— В этом году участники Российской энергетической недели активно обсуждают тему энергоперехода. Многие отмечают, что этот процесс сильно влияет на энергобезопасность стран, ослабляя её и создавая ценовые кризисы. Согласны ли вы с такой оценкой? Какие меры необходимо принимать, чтобы избегать таких рисков?
— Энергопереход сегодня является одной из наиболее горячих тем. Для этого есть свои причины: тот вектор, который сейчас будет взят, станет предопределять инвестиционные решения и энергетическую политику очень многих стран, включая Россию. Здесь важно не ошибиться и сохранять трезвый прагматичный подход к этой проблематике. Не нужно ударяться в лозунги. Надо делать то, что лучше всего ответит требованиям потребителей, граждан и страны.
Климатическая повестка важна. Мы должны заботиться о том, чтобы не допустить глобального потепления. Президент России чётко поставил задачу о достижении климатической нейтральности до 2060 года. Однако надо понимать, что такой путь должен минимальным бременем ложиться на экономику.
Сначала нужно делать те шаги, которые станут наименее затратными для страны. Есть очень большое количество процессов и технологий, которые можно внедрить для снижения выбросов и одновременно не отяготить потребителя. Если же бросаться в крайности, возникнут перекосы.
— Как, например, те, что мы наблюдаем в Европе?
— Энергокризис в Европе произошёл из-за комплекса факторов. Возросшая волатильность на европейском рынке газа была отчасти вызвана решениями властей региона в рамках политики энергоперехода, а отчасти — сложившимися в отрасли условиями.
Европа недополучила значительный объём поставок сжиженного природного газа (СПГ). Это произошло, поскольку изменились потоки между рынками. Очень большое количество СПГ ушло в Южную Америку и Азию, потому что там была выше цена и более высокий спрос.
Плюс к этому добавился фактор энергоперехода в Европе. Большое количество возобновляемых источников энергии (ВИЭ) в энергобалансе стран ЕС и безветренная погода привели к тому результату, который мы сейчас видим.
То есть на ситуацию нужно смотреть в комплексе. Просто в связи с тем, что зачастую решения принимаются на скорую руку и под влиянием лозунгов, волатильность возрастает. К этому надо быть готовыми, и мы должны быть гибкими. Однако российская энергетическая система в этом смысле показывает устойчивость ко многим кризисным явлениям.
— По вашему мнению, волатильность на мировых энергетических рынках продолжится?
— Думаю, да. Сегодня мир серьёзно ускорился, и на него влияют не только рыночные факторы, но и внешние.
Речь, например, идёт о фискальной и монетарной политике разных стран, а также неэкономических мерах — в первую очередь санкциях. Все эти вещи создают перекосы на рынке и очень часто являются непредсказуемыми. Данные факторы надо учитывать в своём планировании, оставляя возможность для манёвра на случай непредвиденных действий отдельных игроков рынка.
— Если говорить о ситуации на российском энергорынке, то мы видим, что биржевые цены на топливо сейчас остаются вблизи рекордных уровней. С чем связана текущая динамика оптовых цен и что делается сегодня для стабилизации розничных?
— Мы сейчас наблюдаем сезонное снижение спроса и в ближайшие недели ожидаем выход большого количества нефтеперерабатывающих заводов из планового ремонта. Это должно повысить предложение и снизить оптовые цены.
Одновременно мы видим достаточно высокую стоимость сырья на мировых рынках. То есть экспортная альтернатива очень высокая, а ценообразование отталкивается от неё.
При этом цены на бензин сейчас удерживаются на определённом уровне, в то время как стоимость нефти заметно выросла. Это связано с действием демпферного механизма. Инструмент компенсирует производителям почти 70% разницы между экспортной альтернативой и внутренней целевой ценой. Поэтому нам удаётся сдерживать оптовую цену около текущих уровней, а розничная сейчас растёт темпами, близкими к инфляции. Мы рассчитываем, что этот тренд продолжится.
— Какие меры могут принять власти в случае резкого подорожания топлива на АЗС?
— Мы в ежедневном режиме мониторим этот процесс и держим руку на пульсе. В случае любых отклонений от допустимых значений у нас есть ряд оперативных мер.
— Такие, как запрет на экспорт бензина?
— Экспорта бензина сейчас практически нет. Он находится на минимальном уровне. Компании соблюдают те рекомендации, которые им дают Минэнерго и ФАС. Рынок полностью снабжён.
— В Министерстве финансов России не исключают, что к 2050 году мировое потребление нефти может «катастрофически» упасть. Готова ли Россия к такому развитию событий?
— Есть много гипотез относительно 2050 года, но все аналитики сходятся во мнении, что доля углеводородов будет падать в мировом энергетическом балансе. При этом важно учитывать, что определённый спрос на сырьё всё равно будет сохраняться.
Конечно, нельзя исключать, что потребление снизится сильнее ожиданий, но мы видим возможность для российской нефтегазовой отрасли сохранить свои позиции. Наши запасы и наш продукт, который мы выводим на мировые рынки, конкурентоспособны по себестоимости.
Впрочем, рента будет постепенно падать независимо от того, как дальше будет развиваться рынок и какая доля углеводородов на нём останется. Дело в том, что себестоимость товара растёт, месторождения становится тяжелее разрабатывать, и объём выручки игроков будет сокращаться.
Здесь мы должны подстраиваться под реалии, чтобы дать компаниям возможность инвестировать в добычу и продолжать за счёт данных вложений поддерживать российскую экономику.
— Как в этой связи сегодня продвигается развитие водородной энергетики в России?
— У нас уже приняты дорожная карта и концепция по созданию водородной энергетики. В настоящее время эти элементы формируются в единую стратегию.
У России есть потенциал в сфере производства водорода из газа — так называемого голубого водорода, есть возможность по выработке зелёного водорода, и сейчас прорабатываются технологии для его логистики и применения на внутреннем рынке. Мы активно работаем в этом сегменте, чтобы не отстать от мировых тенденций, которые ещё только формируются.