Дети июля. От Анатолия до Гелия
В самую горячую пору года, под созвездием Рака родилось, наверное, самое большое количество важных для меня и любопытных мне людей.
Долгое время я не обращал на это никакого внимания: я просто читал книги, слушал музыку, любовался картинами, интересовался всякими историческими персонажами.
Когда они родились, не имело для меня ни малейшего значения.
Не помню точно, с чего это началось.
Быть может, в тот день, когда я совершенно случайно обнаружил, что Владимир Маяковский родился в один день со мной — 7 июля (по старому стилю).
Маяковский — гениальный поэт, великий советский бренд, очень харизматичный тип. Правда, невротик и психопат. Я не чувствовал в себе никогда ни малейшей склонности к неврозам и психозам, тем более к самоубийству. Короче, с Маяковским у меня на первый взгляд родства имелось мало, разве что мы с ним (я, конечно, иронизирую, говоря «мы») оба «леваки», и я тоже периодически мысленно общаюсь с Ильичом («…двое в комнате, я и Ленин»), а первую мою детскую влюблённость тоже звали Лиличкой, и все стихи Маяковского о любви я хотел бы написать сам, но из нас двоих поэтический гений всё-таки он, чего скрывать-то.
Зато я такой же работоголик, как Владимир Владимирович, и тоже неплохо выступаю в устной форме, могу держать зал, могу ходить в жёлтой кофте, могу дерзить, могу управлять людьми, не унижая их. Правда, я уже сам себе давно надоел и с жёлтой своей кофтой, и со всеми своими дерзостями, и с устными выступлениями тоже, но я ведь пережил Маяковского уже на шесть лет.
Невозможно в это поверить, но пережил. Он себе надоел куда раньше и гораздо сильнее, судя по тому, как он разрешил эту ситуацию.
Днём раньше, 6 июля, правда, уже по новому стилю, родился другой любимейший мой поэт — Анатолий Мариенгоф, автор к тому же одного бесподобного романа («Циники»), блистательных мемуаров («Роман без вранья») и великолепной пьесы («Шут Балакирев»). У него совершенно очевидное и определённое место в русской литературе, хотя отдельные чудаки до сих пор считают, что известностью Мариенгоф обязан только дружбе с Есениным.
Ерунда!
Это Есенин обязан Мариенгофу тем, что, по факту, с 1919 по 1923 год копировал денди-стиль Мариенгофа, одеваясь под него (Георгий Иванов едко, но точно написал, что Есенин был тенью Мариенгофа в этом смысле). О влиянии поэзии Мариенгофа на поэзию Есенина (а не наоборот) я писал отдельную работу, рекомендую. А уже вместе они, два имажиниста, оказали обескураживающее влияние почти на всю поэзию того времени.
Родина встретит
Мариенгоф был в молодости под стать Маяковскому — работоголик, левак, невротик и понторез. Много раз они пикировались с Маяковским и стояли на одной сцене. Думаю, они отлично смотрелись, я бы полюбовался на них — а вы?
Потом Мариенгоф повзрослел, постарел и перестал быть и понторезом, и невротиком — а заодно и прекрасным поэтом. Может, и Маяковский перестал бы, но он всё исправил заранее, я ж говорю.
1 июля родился ещё один нежно обожаемый мною поэт — тоже работоголик, левак, невротик и понторез — Владимир Луговской. Вряд ли вы помните его стихи, но, уверяю вас, это сочинитель не меньший по масштабу, чем, скажем, Гумилёв или тем более любой из шестидесятников, а в своём поколении (постреволюционный призыв) он сильнее почти всех. Кстати, Ахматова считала Луговского, пожалуй, равным себе. Что до меня — я люблю его куда больше Ахматовой.
В 20-е и 30-е Луговской входил в первую пятёрку самых популярных советских поэтов и претендовал на место Маяковского. Константин Симонов ужасно завидовал славе, росту, красоте и военной форме Луговского. Женщины его тоже обожали. Когда он умер, все его жёны, числом не менее пяти, собирались за общим столом и с нежностью вспоминали Володю. Это надо суметь — так себя поставить.
