На краю лета

Я начинала писать эти очерки, когда была в Изюме в самых первых числах сентября. Тогда и я, и бойцы были совершенно уверены, что эти земли навсегда вошли в состав России, что русская армия никогда не уйдёт и не отступит, что через пару месяцев пройдёт референдум о вступлении в состав РФ — и не будет даже границы.

Потому-то мы не боялись ни мин, ни HIMARS, потому местные ребята, женщины, старики легко и охотно давали себя фотографировать и снимать, переживая разве что о том, чтобы я не оказалась корректировщиком ВСУ. Я знаю, что в Купянске провели эвакуацию мирного населения, а в Изюме не успели. Думать об этом невыносимо.

Также по теме

«Били американскими ракетами»: глава администрации Харьковской области — о преступлениях против мирных жителей

Более 20 тыс. жителей Харьковской области эвакуировались в Россию, сообщают в военно-гражданской администрации (ВГА) региона. Поток...

Но вернёмся к последнему дню августа, когда о подобной трагедии не мог и подумать никто. Граница проходится легко.

— Воевать едете?

— Нет.

— К мужу?

— Да нет!

— А, к парню!

Смеюсь. Думаю: что же такое на мне написано? А на мне «написан» российский паспорт, значок Z и камуфляжные штаны: ничто не выдавало Штирлица.

Журналистским удостоверением светить не хотелось: по опыту это несколько удлиняет процесс прохождения границы.

Тем более я еду к парню и не к одному: к целой роте. К роте «Оплот ЗП», к которой приезжала месяц назад и к которой прикипела.

Француз встречает меня возле границы, у киоска с надписью «Кофе, Wi-Fi». Последний тут в дефиците, я уже знаю. Обнимаемся и едем по разбитой дороге, в машине вперемешку играет музыка: рэп, русский рок и что-то из современного, плохо знакомого.

У дороги машут пацаны — загорелые, в шортах, компашка лет по восемь-десять.

— У нас есть что-то? Останови, — говорит Француз Ване Хрусту, который сидит за рулём.

Роется под сиденьем, вытаскивает банку сгущёнки. Пацаны подбегают к машине, облепляют её, с интересом рассматривают банку.

Тут таких много — машущих у дороги. Знают, что военные всегда угостят.

На половине дороги останавливаемся в Купянске. Француз уходит, а я пытаюсь поймать Wi-Fi — слышала, что здесь уже ловит интернет. Ого, несколько сетей, все запароленные. Одна называется «Сытый кот», и я вижу такое название рядом. Подхожу — это оказывается магазин, спрашиваю пароль.

— Так у нас нет интернета, — словно бы удивляется продавщица. — Вам если нужно поймать — это возле пожарки кафе работает, там 50 гривен за полчаса.

Увы, 75 рублей за полчаса интернета у меня есть, а самого получаса нет — ехать от границы до Изюма не слишком далеко в километрах, но, учитывая разбитую дорогу, получается все пять часов.

На базе я встречаю старых знакомых: Ольгу (Сёмыча) из Казахстана, инструктора по стрельбе, Кучера, который в прошлый приезд учил меня стрелять из автомата, а потом его чистить, Тайсона, Волшебника. Мы разговариваем с Ольгой, к ней льнёт смешной большеухий щенок, и она строго говорит мне, чтобы я не трепала его за уши-лопухи — иначе не встанут. Почему-то не хочется упустить ничего из повествования: ни этих мягких трогательных ушей, ни грязного рыжего кота, который забрался мне на руки и оттуда грозно рычал на собак, поедая корм у меня с руки.

Утром мы едем по городу — смотреть свежие прилёты. Приезжаем в бывшее помещение общества слепых, в которое по какой-то загадочной причине недавно прилетело несколько снарядов. По счастью, оно пустовало и никто не пострадал. Второй этаж здания перемешан с пылью.

На стене этого сарая крупно написано краской: «Мы живы. 26.08.2022». Там убирается степенный мужичок. На нём камуфляж, но это не военный, а охранник. Местный.

