— Плотный календарь, постоянные перелёты, тренировки, восстановительные процедуры... Как вам удаётся при столь непростом графике находить время для социальной активности и семьи?
— Да, времени действительно не так много. Живу по строгому распорядку: тренировки — семья. На свои дела есть время лишь тогда, когда дети в саду и школе. Но это мой ритм жизни, иначе я уже не могу. Когда в отпуске, начинаю быстро ловить себя на ощущении, что чего-то не хватает. Это своеобразный наркотик. Ты просто не представляешь иной жизни.
— Но ведь вам уже 34 года, что по футбольным меркам не так и мало. Вы понимаете, что рано или поздно придётся отказаться от такого образа жизни?
— Разговаривал со многими ребятами, которые закончили карьеру. Все в один голос говорят, что надо подготовить себя. Для любого спортсмена страшно проснуться и не знать, чем себя занять. Нельзя сидеть дома и бездействовать, иначе сойдёшь с ума.
— Раз вы заговорили об окончании профессиональной карьеры, значит, морально уже готовитесь. Но ведь ваш контракт со «Спартаком» действует ещё несколько лет?
— Не подумайте, что я готовлю себя к этому. Нет! Моя карьера из-за травмы могла оборваться ещё десять лет назад. Морально я понимал, что всё может закончится именно тогда. Но после этого были победы, титулы, и уверен, что будут ещё. Однако не стану лукавить: я отдаю себе отчёт в том, что, даже если буду играть достаточно долго, настанет время поставить точку.
— Возрастные рамки для себя обозначили? Не секрет, что именно вратари могут позволить себе оставаться в футболе максимально долго.
— Всё зависит от того, насколько ты будешь нужен своей команде. Не знаю, как со стороны, но сам я понимаю, что сейчас нахожусь в оптимальной форме. С годами стал лучше понимать себя, свои возможности. Смотрю на наших молодых ребят и вижу, что где-то нагрузки даются мне легче. Так что никаких планок я себе не выставляю. Конечно, хочется поиграть подольше и не просто играть, а играть за «Спартак».
— Минувшим летом «Спартак» оказался в одном отеле с ПСЖ. Вам удалось пообщаться с вашим коллегой Джанлуиджи Буффоном?
— Расскажу это историю. Да, мы знали, что французы проведут сбор в соседнем отеле. Однажды утром, стоя на своём балконе, увидел, как они идут на прогулку. Во мне проснулся какой-то детский азарт: хотелось выбежать, сделать фото. Стал себя отговаривать, говорить себе: «Артём, это несерьёзно, к тому же ты не одет». Пока размышлял, увидел, как Георгий Джикия уже делает с ним фото. Он у нас парень не из робких, но даже он растерялся от того, как вёл себя Джанлуиджи. Он так по-свойски обнял его, что стало понятно — он действительно легенда. Я фото так и не сделал, но мне было достаточно этого эпизода, чтобы запечатлеть его в своей памяти.
«В России нет футбольного продукта»
— Вы чувствуете, что после проведения ЧМ в России в стране изменилось отношение к футболу?
— Безусловно. Люди изменились. Раньше про футболистов да и игру в целом говорили с неким пренебрежением, сейчас это риторика поменялась. Я не играл за сборную на ЧМ, но ощущаю это, когда прихожу в школу к сыну. Люди стали ходить на стадионы, в стране настоящий футбольный бум. Очень хочется, чтобы он только нарастал и мы никогда не возвращались бы к прежнему состоянию. Многое зависит от нас самих, от национальной команды, от клубов. Никто не будет носить тебя на руках вечно, если ты не будешь показывать достойного результата.
— На днях Артём Дзюба, ставший после ЧМ самым узнаваемым футболистом России, сказал, что вся его жизнь в футболе — путь воина. А как бы вы охарактеризовали свою?
— Наверное, это путь шахтёра, трудяги, который постоянно копает, не останавливается, несмотря ни на что. Путь этот сложный, с травмами, с падениями, но он успешный. Случались большие победы.
— Можете честно признаться себе в том, что горды собой и своей карьерой?
