— Когда впервые выигрываешь Олимпиаду, в это, как правило, очень долго невозможно поверить. Было такое чувство на Играх в Бразилии?
— Очень хорошо помню, как стояла на пьедестале и у меня не было не то что слёз, но вообще никаких эмоций, словно внутри всё выгорело. Всё было выплеснуто, видимо, во время подготовки к Играм. Первое осознанное чувство появилось только на следующее утро. Это было очень яркое и радостное ощущение какой-то совершенно невероятной внутренней свободы: не нужно идти на тренировку, не нужно ни в чём себя ограничивать. И только через неделю до меня наконец дошло, что я выиграла самый главный старт своей жизни — стала олимпийской чемпионкой.
— Это осознание хоть как-то вас изменило внутренне?
— В том-то и дело, что нет. Разве что стала чуть поувереннее в себе. Всё-таки такая победа заставляет задуматься о том, что ты сумел сделать что-то такое, к чему стремились, но так и не смогли сделать очень многие люди. Помню, приехала из Бразилии домой, папа тут же забрал у меня медаль, положил её в сейф, закрыл на ключ комнату, где стоял этот сейф, и сказал: «Буду беречь эту награду как зеницу ока».
— А как воспринималась вторая победа?
— Совсем иначе. Подготовка к Играм в Токио вообще шла намного тяжелее, чем когда мы готовились к Рио. Было много боли. Моральной, физической. И когда я стояла на пьедестале, у меня реально лились слёзы. Они полились почти сразу после того, как мы закончили выступление, но я как-то держалась, понимала, что сейчас всех нас станут показывать крупным планом и надо бы улыбаться — чемпионки ведь. Но на пьедестале слёзы полились снова. Я смотрела потом видеозапись и даже подумала: какое счастье, что на меня не наводили камеру.
— Много боли — это вы о чём?
— У нас были очень жёсткие тренировки. И тренер у нас жёсткий. В том плане, что существует определённая стратегия подготовки спортсмена к Играм на психологическом уровне. Чтобы он был готов абсолютно ко всему и не дрогнул в самый ответственный момент. Могу честно сказать, что на этом этапе подготовки никаких пряников уже нет. Только кнут. Но это реально работает. Особенно в группе.
— Такая жёсткость со стороны тренера не обижает?
— Обижает, конечно. Но в то же самое время толкает тебя вперёд. Потому что хочется доказать не только тренеру, но прежде всего самой себе, что ты чего-то стоишь. На самом деле Татьяна Николаевна Покровская — удивительный человек. Если мы всё делаем хорошо, она никогда не похвалит. Всегда найдёт, к чему придраться и кому сделать замечание. А вот когда ты что-то делаешь плохо, наоборот, начинает отмечать то, что получилось. Словом, никогда не знаешь, как она отреагирует. Скучно точно не бывает.
— Достаточно заглянуть в ваш Instagram, чтобы понять, что вы очень сильная и абсолютно самодостаточная личность. Мне кажется, человеку с таким характером должно быть очень сложно в групповом виде спорта. Ведь группа по своей сути — та же армия.
— Вы правы, это тяжело, причём не только мне одной. У всех наших девочек очень сложные и сильные характеры, но при этом нам нужно находить общий язык. Искать взаимопонимание, чем-то поступаться, пропускать какие-то вещи мимо ушей или, наоборот, настоять на своём, но при этом никого не обидеть. Это такая непрерывная работа, как в большой семье. Сама я по натуре человек творческий, поэтому постоянная и очень сильная концентрация на спорте для меня — большая нагрузка. Даже странно: при своей рассеянности, забывчивости и склонности витать в облаках я исполняю в группе едва ли не самую ответственную роль.
— Чем вы сами объясняете такой парадокс?
— Я много думала на эту тему и нашла для себя объяснение. Человеку ведь никогда не посылается то, что не по силам выполнить. И раз уж мироздание в отношении меня распорядилось таким образом, значит, я должна приложить все силы, чтобы достойно нести этот крест. Чтобы потом могла собой гордиться.
— Человек, исполняющий все поддержки, — своего рода солист, на которого так или иначе работает вся группа. Это добавляет ответственности?
— Да, причём сильно. Если кто-то ошибётся внизу под водой, выталкивая меня в поддержку, об этом никогда никто не узнает. Все увидят только мою ошибку.
