— За то время, что прошло с момента выступления, сложно было поверить, что вы уже не вчерашний юниор, а вице-чемпион Европы? Или это понимание пришло к вам ещё до награждения?
— Честно говоря, до сих пор это не осознал, как мне кажется. Вроде серебряная медаль — реальность, а вроде это какой-то фантастический сон, словно не со мной происходит.
— Вы ведь уже по итогам короткой программы были с медалью, пусть и с малой. Неужели не истязали себя мыслями, что до большой медали рукой подать?
— Истязал — не то слово. Только об этом и думал: какое место могу занять, сколько баллов получится набрать... Понимал, что ни к чему хорошему все эти мысли не приведут, но и выкинуть их из головы не мог, как ни старался. Помогла подруга, с которой мы общались по телефону. Она вообще хорошо умеет ставить мне на место голову. Так что совместными усилиями мы всё-таки добились того, что я сосредоточился исключительно на прокате.
— То, что вы выступали в произвольной программе первым из тройки лидеров, хоть немного облегчило вам задачу справляться с волнением?
— Как только прошла жеребьёвка и я понял, что катаюсь первым, то подумал: если к этому моменту буду иметь лучший результат из тех, кто уже выступил, то наверняка останусь в тройке.
— То есть вы всё-таки продолжали думать о возможной медали?
— Ну да, до начала проката было такое. Переключить мысли сумел позже, когда вышел на разминку. Думал только о том, что должен продемонстрировать сделанную работу. Что мы не зря столько тренировались.
— Многие фигуристы любят повторять, что во время соревнований не слышат чужих оценок. Это правда или всего лишь дежурная фраза?
— Могу сказать за себя. В тот момент, когда объявляли оценки того, кто катался передо мной в короткой программе, я разговаривал с Еленой Германовной (Буяновой. — RT), которая настраивала меня на выступление, поэтому ничего, кроме её слов, не слышал и на табло не смотрел. А вот во время разминки в зале перед произвольной программой я смотрел по телевизору, как катаются те, кто выступал раньше.
— Зачем?
— Не знаю. Это был тот период времени, когда я ещё крутил в голове мысли о возможной медали. Поэтому смотрел на всех подряд, что-то высчитывал, выстраивал в голове какие-то конструкции.
«Раньше обижался на жёсткий окрик тренера»
— Вам когда-нибудь бывало страшно выходить на старт?
— В последние два или три сезона точно нет. Наверное, всё зависит от готовности к старту, от того, верят ли в тебя тренеры. В Граце мои тренеры верили в меня — возможно, даже больше, чем я сам в себя. В этом плане у нас вообще очень хорошо прошли последние две недели подготовки. Очень плодотворно и очень легко. Поэтому у меня даже мыслей не было, что могу ошибиться.
— Но тем не менее ошиблись дважды.
— Да, допустил совершенно нехарактерную для себя ошибку — на тройном лутце. Для меня вообще не составляет труда выполнять этот прыжок. Полнейшая неожиданность.
— У вас ведь и в короткой программе случилась довольно нехарактерная ошибка на тройном акселе.
— Да. Не хватило концентрации. Прыжок-то лёгкий. Думал, на раз с ним справлюсь — после четверного сальхова, но не получилось. Но это тоже опыт.
— Нынешний сезон вы начинали участием в юниорском Гран-при. Думали тогда о том, что уже в середине сезона будете выступать среди взрослых, да ещё столь успешно?
— Да, хотя задачи в начале сезона были другими. Я старался прежде всего отобраться в финал Гран-при. А вот когда этого не получилось, стал думать о том, что должен теперь как-то реабилитировать себя хотя бы в собственных глазах на взрослом чемпионате страны. Попробовать отобраться на чемпионат Европы, например. Тем более что я уже знал, что не поеду на юношескую Олимпиаду.
— Взрослый успех что-то меняет в вашем сознании?
— Разве что ещё больше стимулирует желание работать.
— Задам вопрос иначе: о чём вы сейчас больше думаете — о юниорском мировом первенстве, которое пройдёт в Таллине в первых числах марта, или о взрослом чемпионате мира в Монреале?
— Пока вообще ни о чём не думаю. Для меня это как гнаться за двумя зайцами. Пусть о планах думают мои тренеры.
— Евгений Рукавицын сказал в адрес своего ученика Дмитрия Алиева, что он очень самостоятелен во всём, что касается тренировок и выступлений. А насколько самостоятельны в этом отношении вы? Или пока ещё вас плотно опекают тренеры?
— Поначалу опекали, когда я только пришёл в группу. Сейчас уже нет. Перед выступлением всегда спрашивают, например, каков мой план действий на разминке, то есть дают мне возможность самому принимать решения на этот счёт. Я и сам начинаю понимать, что стал гораздо лучше чувствовать своё состояние, своё тело, свои возможности.
— Необходимость постоянно подчиняться столь жёсткой наставнице, как Буянова, не вызывает в вашем горячем армянском характере внутреннего протеста?
— Во-первых, на меня никто не давит. Елена Германовна может жёстко прикрикнуть на тренировке, но это рабочий процесс. Жёсткий окрик всегда очень эффективно помогает привести спортсмена в чувство.
— Некоторые обижаются.