— Нет, не могу. Открою небольшой секрет: дома соорудил специальную полку, где расставил все свои награды. Думал, что буду заходить туда и получать удовольствие, вспоминая о триумфах. Пока ничего подобного не чувствую. Возможно, подсознательно, делал это на будущее. К тому же футбол — это только часть жизни, рано или поздно она закончится и начнётся другая. Если я остановлюсь, начну гордится тем, что есть сегодня, то, закончив карьеру, я сяду в этой комнате и пойму, что мне некуда двигаться. И это будет тупиком.
— Ваша социальная активность, благотворительные аукционы и помощь нуждающимся — это зов души или подготовка площадки для жизни после футбола?
— Я давно этим занимаюсь, ещё со времени выступления за подмосковный «Сатурн». Раньше так было не принято. Многие в команде шутили, подкалывали… а со временем всё это переросло в создание фонда. Это моё мироощущение. Понимаю, что если мне дано что-то в финансово-материальном плане, то я должен этим поделиться. Я так вижу эту жизнь. Да, возможно, в будущем это направление будет развиваться, но как ни крути, даже после окончания карьеры я вижу себя где-то рядом с футболом. Фонд может быть параллельным занятием. Не исключаю, что когда-нибудь передам его в надёжные руки.
— Нет опасений, что кто-то может воспользоваться вашей отзывчивостью в корыстных целях?
— Люди разные, и я пару раз обжигался. Была одна показательная история. Когда я только перешёл в «Спартак» на базу в Тарасовке пришло письмо, в нём девушка рассказывала историю о своём дедушке-ветеране, о том, что я его самый любимый игрок, и просила майку с автографом в подарок на 9 Мая. Конечно, я недолго думая отправил этот небольшой презент по указанному адресу. Прошла пара недель — и такое же письмо от этой же девушки получил Сергей Паршивлюк. Тогда я понял, что отныне надо осторожнее и разборчивее относиться к просьбам. Сейчас по первым строчкам могу понять, искренне человек просит помощи или нет.
— Вы всегда открыты не только для болельщиков, но и для журналистов, однако ваши партнёры, да и игроки других клубов порой ведут себя иначе. В нынешнем сезоне РПЛ уже были случаи, когда команды в полном составе отказывались выходить для общения с представителями прессы. Как это объяснить?
— Не хочу осуждать ребят. И у меня были такие моменты, когда не было ни сил, ни желания общаться. Однако выскажу своё мнение. Недавно обсуждал со знакомым, что в России нет так называемого футбольного продукта. У нас есть хорошие футболисты, популярные команды, болельщики, новые стадионы, но нет конечной цели, проекта. А это и атрибутика, и трансляции, и игроки, которые в обязательном порядке после каждой игры должны раздавать автографы фанатам и раздавать интервью. В противном случае их оштрафуют, причём не на словах, а на деле.
Наверное, это вопрос воспитания профессионализма — нужно закладывать это в ребят ещё со школы, чтобы, попадая в элитные клубы, они понимали, что общение с журналистами не прихоть, а часть работы.
— Назовите, что вы больше всего хотели бы искоренить в российском футболе.
— Запретил бы говорить про судей. Очень не нравится, когда игроки и тренеры начинают активно обсуждать эту тему после игр. В моём понимании это проявление слабости. Ещё хотел бы, чтобы команды в полном составе всегда подходили к трибунам и убирали за собой в раздевалках. Японцы показали нам отличный пример на ЧМ — всё за собой убрали! У нас всё происходит иначе, да что там… Сам иногда, уходя со стадиона, думаю: «Ну что же я такое после себя оставил?»
— А что вас восхищает в российском футболе?
— Для меня главный восторг — это спартаковские фанаты. Они всегда рядом. В жару, в холод, в любой точке Земли. Ими просто невозможно не восхищаться.
«Порой сам себе говорю: «Зачем тебе всё это надо?»
— Раз уж мы заговорили о болельщиках: вы знаете, что один из самых популярных запросов в сети, связанный с вами, — это «Почему не играет Ребров»?
— Этот вопрос точно не ко мне. (Смеётся.) Хотя отдаю себе отчёт в том, что такие вопросы будут звучать всё чаще. Даже мои сыновья порой спрашивают меня об этом. Это знает только тренер… Хорошо, что моя карьера шла по извилистому пути. Я не всегда был основным вратарём, так что некий иммунитет к подобным вещам с годами уже выработался. Надо работать, готовиться — шанс обязательно представится.
