— Чемпионат мира, который на этой неделе проходит в японской Фукуоке без участия российских пловцов, начался с падения последнего из рекордных достижений Майкла Фелпса на его коронной дистанции — 400 м комплексом. Насколько уникален, в вашем понимании, результат Леона Маршана (4:02,5)?
— Рекорды для того и устанавливаются, чтобы их били те, кто придёт после. Хотя достижение Фелпса и было самым старым из существующих — держалось с 2008-го. Теперь на очереди, видимо, результат Пауля Бидермана на 400 м вольным стилем, с которым он выиграл ЧМ-2009, стартуя в комбинезоне (3:40,07. — RT). Касаемо рекордов Майкла: всем, кто с ним плавал, было психологически тяжело даже представить, что они могут когда-нибудь быть побиты. Но Маршан — парень уже совсем другого поколения.
— Смотрите, как интересно получается: о Фелпсе на протяжении многих лет говорили и писали, что он представляет собой некий совершенно уникальный образец пловца. Что все его результаты — следствие именно данной уникальности. Сейчас Маршан добился успеха, занимаясь у того же наставника — Боба Боумэна. Выходит, феномен Фелпса — это тоже тренерская история?
— Не только. Одна из самых сильных сторон Майкла заключалась в том, что он очень быстро восстанавливался. Как в этом плане обстоят дела у Маршана, в чём его коронка, я просто не знаю — об этом надо с Бобом разговаривать. Но сильные стороны — ещё не залог успеха. Для того чтобы спортсмен продолжал добиваться высоких результатов, надо подтягивать слабые.
— Какой вариант, в вашем представлении, более реален: Маршан продолжит набирать ход и прогрессировать или его показатели пойдут на спад?
— С таким тренером это вряд ли случится. Боумэн умеет заставить человека правильно работать. Сейчас Маршан поймал кураж, думаю, ему вполне по силам побить рекорд Райана Лохте на 200 м комплексом, а 400 м проплыть из четырёх минут. Он же совсем свежий парень в плане психики, молодой. Появился перед Играми в Токио, если не ошибаюсь.
— Да, стал там шестым на 400 м, но не попал в финал на 200 м комплексом и баттерфляем.
— Мне гораздо обиднее, что в Японии из-за коронавируса не смог выступить Илья Бородин. Он, считаю, имел возможность даже выиграть 400 м.
— Бородин, на ваш взгляд, настолько хорош, что способен соревноваться на этом уровне?
— Да. Вдвойне удивительно, что он из Брянска. Этот город никогда не относился к числу плавательных.
— Уже неоднократно говорилось, что финал Кубка России, который проходит в Казани в одни сроки с ЧМ, очень удобен тем, что можно сопоставлять результаты победителей.
— Я не сторонник того, чтобы ориентироваться на время, которое уже кем-то показано. Тому же Бородину следует смотреть не на 4:02,5 Маршана в Фукуоке, а на то, чтобы плыть данную дистанцию за 4:00,0.
— Думаете, это ему по силам?
— Не знаю. Но нужно уже сейчас прилагать максимум усилий, чтобы это было не только по силам, но становилось рутиной. Другой вопрос, знает ли тренер, как вывести спортсмена на результат подобного порядка. Это не так просто, на самом деле. Не помню уже, с кем из специалистов разговаривал на схожую тему применительно к стометровке вольным стилем. Смотрите: румын Давид Попович сейчас плывёт вторую половину за 24,0. То есть для того, чтобы с ним бороться и чувствовать себя при этом комфортно, нужно плыть второй «полтинник» за 23,5.
— Вы видите среди отечественных спринтеров человека, способного это сделать?
— Нет. Гораздо печальнее, что я не вижу наставников, у которых при словах «23,5 на второй половине» глаза не становились бы квадратными. Для того чтобы натренировать такой результат, надо досконально понимать технику плавания, видеть, какие именно характеристики атлет должен улучшить и какие физические качества наработать. Мы сейчас говорим о второй половине дистанции, но есть ведь и первая. Идеальное прохождение стометровки вольным стилем — это полторы секунды разницы между первым и вторым «полтинниками». Значит, первые 50 м в этом раскладе нужно плыть за 22,0. Максимум — за 22,5. Но для этого надо уметь плавать 50-метровую дистанцию за 20,5. Представляете, какие это скоростные характеристики?
— Грубо говоря, мы с вами сейчас ведём речь о результате порядка 45 секунд. Положа руку на сердце, вы реально считаете эту задачу достижимой в ближайшем будущем?
