«Триста метров до минного поля»: как в Донбассе живут в домах у передовой
- RT
Общественный транспорт до края посёлка со странным названием 6-7 (в честь шахты №6-7 под Горловкой в Донецкой Народной Республике) не ходит. Поэтому Олеся Фирсунина и два её сына, 17-летний Денис и шестилетний Максим, от конечной остановки автобуса в Горловке возвращаются домой пешком. Олеся — после работы, дети — после дня у бабушки идут гуськом сначала вдоль дороги, потом через кусты, в темноте, даже не зажигая фонарик. Интернет на телефонах также отключают на подходе: «На всякий случай. Кажется, когда он включён, то прилетает чаще».
Обычно так под покровом ночи или в сумерках на позиции, где постоянные обстрелы, заходит пехота, скрываясь от противника. Но семья Фирсуниных живёт там, где воюют. От укреплений ВСУ их дом отделяет минное поле — «метров триста отсюда» — и простреливаемое пространство. Но, по мнению Олеси, дом почти на передовой — это не повод считать себя особенной. У неё с детьми «всё самое обычное», говорит собеседница RT.
Электричества в доме нет — очередной снаряд ВСУ перебил провода. Женщина зажигает свечи, делает чай, затапливает печь-голландку, высыпает на стол сладости. У младшего Максима не видит один глаз. «Ему столько внимания достаётся! Он у нас такой, своевольный немного, привык, что все им занимаются», — говорит мама, пока сын скачет по комнатам, разгоняя тьму игрушечным мечом джедая. Потом он, как и его старший брат, утыкается в гаджет. «Знаю, что это всё не полезно, — вздыхает она. — А что делать? Во двор ребёнка рядом с позициями не выпустишь».
Связи здесь нет, поэтому для чтения, просмотра видео или игры надо что-то скачать заранее. Впрочем, в отсутствии моментального доступа к социальным сетям с истерическими постами, возможно, и кроется залог оптимизма Фирсуниных, улыбается женщина.
- RT
Для самой Олеси позитивный настрой — не пустой звук. Она работает в информационном отделе в официальных структурах и считает своим долгом поддерживать в других бодрость и жизнерадостность. «Конечно, и накатывает порой, когда полная задница, простите за нелитературный оборот, и я кричу и ножками топаю, — признаётся она. — Но час потопала — а дальше что? Собралась и делаю, и в процессе настроение поднимается».
Ужасаться и страдать некогда, считает собеседница RT. Дом требует заботы и в обычных условиях, а здание уже выдержало три попадания снарядов. Надо чинить крышу, вставлять стёкла, притом что мастера на передовую не едут и стройматериалы доставляют по космическим ценам.
«Потолок течёт, придётся брать лестницу и самой лезть наверх перестилать покрытие, закрутки на зиму делать, крольчиху для кроля нашего купить — он один из всех выжил после обстрелов», — перечисляет Олеся.
- RT
Ещё она ходит на водительские курсы. «Учусь — громко сказано, так, посещаю время от времени», — отмахивается Фирсунина. Она мечтает получить права и взять машину в кредит, чтобы не ходить по 40 минут от остановки до линии фронта.
«А ещё я снова стану мамой», — продолжает тоненькая блондинка. На немой вопрос она отвечает: «Не сейчас, года через четыре, чтобы у всех детей разница в десять лет была между собой. Рожу или удочерю девочку из детдома».
Уезжать из дома Олеся категорически не хочет: «Тут всё развалится — и куда тогда возвращаться?» Она с теплом рассказывает о соседях, но иногда к интонации добавляется горечь: у кого-то сердце не выдержало обстрелов, кто-то погиб от прилетевшего осколка.
Обратный путь Фирсуниных также проходит в сумерках, но уже утренних. Семья идёт от дома до конечной остановки автобуса под лай собак: «Раз есть лай, то посёлок живёт».
Заливистый лай разносится и над улицей Взлётной, рядом с донецким аэропортом. Многие строения там разбиты артиллерийским огнём во время боёв 2014—2015 годов. Но если участок охраняет пёс, то, значит, он кому-то принадлежит, даже если хозяев временно нет дома. Собак подкармливает мужчина, отказавшийся представляться. «Да зачем вам имя моё? Во мне нет ничего особенного», — практически слово в слово он повторяет Олесю. «Знакомый бизнесмен даёт пиццу с истекающим сроком годности. Пока пёс во дворе есть, дом вроде как живой», — резюмирует собеседник RT.
- RT
Через дорогу от заброшенного участка живёт Вадик. Он был мобилизован, а потом комиссован по болезни. Теперь слышит разрывы не в окопах, а во дворе собственного дома.
«В ванной прячусь, там двойные стены. Слава богу, жена уехала, а то насиделась по подвалам, — рассказывает он. — Снаряды прилетают, а сейчас пошли и дроны-камикадзе, — Вадик описывает широкую дугу рукой. — Вон на тот дом камикадзе упал и на тот тоже».
В конце Взлётной живёт известный голубятник Николай Васильевич, в прошлом шахтёр. Он не уехал из дома даже во время самых оживлённых артдуэлей, и его голубей не смогли прогнать даже самые ожесточённые бои. Впрочем, он говорит об обстрелах только с орнитологической точки зрения: природа настолько очистилась, что он не может выпускать птиц спокойно полетать — их сразу бьют соколы, которых развелось «кошмар сколько».
- RT
«Ещё котят мне подбросил кто-то», — ворчит Николай, стараясь не наступить на два шерстяных комка, которые вьются у его ног. На любой вопрос о том, каково это — жить почти на передовой, он съезжает на бытовые темы. «Ну да, регулярно случаются прилёты. А вот у меня урожай яблок и винограда в этом году такой, что еле нашёл, куда всё это добро девать! Плитку вот в ванной сам положил, осталось только швы заделать. Ещё недавно мне из Союза голубятников России 100 тыс. прислали просто так. Помнят о моих птицах. Сколько их останется?» — гадает старый шахтёр.
Уехать и бросить дом Николай Васильевич и не думает. Ведь обязательно наступит время, когда аэропорт будет аэропортом, а не памятником ожесточённых боёв 2014-го. Тогда можно будет выпускать голубей полетать, дома ещё восстановят, в саду можно будет сидеть, перечисляет старый шахтёр. «Почему вы говорите: «Жизнь сюда вернётся?» — удивляется он. — Она и не уходила».