— А что можно сделать не так внизу?
— Могут сорваться руки — там же целая система взаимодействий. Достаточно малейшей неточности в хватах, и «плот», который меня толкает, перекашивается и я улетаю не вверх, а в сторону. Или может соскользнуть нога, и высота тут же теряется. Но внешне — это снова моя ошибка.
— По действиям других спортсменок в момент выброса вы способны заранее просчитать вероятность ошибки?
— Как правило, нет. Разве что произойдёт что-то совсем уж из ряда вон. Обычно я очень сильно концентрируюсь на собственных действиях. Когда поддержка не получается, Татьяна Николаевна обычно сразу подзывает меня к бортику и спрашивает: «Шурочкина, что внизу было не так?» И я не всегда могу ответить.
— Самый сложный для себя момент выступления вспомните?
— Чемпионат Европы в Будапеште, который был перед Олимпиадой. У нас тогда за день до начала соревнований заболела одна из спортсменок, которая стояла на «решётке», и пришлось ставить запасную — Веронику Калинину. «Решётка» — это основание, с которого я прыгаю. Иначе говоря, руки, к которым я за много лет привыкла и которые знакомы мне досконально. И вдруг они меняются в ситуации, когда невозможно даже провести лишнюю тренировку, чтобы свыкнуться с новыми ощущениями. Но мы справились. В Токио Вероника снова была запасной, и мне кажется ужасно несправедливым, что она не получила медаль наравне с нами.
— Вы впервые выступили на чемпионате мира в 2013-м в Барселоне. Долго подбирались к команде?
— Не сказала бы. Мы с некоторыми девочками пришли в сборную после Игр в Лондоне, и я сразу попала в основной состав, поскольку делала поддержки. Тогда я, кстати, очень чётко поняла, как сильно обязана своей маме тем, что она с самого детства настраивала меня на занятия акробатикой. Я тогда вообще не понимала, зачем мне это нужно, но по маминому настоянию ходила в зал вместе с прыгунами в воду, и всё это дало свои плоды. Наверное, сказалось ещё и то, что я была очень податливым ребёнком: сказали что-то делать — значит нужно делать. И только потом до меня дошло, что в сравнении с остальными девочками у меня есть определённый козырь.
На том чемпионате мира тоже был, кстати, непростой момент. Я сильно заболела за месяц до соревнований, меня положили в больницу, сделали лапароскопию, то есть на восстановление оставалось в лучшем случае две недели.
— Вариант пропустить соревнования не рассматривался в принципе?
— Мне очень этого не хотелось. Я так готовилась к тому старту, так хотела выступить, что решила как минимум попробовать побороться за место в команде. Встать на поддержки после операции я не могла, но в группе имелось место, на которое, кроме меня, претендовала ещё одна девочка. В итоге эту конкуренцию я выиграла, хотя было очень больно работать в воде.
— Покровская сказала в Токио, что вся ваша группа после Игр уходит из спорта. Это действительно так?
— Не знаю, почему Татьяна Николаевна так решила. Никто из нас пока не объявлял об окончании карьеры.
— Иначе говоря, Мария Шурочкина намерена готовиться к третьим Играм?
— Пока хочется просто отдохнуть. Подольше. И ничего не хочу загадывать. Вдруг найду какое-то занятие, которое заставит меня вообще перестать думать о спорте? А может быть, за время отдыха, наоборот, выяснится, что я жить не могу без синхронного плавания и без этого наркотического ощущения олимпийских побед? Почему-то ведь девочки возвращаются?
— Олимпиада реально оставляет наркотическое ощущение?
— Да. Начиная с момента, когда попадаешь в Олимпийскую деревню. В Рио мне был 21 год, в Токио — 26, а чувства остались теми же. Всё сливается воедино: детские несбыточные мечты, которые вдруг сказочным образом реализовались, столовая, где много очень вкусной еды и на каждом шагу тебя окружают звёзды со всего мира, предвкушение чего-то невероятного. Всё это рождает настолько сильные эмоции, что иногда бывает трудно сконцентрироваться на предстоящем выступлении.
— Как вкусная еда сочетается с необходимостью жёстко держать вес?