— Я раньше тоже обижался. Мне казалось, что тренер кричит на меня, потому что я что-то делаю неправильно или недостаточно хорошо. Сейчас стараюсь, во-первых, не давать повода, чтобы на меня кричали, а во-вторых, очень чётко дифференцирую информацию. Вместе с тем мне, например, было в Граце приятно, что Елена Германовна похвалила меня за проявленный характер. Это вообще было самое приятное, что я услышал по итогам своего выступления.
— Вам в Граце уже говорили, что манерой катания вы сильно напоминаете Хавьера Фернандеса?
— Это я прочитал в интернете. Хавьер всегда был моим кумиром, и вроде такие сравнения должны быть приятны, но мне было ещё более приятно прочитать, что в плане катания у меня начинает проявляться свой собственный стиль.
— Ваш тренер отметила, что вы всегда очень интересовались тем, что происходит в большом фигурном катании, и знаете свой вид спорта так, как его знает не всякий фигурист.
— Будь моя воля, я бы смотрел соревнования по фигурному катанию круглосуточно в режиме 24/7. Мне реально всё интересно: кто как катается, какие элементы делает.
— Мне кажется, это должно было сильно отвлекать вас в Граце от собственных выступлений. Надо разминаться, а вы смотрите по сторонам.
— Не скажу, что это сильно меня отвлекало: я сначала делал всю свою работу, а потом садился смотреть на остальных. Очень круто находиться среди тех, за кем до этого следил только по интернету.
— И кто особенно вам запомнился?
— Дима Алиев — своим выступлением в финале. Я, конечно, знал, как он катается, видел много раз, но подобного проката у Димы не припомню.
— Ревность вас не колола, что Алиев сумел откататься безошибочно, а у вас не получилось?
— Нет. Всё-таки у Димы это уже второй чемпионат Европы. Не знаю, легче ему было от этого или сложнее, но это тот самый опыт, которого не было у меня.
— Ещё я читала, что вам очень нравится Юдзуру Ханю.
— Это правда.
— Что в нём привлекает вас?
— Умение Ханю очень точно передать эмоции. Его внутренняя свобода. Так свободно, как мне кажется, не катается больше ни один фигурист в мире.
«Гладиатор из меня не получился»
— Кататься в Граце было очень больно?
— В азарте соревнований таких вещей уже не замечаешь. Всё начинает болеть обычно во время показательных выступлений.
— Кстати, что не так в этом сезоне у всех с ботинками? Вы ведь далеко не первый, у кого возникают проблемы.
— Из того, что известно мне: фирма Edea, в ботинках которой я катаюсь, изменила колодку модели Ice Fly. Поэтому чуть ли не каждый второй фигурист жалуется на то, что стала наминаться косточка или какое-то другое место. Когда я начал раскатывать новые ботинки в начале сезона, на ноге образовалась достаточно большая шишка. Из-за этого у меня даже вылетело некоторое количество тренировок. Потом я вернулся к старой и гораздо более мягкой модели, которая обычно раскатывается в два дня, то есть очень быстро. Но из-за шишки на ноге этот процесс тоже затянулся. Просто когда всё более или менее нормализовалось, ботинки сломались. Пришлось снова вернуться к модели Ice Fly, и вроде бы я даже привык к ней, но сейчас уже и эта пара начинает разваливаться. Как мы будем поступать с ботинками дальше, пока просто не знаю. Хотя нераскатанная пара у меня в запасе есть.
— Многие фигуристы не слишком любят катать классику, считая её излишне серьёзной и обязывающей. Вы же не столько интерпретируете музыку на льду, сколько играете с ней.
— Есть такое.
— Этому учат?
— Моя нынешняя произвольная — эта та программа, которую я год назад катал в юниорах. Поначалу, когда мы только начинали, я делал всё так, как мне говорили тренер и хореограф: здесь позицию выдержал, там улыбнулся, сделал какой-то жест. В этом сезоне, когда мы приняли решение вернуться к прежней программе, тренеры предложили мне попробовать покататься более свободно, не боясь выражать собственные эмоции. И я почувствовал, что могу кататься под эту музыку гораздо свободнее и с большим удовольствием.
— Почему не пошло дело с новой программой «Гладиатор»?
— Изначальная идея была в том, чтобы взять для произвольной программы какой-то серьёзный и сильный образ, но... Короче, гладиатор из меня не получился. Там нужно было кататься более резко, жёстко, то есть так, как пока ещё я не очень хорошо умею. Хотя не исключаю, что и к этой программе мы с тренерами ещё вернемся.
— В процессе проката вы успеваете обращать внимание на зрителей?
— Конечно, причём не только на них, но и на судей тоже. Мы постоянно над этим работаем. Иногда я улыбаюсь тем, кто сидит у борта, могу даже подмигнуть в конце программы, когда все элементы уже сделаны.
— Если бы у вас была возможность ещё раз выступить на чемпионате Европы, что бы вы предпочли изменить?
— Обязательно нашёл бы возможность всё-таки дожать этот лутц, выехать его.
— Но ведь это всё равно не позволило бы вам выиграть золотую медаль?
— Ну и что? Зато сейчас я не мучился бы ощущением, что серебряная медаль досталась мне с падением.