21 июля родился, не поверите, ещё один работоголик, левак, невротик и понторез — Эрнест Хемингуэй, сочинитель великих романов, солдат, военкор, пьяница. Он не входил ни в какую пятёрку, а просто был самым популярным писателем в мире и создал супербренд, сопоставимый с брендом «Маяковский».
Влияние Маяковского и Хэма на мировую литературу XX века огромно, причём влияло на поэтов и писателей по всему свету не только их новаторство (неоспоримое и в первом случае, и во втором), но и сам образ, сам стиль этих людей. Поэтому их портреты (бритый наголо Маяк и бородатый Хэм) висели во многих квартирах и домах по всей планете, а майки и значки с их изображениями продвинутые пацаны носят по сей день. О каждом из них снимают фильмы, стихи Маяковского поют модные группы, Хэм упомянут в сотнях стихов. Биографические книги о них на многих языках выходят минимум каждые пять лет, но вообще — чаще.
Жалко, что они никогда не встречались. Я бы полюбовался на фотографию, где Хэм и Маяковский рядом. Ещё неизвестно, кто из них кого перепонтовал бы.
По одним данным, 7 июля, по другим — 28 июня родился Фёдор Глинка, поэт и военный, тоже работоголик и тоже отчасти невротик, правда, участвовавший в трёх войнах (в послужном списке — 26 боёв и стычек), написавший множество блистательных военных стихов. А ещё он был мистиком, очень религиозным человеком, перекладывал псалмы на поэтический лад, и, добавлю, это его перу принадлежат «Тройка» («Вот мчится тройка почтовая…») и «Узник» («Не слышно шума городского…»), ставшие народными песнями.
Собиратели корней
Глинка был близок к декабристам, но, судя по всему, готовил в дни декабристского восстания отдельный переворот — под руководством генерал-губернатора Петербурга Милорадовича. Я первым в русской филологии догадался об этом и попытался самым добросовестным образом разобраться в таком замечательном сюжете: смотри мою книгу «Взвод». Глинка прожил, кажется, самую долгую жизнь из числа русских классических поэтов — 93 года.
16 июля по старому стилю родился ещё один поэт, военный и понторез («хвастун своих пороков» называли его иной раз завидующие его славе генералы), но едва ли хоть сколько-нибудь невротик — Денис Васильевич Давыдов, настоящая легенда, и едва ли не главный военно-поэтический бренд XIX века. Портреты его, ещё при жизни героя, можно было увидеть и в девичьих комнатах романтичных аристократок, и в крестьянских избах, и на постоялых дворах, и на столе у Вальтера Скотта.
Одно определение, подходящее к Давыдову, мы забыли: он безусловный новатор в поэзии, о чём ещё Пушкин знал, и безусловный новатор как военный тактик, придумавший свой стиль партизанской войны, которую, как я предположил в книге «Взвод», позаимствовал у Емельяна Пугачёва.
Можете оспорить моё мнение, а я могу своё мнение защитить.
По соседству со мной (днём раньше, 6 июля, но зато в том же 1975 году) родился Кёртис Джексон, известный как 50 cent, в течение лет десяти бывший самый популярным рэпером планеты — у Полтоса (русское производное от 50 центов) самые красивые припевы в мировом рэпе, он принёс мне много радости, и по его успехам и неудачам я иногда сверяю события в своей жизни.
Он торговал наркотой, сидел в тюрьме, его мать, занимавшуюся проституцией, убили, а отца он своего не знал — обычная биография обычного парня из негритянских кварталов, но, в отличие от всех своих сверстников, он стал миллионером и рэп-идолом.
В моём представлении он такой же великий негр, как Армстронг и Майкл Джексон, соразмерный им по фактуре и дару. Это ещё одно моё мнение, я вам его не навязываю, но аргументировать могу.