— Когда вы поняли, что в нынешнем сезоне ставка будет сделана на молодого Александра Максименко? И как вам удаётся быть для юного партнёра старшим наставником, а не прямым конкурентом за место в воротах?
— Всегда стараюсь смотреть на то, что происходит со мной, через призму собственного прошлого. Я тоже был в такой ситуации, когда первым номером был Андрей Дикань. Он был любимцем болельщиков, и тут в ворота встал я. Андрей мне очень помогал, поддерживал, теперь я стараюсь вести себя так же с Селиховым и Максименко. Конечно, недели две пришлось бороться с собой. Но я уже на сборах понимал, что тренерский штаб выбрал нового вратаря, моя роль в этой истории — помогать ему и работать над собой, быть в форме на тот случай, если нужно будет помочь команде на поле.
— Некоторые говорят, что вы отличный пример для подражания, ролевая модель современного героя вроде Андрея Тихонова — эдакого правильного интеллигентного парня, живущего по соседству и всегда готового прийти на помощь. Вы с этим согласны?
— Меня много с кем сравнивали, но с Андреем Валерьевичем впервые, это приятно. Я вырос на футболе «Спартака», в котором он играл ведущую роль и всегда вызывал в душе тепло.
— Эксперты на протяжении всей вашей карьеры в «Спартаке» часто говорили: «Ребров хороший вратарь, но ему не хватает здорового эгоизма». Для вас это было проблемой?
— Могу сказать экспертам: ребята, извините, но я уже чемпионство и суперкубок выиграл вместе с командой, и для меня важно, что после этого успеха я остался человеком. Никто не может сказать мне, что Ребров повёл себя как эгоист, перешагнул через чью-то голову. Я всего добился честным трудом и был вознаграждён за это.
— Вы признались, что сейчас чувствуете себя на пике формы. Насколько тяжело полноценно выкладываться на тренировках, зная, что вряд ли сыграешь в предстоящем матче?
— Это очень тяжело, особенно после того, как ты много лет был основным вратарём, у тебя сформировавшаяся взрослая жизнь и дети, которым хочется посвящать больше времени, а ты в ситуации, когда тебе надо пахать активнее, чем раньше. Беру себе дополнительную программу, работаю в отпуске. Порой сам себе задаю вопрос: «Зачем тебе всё это надо?»
— Действительно, зачем?
— Внутри что-то, скажем так, зудит. Это какой-то внутренний стержень и амбиции, которые не позволяют мне опустить рук и закончить.
— Это вызов самому себе или попытка доказать футбольному миру, что вас рано попытались списать со счетов?
— Обществу я ничего доказывать не собираюсь совершенно точно. Просто в очередной раз для самого себя есть цель покорить некую вершину. Если подобных стремлений не будет — это прямое указание на то, что спортивная карьера закончена.
— Подсказывая что-то молодым партнёрам по команде, вы не ловили себя на мысли, что готовы попробовать свои силы на тренерском поприще?
— Такие мысли возникают, какие-то вещи уже уточняю у наших тренеров по вратарям. Скажу честно: уже была возможность пойти учиться на главного тренера, но от этой идеи я отказался. Главным я бы быть не хотел. Это слишком большая ответственность, требующая отказа от собственной жизни и полного погружения в команду. Пока я не готов к такому.
— Почему вы в тот момент, когда поняли, что ставка сделана на другого вратаря, не попросили руководство «Спартака» продать вас в другой клуб?
— Всё дело в том, что я не вижу себя вне «Спартака» и хотел бы закончить свою карьеру именно здесь. Не могу даже представить, что выхожу на поле в форме другой команды. Я не вижу никакого смысла в том, чтобы срываться с места, бросать семью, команду и гнаться за личным успехом и деньгами.
— То есть вы поняли Джона Терри, который отказался переезжать в Россию из-за семьи?
— Да. Естественно, мы тут все следили за развитием событий и, конечно, хотели, чтобы он присоединился к команде. Но после того как повисла пауза, зашёл в его соцсети и сразу понял, что это как-то связанно с его семьёй. Безусловно, как игроку мне жаль, что он не приехал. Как футболист Терри мог бы многое получить в нашей стране, но как мужчина я его понимаю: он потерял бы намного больше, уехав от детей и супруги.