— Думаю, на это уйдёт порядка десяти лет.
— Что должно измениться?
— Человеческая психология. Людям следует привыкнуть к таким цифрам, поверить, что подобные скорости реальны. Возможно, для того чтобы всё это осознать, должно вырасти совершенно другое поколение спортсменов. Которое будет обыденно относиться к мысли, что 24,0 на второй половине стометровки кролем — это мало.
Другой вопрос, что сами по себе такие атлеты не появляются из ниоткуда. Их надо растить. Это сложно, это больно, поскольку это абсолютно иные тренировки, другие нагрузки, которые нужно научиться терпеть. И на соревнованиях надо уметь терпеть, уметь ускоряться на усталости, не теряя технику — всё это действительно очень и очень непросто.
— Знаю, к Олимпиаде в Сиднее ваш ныне покойный тренер Геннадий Турецкий старался вывести вас на принципиально иной уровень скоростей и даже выбрал для своего телефона номер, который заканчивался цифрами 47-76, чтобы исподволь приучить вас именно к таким секундам. Но вы всячески противились и в результате проиграли стометровку Питеру ван ден Хогенбанду.
— Вопрос там был совсем не в этом.
— А в чём же тогда?
— Знаете, по ходу своей карьеры я понял одну, в общем-то, простую вещь. Что для спортсмена очень важно уметь в решающий момент абстрагироваться от соперников. Всегда ведь существует определённая тренерская установка: раскладка по отрезкам, количество гребков… Всё это нужно делать, полностью выключая из процесса визуальные анализаторы. То есть ты можешь видеть общую картину, но не позволять себе в неё включаться. Как только включился — все установки летят к чертям.
— В каком смысле?
— В прямом. Ты непроизвольно начинаешь действовать так, как тебе подсказывает ситуация. Придерживать всех на первом «полтиннике», например. Или, наоборот, максимально ускорить ход заплыва на первой половине с расчётом, что на второй будешь работать на удержание. Стратегии для того, чтобы просто победить, можно использовать разные. Но, если стоит задача показать результат, ты должен максимально абстрагироваться от всего, что мешает этому.
— Вы поняли это, когда уступили на Олимпиаде?
— Нет, значительно раньше. Кажется, это был 1994 год, этап Кубка мира в Гонконге. Я был не слишком хорошо готов к тому старту, но мне вдруг стало интересно попробовать плыть быстро, сосредоточившись только на своих ощущениях. Турецкий, помню, сильно тогда удивился, поскольку никакой специальной скоростной работы мы с ним к тем соревнованиям не делали, не подводились. Были на сборе в Японии с юношеской командой, а стартовать в Гонконге, как сейчас помню, пришлось 1 января. И вот эта абсолютная свобода в голове тогда сработала на результат.
Что до ОИ в Сиднее, могу рассказать, почему проиграл. После первых 75 м включил визуальные рецепторы. Начал смотреть по сторонам, иначе говоря. И сразу всё сломалось. А в 2003-м на ЧМ — нет. Потому и взял там три золота.
— Если вернуться к мировому первенству, которое сейчас идёт в Фукуоке, есть виды, которые вам особенно интересны?
— 50 и 100 м вольным стилем, как обычно. Думаю, на «полтиннике» вот-вот должен прорезаться кто-то новый.
— А на стометровке?
— Мне интересен Попович, которому сейчас принадлежит рекорд мира. Он ещё настолько молодой, настолько мягкий, непроработанный. Физически толком не окреп, но плывёт очень интересно. Длинно, расслабленно. И на второй половине непрерывно добавляет. Плывёт дистанцию так, как её, собственно, и нужно плыть. Осталось чуть-чуть подработать старты и повороты, и вопрос с победителем парижской Олимпиады на сотне кролем будет, думаю, закрыт.
— А кто способен заинтересовать вас в финале Кубка России?
— Бородин на дистанциях 200 и 400 м комплексом. Мне реально любопытно, на результат какого уровня Илья способен выйти после всех своих проблем последних лет: коронавируса, непопадания на Олимпиаду, отстранения от международных стартов. Ещё интересна Женя Чикунова в брассе. Но не на «полтиннике», а на олимпийских дистанциях.
— Верите, что у отечественных пловцов есть шанс быть допущенными на Олимпиаду?
— В нейтральном статусе?
— Ну а почему нет?