Биография Кёртиса начиналась с того, что в него накануне записи первого альбома выстрелили (и попали) семь раз, одна из пуль отстрелила ему язык, и его пришлось пришивать заново. Отличный зачин для рэпера — за понты надо платить, и тогда они становятся судьбой и легендой.
Потом были десятки миллионов проданных дисков, он, конечно же, тоже не только несусветный понторез, но и работоголик, написавший и записавший тысячи песен.
Когда я, удивлённый тем, что рэпер, которого я слушаю целыми днями, родился почти одновременно со мной, решил проверить дни рождения двух других моих любимых музыкантов, Марка Алмонда и Дамиана Марли, я, естественно, обнаружил, что Алмонд родился 8 июля, а Дамиан — 21 июля.
С какого-то момента это перестало меня удивлять.
Как мы, только наоборот
Даже не чувствуя абсолютной близости с характерами людей, родившимися под той же самой звездой, что и я (к примеру, Евгений Евтушенко, которого терпеть не могу), я всё равно понимаю их мотивации и побуждения — и механику их судьбы тоже.
Вот Алмонд, к примеру.
Великий мелодист и новатор, но при этом, пожалуй, неудачник, лузер: с его даром он мог бы вырасти до популярности Стинга, но где Стинг — и где Алмонд. Зато Алмонд обожает Россию, записал чудесный альбом русских песен, и ещё — ну да, он придумал свой стиль, и артистическое его влияние на определённую публику было долгое время огромным. Сейчас я не знаю, чем он занимается, — альбомов новых он давно не записывает. Мне кажется, он вошёл в наступающую старость с той же печалью, с которой собирался входить в старость Маяковский, — но этот, как вы уже запомнили, туда не пошёл.
Дамиан Марли, самый лучший и самый популярный из сыновей Боба Марли, любим мной, наверное, даже больше, чем его отец.
Я ничего не знаю о его характере, я знаю только его песни — невозможно хорошие, мучительные и печальные — и уже по этим песням о многом могу догадаться (о чём, впрочем, вы и сами можете догадаться уже).
Ещё в детстве я увидел в большом антологическом альбоме соцреалистических художественных работ, купленном моим отцом, одну поразившую меня картину — про Егорку-летуна, сделавшего себе крылья, да не взлетевшего. На картине был изображён несчастный молодой летун, упавший с какой-то высоты — может, с мельницы, может, с церкви, может, с холма — и разбившийся.
Тоже июльский, наверное, был — новатор и понторез. И действие происходит явно в июле: на улице испепеляющее солнце, на Руси такое бывает только в самый разгар лета.
Помню, я смотрел на эту картину едва ли не часами.
Художника, написавшего эту картину, звали Гелий Коржев.
Потом, уже в юности, я увидел другую его работу, где изображены Ленин и слепой старец, стоящие рядом: это просто завораживает.
В «переломную эпоху» признанный советский художник Гелий Коржев ушёл в полный и сверхноваторский сюр: «демократию» и «катастройку» в России он встретил целым циклом работ, изображающих «победителей» 1991 и 1993 года в виде омерзительных человекоподобных выродков. Пока большинство остальных собратьев Коржева по ремеслу поспешно сводили счёты с большевиками и советской властью, он разглядел что-то иное, босхианское, более важное и точное.
Приказ Маяковского по армии искусств
Теперь прошло время, и выяснилось, что Коржев — один из главных мастеров своего столетия и равных ему нет.
Стоит ли вспоминать, что как-то, уже будучи лет тридцать как влюблён в его картины, я вдруг решил посмотреть, когда он родился. Ну да, 7 июля. Я даже не удивился.
Неделей раньше, 30 июня, родился спортсмен, все бои которого я смотрел и биографию которого знаю назубок — мне нравятся такие типажи. Его зовут Майк Тайсон, он новатор, невротик и понторез — ага, всё как мы любим.
Днём раньше родился Антуан де Сент-Экзюпери, он из числа тех писателей, про которых хочется сказать: волшебник. С его характером всё понятно по его книгам, с его новаторством — тоже, женщин он любил не меньше, чем Маяковский или Луговской, но издевался над ними больше.
