— Ольга Юрьевна, в Минобрнауки недавно сообщили, что все российские вузы исключены из Болонского образовательного процесса. Что это означает для России?
—Много лет я стараюсь следовать известному принципу: поспешай не торопясь. Сегодня, в условиях глобальной нестабильности, он актуален как никогда. Дать спокойно доучиться тем, кто уже поступил или только поступит в этом году в вузы, не допустить никаких ущемлений болонского поколения выпускников, среди которых есть люди с уже весьма солидным профессиональным опытом, позаботиться о студентах и преподавателях, — вот главное, о чём мы сегодня думаем.
Поймите, когда Россия 20 лет назад только входила в Болонский процесс, никаких жёстких обязательств работать исключительно по схеме «бакалавриат — магистратура» страна на себя не брала. По ряду направлений подготовки специалитет сохранился, в том числе и законодательно. У нас и сегодня, наряду с направлениями подготовки в бакалавриате и магистратуре, существует более 100 пяти-шестилетних моноуровневых программ специалитета (в основном по инженерным и медицинским специальностям, в области искусства). Тенденцию к увеличению специалитета в структуре бюджетного приёма мы уже наблюдали в течение последних лет, и это абсолютно правильно. Взять всё лучшее, что у нас было, и двигаться вперёд, адаптироваться под современные вызовы — это консолидированная позиция экспертного, научного, профессионального сообществ.
Российская академия образования поддерживает решение о создании национальной системы высшего образования в интересах российской экономики, промышленности и социальной сферы, в том числе с приоритетом технологического суверенитета, национальной безопасности и лучших отечественных практик по отдельным направлениям подготовки.
— Как проходила интеграция России в Болонский процесс? Почему было принято такое решение?
—Система «бакалавр — магистр» введена в законе «О высшем и послевузовском образовании» России ещё в 1996 году — до старта Болонского процесса в 1998 году в Болонье. А начала она реализовываться в России ещё раньше.
Включение в Болонский процесс в нашей стране действительно требовалось вузам, готовящим студентов-иностранцев. Яркий пример — РУДН, где начали набирать на двуступенчатые программы одними из первых. То есть всё началось задолго до 2003 года, когда Россия официально вошла в Болонский процесс.
Здесь мы возвращаемся к главной причине — экспорту образовательных услуг. Присоединение к конвенции предполагало интеграцию наших вузов в общеевропейское пространство, упрощение признания дипломов, повышение гибкости программ.
Но сегодня мы понимаем, что многих целей добиться так и не удалось, а недостатки системы «бакалавриат — магистратура» очевидны. Неудивительно, что в наших вузах (Высшей школе экономики, например) стали появляться пятилетние программы бакалавриата.
Я убеждена, что необходимо дать правовую оценку участию российских вузов в Болонском процессе, реализовывать механизмы увеличения доли специалитета в структуре программ отечественного высшего образования.
— Насколько, на ваш взгляд, изменилось качество образования российских студентов за время участия России в Болонском процессе?
— Традиционная для нас система — специалитет — предполагает пятилетнее обучение, после которого высшее образование является полным, и дальше выпускник сам решает: идти ли ему работать, заниматься ли наукой.
При переходе на двухуровневую систему по многим направлениям подготовки мы столкнулись с тем, что программа специалитета оказалась сокращена до четырёх лет обучения, что, конечно же, сказалось на качестве подготовки не в лучшую сторону. Сильнее всего, как говорят специалисты, потеряли наши инженерные, технические направления, те программы, которые требуют большого количества практики.
Как ни прискорбно, потеряли в качестве образования и наши педагогические вузы. Учитель — профессия массовая, и моё глубокое убеждение, что в массе своей педагогу бакалаврской подготовки не хватает. Да, в некоторых случаях без педагогической магистратуры не обойтись — это важный путь входа в профессию для выпускников других направлений, и такие специалисты востребованы. Но в практике подготовки массового учителя, на мой взгляд, стоит вернуться к пятилетнему обучению в педвузах.
И второй важный момент касательно педагогического образования — сегодня нам необходимо вернуть в систему подготовки педагогов качественный курс, посвящённый дефектологии и возрастной физиологии, психологии детей. Подготовка по этим областям, к сожалению, была сокращена, но методики, которые она даёт, сегодня чрезвычайно важны и востребованы, причём не только в коррекционной педагогике.
