«Война в Сирии не чёрно-белая»: что увидел репортёр RT за два месяца в горячей точке

— Военные эксперты и политологи не исключают, что в Алеппо сейчас решается исход войны, судьба Сирии и, возможно, всего региона. Как, по-вашему, это не слишком громкие заявления?

— Если повстанцы потеряют Алеппо, это будет означать потерю для них почти всех крупных городов Сирии, за исключением Идлиба. Это, несомненно, будет важнейшим стратегическим успехом. Повстанцы хвастались, что за ними стоят жители крупных городов. Однако если мятежники сдадут Алеппо, Асад будет иметь полное право сказать, что большая часть населения поддерживает его.

Смогут ли правительственные войска взять город? Важно учитывать, что боевики воюют не одни. Дела у них могут пойти ещё хуже после избрания Трампа, который говорил, что США не могут дружить с джихадистами, что надо прекратить оказывать им американскую военную помощь. К нему могут прислушаться арабские страны: Саудовская Аравия, Катар. И Турция, которая также поддерживала мятежников. Кроме того, Иордания могла бы закрыть границу для боевиков.

— Как простые сирийцы восприняли победу Трампа на президентских выборах в США?

— Знаете, когда выбрали Трампа, мы с нашей командой специально вышли спросить людей в Алеппо: как они на это смотрят, какова их реакция. И мы были очень удивлены, когда узнали, что чуть ли не половина опрошенных сказали, что не слышали никогда о Трампе. Но даже среди тех, кто слышал о Хиллари Клинтон и Дональде Трампе, нет особого оптимизма. Здесь люди думают, что Америка будет продолжать свою поддержку боевиков, несмотря на результат выборов.

— Велика ли вероятность того, что правительственные войска всё же возьмут Алеппо? 

— Шанс правительственных войск взять Алеппо велик. Но нужно понимать, что это густонаселённый город. Штурм восточной части может носить кровопролитный характер. Асад заявил, что не хочет потерь среди мирных жителей и военных. Помните, как брали Грозный? Это была чрезвычайно тяжёлая операция. При этом любые действия Асада будут подвергаться жесточайшей критике. На узких полуразрушенных улицах Алеппо будет сложно использовать танки и другую тяжёлую технику.

— Гуманитарные паузы, организованные российскими ВКС и сирийской авиацией, как-то влияют на ситуацию в городе?

— В Сирии я провёл почти семь недель, и один месяц — в Алеппо. И я могу сказать, что за всё это время боевики не выпустили из осаждённой части города ни одного гражданского: ни ребёнка, ни старика, ни больного. С какой целью? Скорее всего, они хотят использовать людей как живой щит. Боевики понимают, что пока в восточной части остаются мирные жители, российские ВКС и сирийские войска не смогут их бомбить с необходимой интенсивностью.

• © Пресс-служба Министерства обороны РФ

— Участились сообщения о случаях применения боевиками отравляющих веществ. Возможно ли масштабное использование химоружия в Алеппо?

— Разговоры про постоянные химические атаки в Алеппо — это не голословные заявления. Не так давно мы услышали о том, что боевики опять применили химическое оружие в районе аэропорта Алеппо, где базируется очень много солдат. Слава богу, мирных жителей там не было. Они давно уехали оттуда. Но в последнее время попытки прорыва джихадистов участились. Они не могут прорвать линию обороны правительственных войск, и я заметил такую тенденцию, что после каждой неудачной своей атаки боевики начинают обстреливать город минами с химикатами.

— В телерепортажах из Алеппо и других городов, пострадавших от боевиков, мы видим много мужчин призывного возраста, одетых в штатское. Почему они не сражаются в сирийской армии? Почему Дамаск не объявил всеобщую мобилизацию?

— Объявление правительством всеобщей мобилизации — это был бы чрезвычайный шаг, фактическое признание того, что Асад держится из последних сил. Это был бы последний отчаянный шаг, который продемонстрировал бы врагам президента, что законный режим на грани коллапса. С точки зрения психологии объявление о мобилизации — сигнал слабости и готовности Асада к проигрышу.

В сирийской войне, которую уже нельзя называть гражданской, есть и религиозная подоплёка. Повстанцы — это сунниты. Среди них нет христиан, нет алавитов, нет езидов, нет друзов, нет шиитов. А вот на стороне правительства воюют представители разных конфессий. Это вызывает определённые трудности, и мобилизация может усугубить ситуацию. Да и с военной точки зрения мобилизация не нужна. Дамаску оказывается военная помощь извне. Думаю, её вполне достаточно для успешной борьбы.

— Каковы масштабы гуманитарной катастрофы в Алеппо? Реально ли их оценить?