На самую жаркую летнюю пору, как вы видите, пришлось рождение не только сочинителей, исполнителей и художников, поразивших меня когда-то, — к их числу, к слову, можно даже и Тайсона отнести: в конце концов, он написал отличную автобиографическую книгу и сделал по ней замечательный спектакль.
Но если б только творческих людей в самом прямом смысле! Мы можем видеть здесь и совсем иное творчество.
19 июля родился Михаил Толстых — легендарный Гиви, командир «Сомали».
Мы были знакомы шапочно, я создал собственный батальон месяца за три-четыре до его гибели, и нам не довелось работать вместе. Но я наблюдал за ним, и у меня с Гиви, наверное, сотня общих знакомых, включая бойцов, которые сначала штурмовали вместе с Гиви, под его началом, донецкий аэропорт, а потом служили у меня.
Гиви, конечно же, совершенно мифологический персонаж, о таких сочиняли оды и сказы в былые времена. Ещё он, да не унизит его память это понятие, безусловный бренд.
Недаром марки с изображениями Гиви и Моторолы были изданы (и стали величайшей редкостью), ещё когда эти парни были живы.
Гиви — носитель собственного безусловного стиля — и военного, и (в самом широком смысле) мужского. Он тоже был в известном смысле невротик. Только совершенно бесстрашный невротик, такие тоже бывают, а с переизбытком своих бешеных рефлексий и вообще с неуёмностью характера он справлялся то в бою, то между боями, покуривая травку (и тогда подчинённые его помнят успокоенным и даже ласковым). Ну и женщинами, конечно, он долечивался, которые его обожали. Погубила его, впрочем, тоже женщина. Если точней: погубила его война, но женщина в этой истории фигурирует, и я когда-нибудь расскажу, как всё было. Когда настанет время.
26 июня родился глава ДНР, боец по характеру, революционер и политик поневоле, в силу просто стечения обстоятельств — Александр Захарченко. Впрочем, мы с вами знаем, что за всякими обстоятельствами стоит Господь и ничего просто так не случается.
Захарченко — не случайный человек.
Я наблюдал, как он живёт, воюет, радуется и поёт несколько лет подряд. Что я могу сказать: я тоже жил в истории, я видел людей, с которых пишут книги и картины, о которых поют и которых помнят всегда.
4 июля родился Гарибальди, зачем-то объединивший Италию.
7 июля, извините, но опять, да, 7 июля, по новому стилю (26 июня по старому, в один день с Захарченко) родился Шамиль, который сначала долго и героически воевал за свободу Чечни и Дагестана, а потом был пленён и сказал, что зря он всё это затеял: Россия такая большая и её не победить. Несколько детей Шамиля стали российскими генералами.
Он был очень крутой тип. Кажется, я забыл написать слово «новатор». Новатор партизанской войны — как и его сосед по июлю Давыдов.
Иначе с чего бы Шамиля не могли многие годы победить и пленить сверхпрофессионалы российской армии, бившие и французов, и турок, и шведов, и персов, и вообще всех, только вот не Шамиля — с этим еле справились, чудом, можно сказать.
В образе его есть и лирическая тоска: такое ощущение, что у Шамиля были глаза, как у Гиви, а петь о нём можно на мелодии Дамиана Марли.
20 июля родился Александр Македонский. Вот уж бренд так бренд, таких в мировой истории — даже на пальцы одной руки не наберёшь. Соперничать с ним может разве что Чингисхан. Шутка ли, Македонский поставил цель — захватить весь (известный на тот момент) мир и преуспел в этом как никто другой.
Кажется, он был и невротик, и новатор, и понторез, — зато как он отплатил за все свои понты и за все неврозы! Весь мир помнит это до сих пор и не забудет никогда.
У него, к тому же, было несколько сотен детей, несмотря на стремительную и короткую жизнь.
12 июля родился великий Гай Юлий Цезарь, давший имя этому прекрасному месяцу.
О его характере вы, думаю, поняли всё без лишних объяснений.
Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.