— Россия будет разрабатывать собственную систему высшего образования. Как, на ваш взгляд, она может выглядеть? Сможет ли система «2 + 2 + 2» заменить бакалавриат и магистратуру?
— России, безусловно, необходимо расширять традиционную для нас систему пятилетнего специалитета, но нужно понимать, что сегодня мы не можем просто взять кальку 40-летней давности и перенести её на современность.
Что касается системы «2 + 2 + 2», то, согласно этой концепции, первые два года студенты изучают предметы, общие для укрупнённой группы специальностей, на которую они поступили, а после второго курса происходит профилизация: на третьем-четвёртом курсах идёт более специфическое, профессиональное обучение по конкретной специальности. Затем можно добавить ещё два года углублённого, ориентированного на практику или науку обучения. Создание гибких образовательных программ, индивидуальных образовательных траекторий — это всё прекрасно, но главный вопрос в том, как это будет реализовано в деталях на практике.
Здесь ни в коем случае нельзя принимать поспешных решений, необходимо проанализировать, как этот формат будет применяться в случае каждой конкретной специальности. Это, безусловно, потребует перенастройки, создания новых образовательных программ.
В этом процессе должно участвовать всё профессиональное сообщество, и Российская академия образования, как ключевой научный, научно-методический и прогностический центр, готова оказать необходимую поддержку в разработке основных направлений для построения этой системы.
— Как вы оцениваете вероятность отмены ЕГЭ после отказа от участия в Болонском процессе? Как в таком случае абитуриенты будут поступать в вузы?
—Сразу хочу подчеркнуть: ЕГЭ никогда не являлся частью Болонского процесса. Все эти годы Единый госэкзамен совершенствовался и продолжает совершенствоваться. Использовавшиеся в самом начале тесты, которые вызывали, в общем-то, оправданную критику, ушли в прошлое. Сегодня в ЕГЭ всё больше и больше творческих вопросов, требующих осмысления и умения анализировать.
Школьники и родители уже привыкли к возможности подать результаты экзамена в режиме онлайн — и сразу в несколько вузов. Сегодня у выпускника нет нужды ехать на другой конец страны сдавать экзамены в каждый из пяти вузов или терять год из-за проваленного вступительного в одном из университетов.
Я часто привожу этот пример: давайте представим, что ЕГЭ взяли и отменили. Как будет проходить поступление? Сначала сдаём пять выпускных экзаменов в школе, затем ещё четыре в вузе, участвуем в конкурсе аттестатов. Останется ли у выпускников в этом случае возможность и время сдать экзамены сразу в нескольких университетах? Насколько современными и объективными, методически выверенными будут задания? Ведь нельзя просто взять и стряхнуть пыль с вузовских билетов 20-летней давности.
Именно ЕГЭ сейчас позволяет снять большую часть этих вопросов для выпускников школ из разных уголков нашей страны. Да, ЕГЭ, безусловно, не самый совершенный инструмент, но достойную альтернативу ему найти сегодня очень сложно.
— Почему не все дипломы, полученные в российских вузах, признавались иностранными университетами и работодателями?
—Действительно, когда-то предполагалось, что участие в Болонском процессе повысит возможности академической мобильности для российских студентов, упростит стажировки и трудоустройство за рубежом. Но во многом интеграционные механизмы так и не заработали. Это вопрос не только качества образования, но и престижа, репутации, налаженных международных связей и, конечно, экономики. Есть несколько российских вузов, дипломы которых действительно имеют вес за границей. Очень ценятся выпускники наших ведущих медицинских и технических вузов, в особенности инженеры и программисты, но в области гуманитарного знания отношение совсем другое.
Отмечу, что Россия заключала соглашения о взаимном признании дипломов и учёных степеней со многими странами, но далеко не со всеми. На этом фоне вызывает недоумение, как некоторые наши работодатели принимают выпускника любого европейского или американского вуза, не задаваясь вопросом, что именно это за организация, в которой студент обучался, и какой уровень подготовки она даёт.
Что касается Европы, именно Болонский процесс завершил превращение западного высшего образования в услугу и рынок с очень высокой конкуренцией.