— Сложный вопрос. Это зависит от слишком многих вещей. Мне, кстати, непонятно: все разговоры о нейтральном статусе — не решение спортивного арбитражного суда, а всего лишь рекомендация. Почему мы должны ей следовать? В общем, куда ни ткни, слишком много нестыковок.
— Я пытаюсь чисто по-человечески поставить себя на место того же Климента Колесникова, которому сейчас принадлежит рекорд мира на дистанции 50 м на спине. Человек способен выиграть в Париже олимпийское золото, а возможно, и не одно…
— Боюсь, что эта задача может оказаться труднее, чем нам это представляется сейчас.
— Почему?
— Потому что к Играм в плавании на спине с большой долей вероятности появятся новые действующие лица. ЧМ в Фукуоке это, скорее всего, и покажет. Плюс Климент не молодеет, ему с каждым годом становится сложнее.
— По каким показателям вы об этом судите?
— У Колесникова на олимпийских дистанциях не было серьёзных результатов ни в этом году, ни в прошлом. А прыгнуть с места выше головы в плавании удаётся далеко не всегда. В этом плане Климент действительно совершил в Казани невероятное.
— Иначе говоря, в плавании нельзя останавливаться?
— Совершенно верно. Должна сохраняться определённая динамика. И сам ты должен постоянно находиться в тонусе, чтобы в нужный момент совершить рывок.
— И Колесников, и Рылов, и Антон Чупков в брассе, как и Женя Чикунова, обратили на себя внимание ещё до того, как попали во взрослую сборную. Сейчас вы видите в юниорах атлетов, способных прийти на смену этому «золотому» поколению?
— А «золотое» ли оно, если рассуждать совсем уж по большому счёту? Ну да, Рылов стоит особняком. А того же Чупкова, на мой взгляд, на Играх в Токио просто просчитали, очень быстро нашли противоядие относительно его тактики. У Колесникова не получилось, хотя на стометровке на спине он был очень близок к победе. Но ведь второй шанс может и не представиться?
— Никогда не откладывай на 24 года то, что можешь сделать в 20 лет?
— Да. Слова Марка Спитца, 1991 год, ноябрь. Я запомнил их тогда очень хорошо.
— Но ведь не так давно был период, когда казалось: ещё чуть-чуть, и даже со спринтом у российских пловцов всё будет в порядке.
— У меня такого ощущения не возникало. Видно же, на что способен тот или иной спортсмен, по тому, как он прыгает в воду с тумбочки, по тому, как плывёт, как двигается. Мы как-то сидели на трибуне с одним из тренеров и смотрели, как плывёт Владислав Гринёв. Шёл какой-то отборочный чемпионат, и Влад тогда очень прилично проплыл. То есть было видно, что у парня реально большой потенциал, но нужно увеличивать объём работы, чтобы рассчитывать на высокий результат и на 200 м тоже. Однако когда я об этом сказал, услышал в ответ, что это невозможно, так как Гринёв привык плавать по 4—4,5 км в день. Тогда я попросил наставника объяснить, каким образом при таких маленьких объёмах можно на двухсотметровке сделать результат 1:47,0. Ну чтобы хоть на что-то рассчитывать на этой дистанции.
— И что вам ответили?
— Что со мной невозможно разговаривать. Я тогда рассмеялся. Сказал, что разговаривать со мной как раз можно. А вот обмануть в том, что касается плавания, значительно сложнее.
Когда я вижу, как человек плывёт на втором отрезке, на третьем или на последнем, я прекрасно понимаю, что и как он делает на тренировках. Думаю, и у других наших ребят работы было недостаточно, чтобы добиваться реально выдающихся показателей.
— То есть, чтобы быстро плавать, нужно прежде всего много плавать?
— Не только. Мне немного сложно комментировать какую-то чужую ситуацию, но могу рассказать о своей, когда мы с Турецким выходили на финальную прямую подготовки к ОИ. Мало того что ты сам обязан быть в этот период предельно дисциплинирован с точки зрения режима и отношения к себе, весь твой быт должен быть организован таким образом, чтобы он тебя не тяготил. Результат в плавании, да и в спорте в целом, — это не только слагаемые каких-то тренировочных усилий, но очень многих вещей, которые тебя окружают. Если что-то не в порядке, оно обязательно начнёт тянуть назад.
— Получается, Рылову, для того чтобы чувствовать себя максимально комфортно и побеждать, нужны все его 14 котиков?