— Алеппо — это особый случай. Первое, что я хочу сказать, и прошу понять меня правильно: люди привыкают ко всему — и к терроризму, и к гуманитарной катастрофе в том числе. Эта чрезвычайная ситуация стала нормой, потому что длится очень долго. Отсутствует вода, электричество. Вся еда в Алеппо доставляется по одной дороге, а в городе полтора миллиона человек.

Давайте вспомним, что «благодаря» антиасадовским санкциям американские и европейские медикаменты не могут быть проданы Сирии. Оставшиеся в Алеппо люди, включая больных раком, не могут получить самые элементарные препараты. К большому сожалению, жители каждой части города осознают, что в любой момент они могут погибнуть под очередным обстрелом. И ситуация не может улучшиться, пока одна часть города удерживается повстанцами, а другая — правительственными войсками, и буквально по центру города проходит передовая.

В западной части Алеппо, в правительственном квартале, проживают более миллиона человек, хотя очень многие уехали. Сколько людей осталось в подконтрольном повстанцам восточном Алеппо, сказать невозможно.

— Война часто меняет людей до неузнаваемости. Как изменились жители Алеппо и как быстро они смогут вернуться к мирной жизни?

— Представьте, что в Алеппо сейчас живут пятилетние дети, которые родились после начала войны. Они не видели ни одного дня покоя. Каждый день их город бомбят. Какую роль оказала война на психику людей, как сильно она их меняет?..

Нормальная жизнь в Алеппо существует только в воспоминаниях, книгах, рассказах родителей. Здесь нет работы. Почти все заводы уничтожены. Жители должны быть всегда готовы бежать и укрываться.

• Reuters

Люди, которые не уехали в другие регионы Сирии или за рубеж, понимают, на что пошли. Но война подавляет инстинкт самосохранения. Ты перестаёшь адекватно оценивать опасность. Жизнь теряет ценность. При этом нельзя сказать, что жизнь в Алеппо делает человека сильнее или слабее. Жизнь здесь порождает чувство ненависти к тем, кто тебя обстреливает, и начинаешь фанатично поддерживать тех, кто держит квартал, где ты живёшь.

Подобные обстоятельства сильно меняют человека. Смогут ли дети, выросшие в Алеппо, адаптироваться к нормальной жизни? На данный момент никто не может ответить на этот вопрос. Я никогда не видел окончание столь продолжительной и кровавой войны. Пожалуй, единственный пример, который у нас перед глазами, — это Чечня. Дети смогли адаптироваться к новым обстоятельствам и сделать республику достойным местом для жизни.

— Сирийский конфликт, на ваш взгляд, радикально отличается от других локальных войн?

— Сирия отличается тем, что война здесь невероятно жестокая. Погибло столько людей после стольких лет противостояния. Страна вся в крови. Из всех конфликтных зон, в которых я побывал, Сирия — самый печальный случай, потому что стороны конфликта уже непримиримы. Разница между ними настолько велика… Конечно, я не сириец, но как журналисту мне тяжело представить, как эти люди смогут когда-нибудь примириться.

— Как ваши западные коллеги реагируют на эту чудовищную ситуацию? Их профессиональная позиция совпадает с человеческой?

— То, как западные СМИ освещают события в Сирии, и то, что здесь реально происходит, — это две разные вещи. Западные СМИ в первую очередь продвигают свою позицию и позиции своих государств. На какие бы уступки ни пошёл Асад, он всегда будет плохим, потому что от него хотят избавиться. Он — друг Ирана, а Иран ненавидит Запад и является другом России.

• © Пресс-служба Министерства обороны РФ

Всё, абсолютно всё, что нужно Западу, — это избавиться от Асада. В чём первопричина конфликта и кто придёт после Асада, им, по большому счёту, безразлично. Главное, чтобы в Сирии не было России и Ирана. Пример: приезжают наши западные коллеги в Алеппо, — я это видел своими глазами — они приезжают группами на два-три дня и цепляются за всё плохое, что увидели на подконтрольной Асаду территории.

А вот на сторону повстанцев журналисты поехать не могут, потому что знают, что их, скорее всего, похитят, а в худшем случае им просто отрежут головы. И они это знают. Только на территории правительственных сил у них есть уверенность в собственной безопасности, и они понимают, что здесь их никто не тронет. Тем не менее западные журналисты продолжают рапортовать мировой аудитории, какой плохой Асад и какие бедные повстанцы, что их бомбят и убивают.

Однако в последнее время их риторика начала немного меняться. Они стали освещать преступления повстанцев: то, что они бомбят Алеппо и Дамаск; то, что каждый день умирают люди. И здесь Запад в замешательстве: с одной стороны, надо давить Асада, с другой — он просто не может игнорировать преступления повстанцев, которых он же поддерживает.

