— Вы уничтожаете семью!
— Будут отнимать детей!
— Срок за шлепок!
— Семьи в России более не будет!
И другие подобные комментарии сейчас массово пишут противники проекта проекта (это не опечатка) закона о профилактике семейно-бытового насилия.
Для тех, кто пропустил предыдущие серии, излагаю краткое содержание. Тема семейно-бытового насилия и необходимости противодействия ему возникает время от времени в российском парламенте последние десять лет, ранее такие законопроекты даже не доходили до рассмотрения. Сейчас к разработке законопроекта подключился Совет Федерации, за его принятие высказался даже секретарь генсовета «Единой России» Андрей Турчак, есть голоса за даже со стороны представителей Русской православной церкви. Позволю себе сравнить эту тему с экологией: то, что ещё лет десять назад казалось уделом интересов маргиналов, стало одной из центральных, обсуждаемых тем в российском обществе последних недель.
Сразу скажем: Совет Федерации опубликовал пока лишь проект законопроекта, ничего ещё не внесено в Госдуму, и мы обсуждаем сейчас лишь концепцию, которая, как и следовало ожидать, не понравилась никому — ни сторонникам будущего закона, ни его противникам. Одни обвиняют авторов в намерении уничтожить российские семьи, другие — в исключении из проекта законопроекта ряда важных пунктов и заигрывании с консерваторами.
Ещё одно обстоятельство, про которое очень редко и мало говорят: семейно-бытовое насилие касается не только ситуации «муж бьёт жену». К сожалению, чуть ли не более часто идут сообщения об издевательствах детей над пожилыми родителями. В школу ходят дети, избитые до синяков. Есть ситуации с преследованиями со стороны бывшего партнёра. Кстати, и мужчины тоже могут стать жертвами домашнего насилия.
Теперь сразу поговорим о главном аргументе противников закона: мол, из семей будут изымать детей за малейший «шлепок». Я лично не понимаю, зачем вообще бить детей, но это даже и не так важно.
Я и мои знакомые часто сталкиваемся с темой изъятия детей из семей. Например, недавно обратилась женщина, у которой опека угрожает отнять детей за провалившийся пол в деревянном доме (а на ремонт денег нет). Опека изымает детей у родителей, тщетно ждущих переселения из аварийного жилья, у малообеспеченных семей, у матерей-одиночек. А если что-то случается с матерью, то шансы у детей попасть в детдом при живом отце или бабушках-дедушках и вовсе очень высоки. Это всё уже есть и сейчас — и нынешний законопроект ситуацию не ухудшит и не улучшит.
Теперь о позиции конфессий. К огромному сожалению, в последние годы различные радикалы типа движения «Сорок сороков» сильно вытеснили из публичного пространства совершенно разумных представителей РПЦ, не разделяющих их маргинальные взгляды, которые только отталкивают людей от религии (в этом плане религиозные радикалы — как раз не христиане, а самые настоящие адепты сатанизма по Ла-Вею). Более того, та же РПЦ содержит много приютов, в которые могут прийти те же женщины в сложной ситуации. Например, митрополит Красноярский и Ачинский владыка Пантелеймон в интервью телекомпании «Енисей» прямо говорит: «В принципе, этот закон очень нужен обществу, и не только в России… В истинно христианской семье он не будет иметь действия, там намёк на насилие отсутствует, там партнёрские отношения».
Теперь рассмотрим ещё одну популярную позицию в кругах противников закона (к примеру, именно так высказался на днях лидер ЛДПР Владимир Жириновский).
«Закон о домашнем насилии — правильно, но не в нашей стране, не в наших условиях. Потому что специфику России не учитывают. У мужчины есть вариант жениться ещё раз, а у женщины — нет. Это порождает её согласие на насилие в семье. А если мы вводим закон наказания за насилие, тогда мужчина вступать в брак не будет, чтобы избежать наказания», — рассуждает лидер ЛДПР Владимир Жириновский. Жириновский, безусловно, прекрасно представляет себе ситуацию в средней российской семье: сам он разведён, даже по Госдуме не передвигается без охраны.
В представлении политиков, желающих показаться консерваторами, их условный избиратель, видимо, представляется им Ванькой на дровяной печи, только вернувшимся со стычки с соседями да поколачивающим поварёшкой свою жену, наливающую ему щи. В современном мире семейные — да и не только семейные — отношения устроены совершенно иначе.
Теперь поговорим о реальных, а не выдуманных недостатках проекта законопроекта о семейно-домашнем насилии. Проект действительно сырой и требует общественного обсуждения и доработки, при этом хочется, чтобы дискуссия утратила свой нынешний накал.
Во-первых, в законопроекте не сформулировано толком, что же это такое — семейно-домашнее насилие и со стороны кого оно может исходить. Например, если партнёры не действующие, а бывшие (бывшие гражданские муж и жена), это семейно-домашнее насилие или уже нет?