— На мой взгляд, это лишнее, но не зря же говорят, что кошки — космические создания. Если они обеспечивают Жене связь с космосом, то почему нет?
— Как вам кажется, появление всей нынешней плеяды ярких российских пловцов сравнимо с периодом начала 1990-х, когда в сборную пришли вы, Евгений Садовый, Владимир Сельков, Вениамин Таянович, Дмитрий Лепиков, Денис Панкратов, Андрей Корнеев?
— Время было другое, конечно, но знаете, что интересно? И тогда, и сейчас наиболее заметные результаты показывали те, кто работал не в системе, а шёл по своей программе. С тем же Турецким у нас была совершенно отдельная программа подготовки к Олимпиаде как в 1992-м, так и после. Да и Виктор Авдиенко тогда трудился совершенно обособленно. Если мы говорим о золотых олимпийских медалях, должна быть индивидуальная программа под каждого человека. Тренируясь в табуне, ты никогда не побежишь быстрее всех.
— Мне непонятно другое: как такой выдающийся специалист, как Турецкий, не оставил за собой никакого наследия? Никому не передал, никого не научил, не заинтересовал. А ведь он реально делал в плавании уникальные вещи.
— Согласен. Скоростные комбинезоны — это ведь его произведение. Мировое плавание благодаря этому получило мощнейший толчок к развитию. Костюмы отменили спустя какое-то время, но процесс уже был запущен: люди стали ломать голову, как добиться аналогичного эффекта за счёт мышечного корсета. Считаю, как раз в связи с этим занятия пловцов в зале поменялись во всём мире самым кардинальным образом.
— Вы никогда не задумывались о том, чтобы начать реализовывать в плавании какие-то идеи своего наставника?
— Почему? Постоянно так или иначе думаю об этом. В ближайших планах поездка в Челябинск на тренерский семинар. Там есть, как выяснилось, достаточно много специалистов, которые хотят, чтобы их подопечные начали совсем по-другому мыслить и, соответственно, плавать.
Я помню 1993-й, когда национальная команда Австралии выехала в полном составе на Гавайи. До приезда Турецкого в австралийском плавании была натуральная междоусобица: каждый тренер работал сам по себе, и все они занимались внутренней борьбой друг с другом. Самое ценное, что сделал тогда Ген Геныч, — заставил австралийцев, условно говоря, смотреть не себе под ноги, а за горизонт. В итоге местная сборная очень мощно «вынырнула» в 1998-м на ЧМ и держится на этой волне до сих пор.
— Кто бы мог подумать, что вся та грандиозная работа с такой лёгкостью может быть оборвана. Имею в виду историю с ложным обвинением Турецкого в 2001-м, в связи с которым он в итоге и уехал из Австралии.
— В нашей жизни существует довольно много вещей, которые происходят благодаря каким-то национальным особенностям, назовём так. Австралия — это страна англосаксонской культуры, где всегда будут рады падению того, кто наверху. Именно это, на мой взгляд, и произошло. Что бы Турецкий ни делал для этой страны, в воздухе постоянно витало: как какой-то русский может нас чему-то учить и что-то диктовать? Но это лично мои ощущения. Наверное, это вообще заложено в человеческой природе. Мы ведь тоже крайне редко приветствуем появление в той или иной профессиональной среде варягов.
— О чём бы вы спросили Турецкого сейчас, если бы представилась такая возможность?
— По каким признакам он понимал, что спортсмену нужно поменять нагрузку? Мы никогда не говорили об этом, даже когда у Ген Геныча плавал мой сын Вовка. Да и когда выступал я сам. Иногда случалось, что Турецкий вдруг ни с того ни с сего отправлял меня на несколько дней на море. А кому-то продолжал запихивать максимальную нагрузку. И всё это в результате давало именно тот эффект, которого тренер хотел добиться. Какая-то совершенно невероятная интуиция, видимо, у него была. Сердцем чуял.
— Помню, я как-то спросила Турецкого, как он делит своё сердце между вами и Майклом Климом.
— И что он ответил?
— Что у него нет сердца. Вы когда-нибудь ревновали наставника к его австралийским подопечным?
— Нет. А какой смысл? Дорожка всё покажет.
— Так ведь именно Клим превзошёл ваш мировой рекорд в Сиднее, стартуя на первом этапе в кролевой эстафете?
— И что? В личном финале на стометровке Майкл остался только четвёртым, хотя был полностью уверен в том, что выиграет у всех. А я точно так же был уверен в том, что на пьедестале никакого Клима не будет.