая сейчас у вас в руках. Слышал, что уже больше ста мероприятий вы организовали по поводу Одессы. Как на это реагируют в Европе?
— Да, за эти пять лет я посетил где-то 18 государств, а городов ещё больше. И как итог вот этой всей моей деятельности (участия во всевозможных форумах, дискуссиях, встречах, митингах, пикетах) — наша книга. Я не являюсь автором. Авторами выступают немцы. Здесь просто есть три раздела, где я даю интервью. И рассказываю о том, что было и в 2014 году, и на протяжении пяти лет. Эта книга и называется «2 мая, Одесса. Пять лет спустя».
Так как я нахожусь в Германии, то, конечно, больше встреч происходит там. Немецкая аудитория очень активно участвует в обсуждениях, встречах. Может, это даже как след в истории. Этому народу пришлось пережить фашизм, и они понимают, чем это всё заканчивается, такой национализм после создания нового государства. На втором месте — Италия. Там также очень активно принимают участие во всех мероприятиях, которые мы организуем. Точнее, люди организуют, а меня туда приглашают.