— С трудом. По себе знаю: когда долгое время полностью воздерживаешься от сладкого и потом срываешься, достаточно бывает трёх дней, чтобы прибавка в весе стала заметной. Я, например, не ем хлеб. Но в олимпийской столовой были такие потрясающие булочки с кленовым сиропом... Я их ела только утром, по одной штучке, но ближе к старту мне показалось, что вес вырос. Может быть, мне это только показалось.
— Вас разве тренеры не взвешивают?
— Татьяна Николаевна считает, что делать это незачем. Все взрослые люди, все понимают, ради чего работают.
— Какой вес критичен для синхронистки?
— Каждая из спортсменок определяет это сама. Мне, например, нередко говорят, что я слишком худенькая, но у меня с определённым весом связаны свои суеверия: ровно в том же весе, что сейчас, я была на Играх в Рио и считаю этот вес для себя счастливым. Не говоря уже о том, что с набором веса теряется скорость, резкость и вёрткость во вращениях. Понятно, что в какие-то периоды можно прибавить, немного отпустить себя. Но есть ведь ещё и те, кто меня толкает из-под воды. Когда мы начинаем тренировки в начале сезона и ещё далеки от соревновательной формы, вполне можно услышать в свой адрес: «Ну ты, мать, и коровушкой стала…»
— У вас не случалось поражений с тех самых пор, как вы попали в сборную. А вообще проигрывать доводилось?
— Когда была совсем маленькой и выступала за МГФСО, мы постоянно соперничали клубами со школой «Труд» и всегда оставались на втором месте. И в дуэтах, и в группах, как бы хорошо мы ни выступали при этом. Но однажды мы всё-таки выиграли. И я, что называется, почувствовала разницу. Поняла, что такое быть первым. Хотя сейчас я порой думаю, что яркость наших побед в синхронном плавании получается как бы приглушённой от того, что мы столько лет никому не проигрываем.
— Для всего мира российское синхронное плавание — это действительно некий непобедимый спецназ, запрограммированный только на золото.
— Бывает, кстати, очень обидно слышать: мол, в синхронном золоте никто не сомневается до такой степени, что сами соревнования можно вообще не смотреть. Хотя ради каждой следующей победы нам приходится работать намного больше.
— Страх проиграть вам знаком?
— Конечно. Лично я сомневаюсь всегда. Группа очень сложна тем, что каждый из нас отвечает за другого и одновременно сам зависит от чужих действий. Такой очень тонкий механизм: убери винтик, и всё развалится. Каждый день возникают какие-то сомнения, мысли о том, что у нас никогда не получится добиться того, чего хочет от нас тренер. В этом плане выступать в группе намного сложнее, чем в дуэте и тем более в соло. В Токио, кстати, мы выступали в финале уже после того, как случилось поражение в художественной гимнастике.
— Как раз хотела сказать об этом. Художницам ведь тоже на протяжении многих лет говорили, что они не могут проиграть.
— А получилось совсем иначе. Мне крупно повезло, на самом деле: я перед стартом не сидела в телефоне, не знала ничьих результатов и была сосредоточена только на своих задачах. Девчонки же потом признались, что выходили на старт с мыслью: не дай бог случится хоть какая-то ошибка! Ведь в этом случае с нами могут поступить точно так же, как это произошло у гимнасток. Мы ведь не меньше надоели миру своими победами.
— Чего сильнее всего хочется, когда завершён сезон? Подстричься?
— Ой, а как вы догадались?
— На моей памяти, синхронистки говорят об этом с тех самых пор, как начали побеждать.
— От длинных волос реально устаёшь. Сначала ты их часами желатинишь, потом часами отмываешь от желатина. Мне сейчас вообще хочется как-то кардинально изменить имидж. Максимально отойти от синхронного плавания даже внешне. Ну и внутренне тоже. Хочу попробовать получить театральное образование, пойти на специальные курсы. Тем более что сейчас для этого есть возможность. Немножко пугает то, что с переходом в новую для себя сферу я как бы становлюсь никем. Все мои заслуги перестанут иметь какое бы то ни было значение.
— Это как раз нормально. Более того, очень хорошо, что вы это понимаете уже сейчас. Избежать периода адаптации к «другой» жизни, на моей памяти, не удавалось ещё никому из спортсменов, так что нужно просто быть готовым к этому. Спокойно пережить сложный период и не слишком комплексовать, если что-то не получается. В отличие от синхронного плавания, в новой жизни у вас всегда будет право на ошибку.
— Спасибо. Я запомню ваши слова.