Второй и, наверное, самый глобальный минус — это то, что нет предложения обратно криминализовать домашние побои. Более того, в нынешнем варианте де-факто как раз за рамки проекта выведено физическое насилие, потому что нынешняя формулировка гласит:
«Семейно-бытовое насилие — умышленное деяние, причиняющее или содержащее угрозу причинения физического и (или) психического страдания и (или) имущественного вреда, не содержащее признаки административного правонарушения или уголовного преступления».
Таким образом, как раз если человека избили до синяков, то это может быть отнесено к семейным побоям, которые сейчас являются административным правонарушением на первый раз, или к причинению лёгкого вреда здоровью, а не к сфере регулирования этого законопроекта.
Ну а теперь о «психическом страдании», по которому противниками законопроекта являются даже вполне умеренные люди. Эти люди боятся, что в нынешнем виде формулировка «психическое страдание» может спровоцировать злоупотребления с целью вымогательства или отъёма собственности (об этом чуть подробнее далее). Тут необходима более чёткая формулировка. Например, я сама в своей практике сталкивалась с историями женщин, которых мужья просто держат взаперти дома, не давая физически покинуть территорию комнаты/квартиры. Не бьют, но держат на положении домашней рабыни. Это как раз ситуация, которая точно должна попасть под действие закона, но в нынешнем виде неясно, попадает ли она под него.
При этом как раз в формулировке, что одной из целей закона является сохранение семьи, лично я не вижу ничего страшного, так как это не отменяет защиту интересов жертвы и лишь делает законопроект потенциально «проходным» у нерадикальных консерваторов.
Теперь о самом главном новшестве, которое предлагается ввести законопроектом. В нём прописана система выдачи защитного предписания (на 30 суток), которое вводит немедленный запрет на контакт агрессора и жертвы (такое право предлагается дать МВД), а в случае невозможности примирения — ввод уже следующего, судебного запрета на любые попытки взаимодействия (на срок до одного года). На мой взгляд, неправильно, что в законопроекте предусмотрено, что в суд за уже серьёзным запретным предписанием обращается МВД, но не жертва.
И вот тут мы подходим ещё к одному слабому месту законопроекта, так как в нынешнем варианте судебным предписанием агрессору может быть приказано «покинуть место совместного жительства или место совместного пребывания с лицами, подвергшимися семейно-бытовому насилию, на срок действия судебного защитного предписания при условии наличия у нарушителя возможности проживать в ином жилом помещении, в том числе по договору найма (поднайма), договору найма специализированного жилого помещения либо на иных основаниях, предусмотренных законодательством Российской Федерации».
В идеальном мире это было бы правильно и по-человечески понятно. Но мы с вами живём в мире реальном, в котором, к сожалению, ради имущества люди идут и на подкуп представителей власти, и на подлог, и на самые разные преступления. Этот пункт, кстати, опять же вызывает самое большое беспокойство у представителей самой умеренной части общества и, очевидно, должен подробно обсуждаться, так как нужно компромиссное решение.
А теперь мы подходим к важному вопросу: куда бежать жертве? К сожалению, конкретные социальные меры для реабилитации жертв семейно-бытового насилия в нынешней версии законопроекта отсутствуют. На практике же проблема, с которой постоянно сталкиваются правозащитники, — это, грубо говоря, «куда девать» обратившуюся женщину, которая, бывает, выскакивает от избивающего её мужа на мороз в одних тапочках и даже без документов. Существующие сейчас силами НКО и государства социальные центры переполнены — более того, для устройства в них, как правило, требуют прописку в регионе, а гражданам иностранных государств и вовсе бежать фактически некуда.
Наконец, остался нерешённым и вопрос о преследованиях (которые как раз являются более чётким понятием, чем «психические страдания»). Например, что делать, если бывший муж строчит угрозы убийством? Разве это нельзя тоже отнести к семейно-домашнему насилию?
Как должен на самом деле работать закон? Смотрите, вот в Татарстане случилась трагедия: посреди дня в пекарню заходит окровавленный мальчик, зовёт на помощь. Его отчим только что убил мать и двух братьев. Мог бы тут помочь закон?
Ровно для предотвращения таких катастроф закон и нужен. К примеру, если этот отчим избивал несчастную женщину и детей или просто писал ей угрозы, то закон о семейно-бытовом насилии мог бы сработать: женщина получила бы судебное предписание, запрещающее садисту контактировать с ней и её детьми под угрозой наказания. Нельзя сказать, что закон точно спас бы именно эти жизни, но многим семейным маньякам он поставит преграду — и чьи-то жизни будут спасены.
Законопроект, очевидно, нужен. Очевидно, что наше общество дозрело до обсуждения этой темы уже на серьёзном уровне и до принятия такого закона. Главное — не подменять предмет дискуссии страхами и голосами из собственной головы, ну и принять именно такой вариант, который будет работать в нашем, увы, реальном, а не идеальном мире.
Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.