— Смогут ли теперь иностранцы поступать в российские университеты и будет ли им это выгодно? Останется ли возможность поступления российских студентов в иностранные вузы?
— Уверена, что возможности для поступления иностранных студентов в российские вузы останутся такими же широкими. Образование всегда было нашей «мягкой силой», и нам ни в коем случае нельзя отказываться от неё.
Вопрос скорее в том, что огромному количеству иностранных студентов, которые приехали к нам на учёбу, удобнее та форма диплома, которая принята в странах, где они планируют трудоустраиваться. Поэтому, на мой взгляд, имеет смысл рассмотреть возможность сохранения бакалавриата и магистратуры для этой группы студентов и вузов, в которых они учатся.
Что касается поступления выпускников российских школ в зарубежные вузы: нашим абитуриентам всегда требовалось сдавать экзамены по стандартам заведений, в которых они собираются учиться, выход из Болонского процесса здесь ничего не изменит.
— Российская наука столкнулась с серьёзными вызовами в связи с санкциями, введёнными в отношении России. Насколько они изменили подход к научной деятельности?
— Конечно, вызовы, с которыми нам приходится сталкиваться, очень серьёзные: многие проекты и договорённости поставлены на паузу, есть сложности с доступом к международным базам данных и зарубежному оборудованию. Но наши учёные продолжают работать, болеть за своё дело, и это главное.
Если вернуться на минуту к предыдущим вопросам: могу предположить, что в ближайшие годы нам даже удастся привлечь больше студентов в аспирантуру, а следовательно, в науку, ведь поступить туда после пятилетней программы можно быстрее.
— Какие базы данных для научных публикаций разрабатываются в России? Есть ли у нас аналоги существующих зарубежных сервисов?
—Да, возможно, она не так известна, как Web of Science и Scopus, но уже довольно долго существует российская система Russian Science Citation Index (RSCI), и я надеюсь, что мы станем упоминать её чаще. Многим известна также система МГУ имени М.В. Ломоносова «ИСТИНА» («Интеллектуальная система тематического исследования наукометрических данных»). Оба этих сервиса работают на научное сообщество.
Российские учёные долгое время сталкивались с необходимостью изыскивать возможности и средства, чтобы публиковаться в журналах, индексируемых зарубежными системами. Пора наконец сделать шаг в сторону отечественных проектов и изданий, тем более что сейчас действует мораторий на необходимость публиковаться в журналах Web of Science и Scopus.
— В каких направлениях развивает международное сотрудничество РАО? Какие страны, на ваш взгляд, будут помогать развитию российской науки теперь? Будут ли развиваться тесные связи с Китаем?
— Мы развиваем взаимодействие с зарубежными партнёрскими организациями — прежде всего из стран постсоветского пространства и азиатских государств. Кроме того, расширяется участие академии в международных научных интеграционных объединениях. Достигнута договорённость о вхождении РАО в Международную ассоциацию академий наук, которая планирует развивать и образовательную повестку. Есть и другие инициативы, направленные на формирование научных альянсов и проектных групп.
Только за последнее время мы провели переговоры и заключили три договора о сотрудничестве с научно-образовательными организациями Белоруссии, подписали план сотрудничества, предусматривающий научно-методическое содействие развитию системы образования Республики Абхазия.
К нам поступают запросы о создании партнёрской научной сети с региональными научными центрами РАО на базе партнёрских зарубежных организаций.
Развитие сотрудничества с Китаем, конечно, является перспективным направлением. РАО ведёт переговоры с Национальным институтом педагогических исследований Китая. Коллеги проявили большой интерес к нашим исследованиям и наработкам в области среднего профессионального образования, учебного стресса, обучения в условиях постпандемии.
Осенью планируем большой российско-китайский форум, который позволит оформить договорённости и инициировать совместные проекты. Сейчас формируем совместные группы учёных по приоритетным направлениям сотрудничества.
Так что, я думаю, говорить об изоляции российской науки от мира не стоит.
На мой взгляд, главная страна, которая должна помогать развитию российской науки, — это сама Россия. Никто, кроме российских учёных, не сможет и не станет проводить качественные и передовые исследования по актуальным именно для наших реалий темам. Мы заинтересованы в развитии своих научных школ, проведении исследований, потому что это повышает качество образования и жизни наших граждан, укрепляет национальную безопасность.