Также по теме

Глава ВГА Харьковской области Ганчев: киевские власти готовят провокации

Глава военно-гражданской администрации Харьковской области Виталий Ганчев сообщил о планах украинских властей по подготовке провокаций...

— Здесь, — говорит он, — раньше была база украинских военных. Ну теробороновцев, местных жителей Изюма. Набраны были в основном наркоманы, алкоголики. Занимались мародёрством, грабежами, насиловали. Люди их боялись. Я работал охранником на этом предприятии, здесь находились машины. Когда началось наступление, они стали убегать. Переодевались в гражданское и садились в эвакуационные колонны. У меня здесь было три машины. Они хотели их забрать. Подвесили меня за руки в подвале. Больше суток я провисел на руках. Суставы до сих пор болят. Пьяные были, подвязали меня и так и бросили. Утром детвора играла, наткнулась на меня в подвале, сняли. А машины они так и не смогли завести — так и порезали колёса.

Теперь я думаю: может быть, он всё-таки успел уехать?

Начинает греметь. Француз торопит, мы собираемся и уезжаем с базы. Под нарастающий в городе шум мы едем по городу, и тут уши закладывает от грохота. Совсем рядом, сбоку от дороги — столб дыма.

— Быстро, — кричит Француз водителю Волшебнику, машина ускоряется, мы несёмся вперёд. — Видели? В восьми метрах прямо перед нами влетело! Быстро, быстро!

Машину не посекло чудом — мы проскочили между двумя прилётами. Мы летим, Француз со своей неизменной жизнерадостностью объясняет, как нам повезло, а за нашими спинами город закрывают на въезд для гражданских. Изюм под обстрелом.

Страшно? Мне не бывает страшно в ситуации, когда от меня ничего не зависит, а сейчас всё зависит от Волшебника и случая. Весело и громко, уши всё ещё слегка заложены.

В ближайшие дни Изюм будет тихим и безлюдным. Круглосуточный комендантский час, повышенная опасность.

— Война — это один сплошной фарт, — скажет мне кто-то про эту ситуацию через несколько дней.

Фарт и ещё молитва.

Лиля, позывной Мика, приехала на войну месяц назад. Родом из Луганска, она с 1990-х живёт в Москве. Хотела отправиться в ополчение ещё в 2014 году. Её отец тогда таскал в подвал полуходячую тяжёлую мачеху, брат воевал под Донецким аэропортом. Но отец упросил: не загоняй меня в гроб раньше времени. Она перевезла его в Москву, там у него нашли рак, от которого он умер через пару лет. Тогда было тихо, а когда снова загремело, Мика отправилась на войну.

— Муж меня не хотел отпускать, — говорит она. — Говорил: или вместе, или никак. А я ему объясняю: я всё равно поеду. Он поскрипел зубами и смирился.

— А сам?

— А куда ему? У него четыре инфаркта.

Мика верующая. Она просит у меня блокнот, чтобы записать имена тех, кто уходит завтра на БЗ (боевое задание), и отдать потом их в церковь. Я записываю имена и позывные. Они не помещаются на один листок, вырываю второй.

— Пиши: Сергей (Вогул), Лидия (Мика)...

— Подожди, вы разве завтра тоже уходите?

— А ты всех пиши. Всех наших.

Не бывает атеистов в окопах под огнём — и на втором этаже базы оборудована молельня, в которой коптят лампадки. Я захожу туда, но там кто-то молится. Узнаю, кажется, парня, про которого говорили, что он завтра отправится на БЗ. Выхожу. Думаю: успею ещё. Но я не успеваю посетить молельню в этот приезд, а в следующий раз, когда я приеду в «Оплот», не будет уже не то что молельни — не будет Изюма. В Изюме будет позировать перед камерами Зеленский, и где будут те коптящие лампадки на втором этаже и ласковые коты в курилке на первом?..

Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.