«Легко принимают иррациональное»: Франсуа Озон рассказал RT о реакции русских на его фильмы

— Вы снимаете по фильму почти каждый год. Как вам удаётся находить такие необычные сюжеты, как, например, в «Двуличном любовнике»?

—Я читаю книги, живу, встречаюсь с людьми… С вдохновением у меня не бывает проблем, потому что вижу сюжеты повсюду: достаточно пройтись по улице и послушать людей. Например, ваше личное мнение может послужить основой для фильма, я уверен. Сюжеты можно найти везде. Всё дело в том, как именно рассказать историю и донести её суть. С этим фильмом дело было так: я прочёл книгу Джойс Кэрол Оутс — американской писательницы, которую я очень люблю. Она пишет поразительные вещи про близнецов. Это история женщины, которая разрывается между двумя мужчинами. Вот что мгновенно пробудило во мне интерес, и я сказал себе, что это отличный сюжет для психоэротического триллера.

— В чём фильм расходится с книгой?

— Я считаю, что любая экранизация подразумевает некоторые отступления — то, что работает в литературе, не сработает в кино. Поэтому нужно что-то изменять, адаптировать сюжет, передавать историю немного иначе. Я также хотел добавить туда собственные исследования про близнецов. Эта тема была мне очень интересна. К тому же мне чего-то не хватало в книге, поэтому я развил некоторые линии. В целом, как мне кажется, мы не отступили от смысла, заложенного Джойс Кэрол Оутс. Но история при этом рассказана по-другому.

— С самых первых кадров зритель испытывает лёгкий шок. Вы ожидали именно такой реакции зрителя?

— Действительно, после «Франца», который был больше классической лентой, мне хотелось взять направление на что-то более волнующее и безрассудное. Но всё ещё зависит от сюжета. Насилие в некоторых сценах порождается тем, что чувствует Хлоя внутри, внутренней жестокостью персонажа. Это своего рода проекция её внутренних ощущений. Насилие там не беспричинно, оно присутствует не просто для того, чтобы шокировать, а потому, что эта женщина действительно страдает и внутри у неё творится что-то невероятное.

— Давайте обсудим роль женщины. Считаете ли вы, что понимаете женщин? 

— Не знаю, понимаю ли я их, но они мне интересны, они занимают мои мысли. Мне кажется, трудно говорить о женщинах в целом, они очень разные, и обобщение здесь невозможно. Что касается героини Хлои, я её понимаю, она мне симпатична, и мне хочется за ней следовать. Идея фильма заключалась в том, чтобы создать портрет этой молодой женщины. 

— Как вы думаете, в чём заключается роль женщин в современной Франции?

— Думаю, женщины сейчас всё больше стремятся к равенству, и это кажется мне нормальным. В этом смысле я сам себя ощущаю феминистом, потому что считаю, что женщинам должны доверять больше ответственности, у них с мужчинами должна быть одинаковая зарплата, к ним должно быть одинаковое отношение. То, что сейчас происходит с Харви Вайнштейном, будет иметь положительный эффект, так как это превращает в реальность свободу слова и — неожиданно — ставит вопрос о власти мужчин. Это заставляет мужчин задаться вопросом, не злоупотребляем ли мы властью, адекватное ли у нас отношение к женщинам? Это прекрасно, что звучат все эти высказывания, это поможет изменить менталитет.

— В свете упомянутого дела (Вайнштейна) считаете ли вы, что это изменит ситуацию во французской или голливудской киноиндустрии?

— Многое уже изменилось. Всё, что было озвучено за эти несколько дней, заставит преследователей изменить своё поведение. Я точно знаю, что во Франции будут внесены изменения в законы, что обеспечит женщинам большую свободу слова. И потом, это ведь не поддается количественной оценке. Такие вещи трудно бывает обосновать, чаще всего это просто одно слово против другого. Думаю, свобода слова положительно повлияет на это.

• © Кадр из фильма «Двуличный любовник» (2017)

— Вы уже обдумываете свой новый фильм?

— Да, я сейчас пишу новый сюжет, работа в самом разгаре. Эта история сильно отличается от «Двуличного любовника». Мне нравится снимать так, чтобы новый фильм был не похож на предыдущий.

— То есть никакой любви и секса?

— Сексуальной тематики там будет немного. Действующими лицами по большей части будут мужчины. И политики будет гораздо больше.

— Вы уже не первый раз приезжаете в Москву, чтобы представить свой новый фильм. Что вы можете сказать о российском зрителе?

— Я очень люблю русскую публику, потому что зрители очень любознательны и внимательны. Я чувствую, что мои фильмы любят и они вызывают большой интерес. Для меня это радость. Конечно, кино снимаешь и для себя тоже, но прежде всего для публики. И когда встречаешь людей, которые говорят тебе: «О, я видел столько ваших фильмов, для меня это событие», — это очень трогательно. Особенно учитывая, что русские часто воспринимают всё иначе, чем немцы, французы или итальянцы.

Но в то же время это вызывает удивление. Это поразительно, что мои фильмы пользуются такой известностью в России. Я про себя думаю: «Надо же, как странно. Как так получилось?» Но это очень лестно. Мне всегда приятно вернуться в Москву или Санкт-Петербург, чтобы представить фильм.

— Вы замечали, чтобы в России и во Франции ваши фильмы воспринимали по-разному?

— Русские легко принимают иррациональное. Они любят абстрактное, у них с этим нет проблем. А вот французам нужно, чтобы всё было понятно, рационально. С этим моим фильмом, «Двуличным любовником», я понимаю, что у русских в голове совершенно другие представления, они участвуют в этой игре воображаемого и реального, а французы — это картезианцы, они хотят ясно понимать, где реальность, а где обман, где воображаемое и где сон. Не знаю, может, у меня славянская душа…

— Есть ли у Вас какие-то ориентиры в русской культуре? Я имею в виду не только кино, но и литературу тоже…

— В литературе главный автор, который вдохновляет французских режиссёров, — это Чехов. Его манера описывать персонажей во многом кинематографична, его герои всегда глубокие, противоречивые и меланхоличные, но вместе с тем живые. Во Франции очень любят драматургию Чехова, есть очень много хороших постановок по его пьесам.

— А произведение Чехова могло бы послужить сюжетом для вашего фильма?

— Я не стремлюсь экранизировать шедевры. Я думаю о том, что произведение уже живет как шедевр, и экранизировать его… Я люблю Чехова в театральных постановках. Но я не уверен, что хочу видеть его пьесы на экране.