— Интересно, кстати, каким образом западные правозащитники и СМИ разделяют оппозицию на «умеренную» и «неумеренную»?

— В 2014-2015 годах Запад признавал, что умеренная оппозиция вымерла, поэтому американцам стало некого тренировать. После того как Россия вмешалась в конфликт и начала помогать Асаду, откуда ни возьмись умеренная оппозиция вновь появилась. Скажу так: умеренная оппозиция априори здесь не может существовать. Например, на севере Сирии все группировки под «ан-Нусрой» — филиалом «Аль-Каиды» (террористические организации, запрещённые в РФ. — RT).

Это самая мощная террористическая организация в Алеппо и Идлибе. Любые повстанческие организации, которые посмеют против неё восстать, уничтожаются. В Сирии это все понимают. В «ан-Нусре» самые компетентные воины, самые фанатичные. Иными словами, настоящие джихадисты. Умеренная оппозиция, которую Запад любит преподносить в пример, неспособна защищать свои территории.

— Можно ли изменить принципы освещения ситуации в Сирии западными СМИ? Или двойные стандарты уже естественным образом определяют стиль и суть их работы? 

— Как я это вижу? Правда проигрывает в тот момент, когда люди сдаются. И вот в данном случае этими людьми являются как раз журналисты. Правды не будет, если журналисты продолжат признавать единственно верной официальную линию стран Запада и верить пропаганде — что Асад плохой, а повстанцы хорошие. Вот в этот момент правда действительно умрёт.

Было бы наивно говорить, что в Сирии идёт чёрно-белая война; что одна сторона хорошая, а другая — плохая. Так никогда не бывает. Всегда обе стороны виновны в преступлениях, смерти гражданских, смерти детей. Это война. Здесь ничего не поделаешь: каждая мина, каждая пуля пробивает стены, за которыми ты не видишь, кто стоит. Единственное, что может и должен делать журналист, — это продолжать беспристрастно освещать конфликт.

Нужно продолжать работать, и в итоге это будет приносить плоды. Сейчас мы видим, что западные СМИ начинают признавать: повстанцы не такие уж и ангелы, как они говорили много лет. Ведь из-за их бомбёжек каждый день гибнут люди. Добавлю, что обстрелы боевиков совершенно бесцельные. Смысл этих бомбёжек Алеппо сводится к установлению террора.

— Вам доводилось общаться с представителями правозащитных организаций. Они осведомлены о происходящем в Алеппо? Готовы ли они донести эту информацию до мировой общественности?

— Насчёт гуманитарных организаций по защите прав человека… Я хочу сказать, что есть разные агентства, одни заслуживают доверия, другие — в гораздо меньшей степени. Некоторые агентства ведут себя достаточно честно. Я бы хотел выделить Amnesty International, которой я, например, больше доверяю, чем Human Rights Watch. Эта организация занимается в большей степени пропагандой. Human Rights Watch — просто «граммофон» Госдепартамента США. 

— Видеть страдания людей, смерть, тяжело даже по телевизору. Как вам, непосредственному очевидцу этой ужасной войны, удаётся справляться с эмоциями?

— Как журналист, в любой зоне конфликта ты всегда осознаёшь, что лично не вовлечён в противостояние и ни за кого не «болеешь». Это нужно обязательно помнить, особенно когда противостояние оборачивается жертвами среди мирного населения. Это могут быть дети, семьи, целые деревни, которые вырезают. Всегда нужно помнить, что это не твоя война. Твоя задача — сообщать миру о том, что здесь происходит, что кровопролитие нужно остановить и существует иной способ решения.

В некотором роде в тебе включается защитный механизм, потому что ты каждый день видишь разрушенные семьи, судьбы, печаль, крики, стоны. И ты бы не смог это передать, если бы был частью этого конфликта. У журналиста не должно быть личного восприятия всех страданий, которые он наблюдает. В этом случае было бы невозможно делать ту работу, которую мы делаем в Сирии.

— А как вам приходилось выживать в Алеппо? Вы держали это в тайне от родных? Что вы сказали им, когда уезжали в Сирию?

— Маме я сказал, что еду в командировку в горы Италии, и она, конечно, позже всё увидела по телевизору. Но к этому моменту она хотя бы пару дней не нервничала. Родственники переживают и постоянно звонят. Я не могу сказать, что эти звонки даются легко. Это доканывает. Мне звонят после каждого обстрела, о котором они читают в СМИ, и спрашивают: всё ли с тобой хорошо?

С другой стороны, здесь работает логика, математический расчёт: каждый день из миллиона гражданских в Алеппо умирают от десяти до ста человек. Шансы, что убьют нас, малы. Но это не объяснишь родственникам. Это не объяснить не только моим родственникам, но и родственникам тех людей, которые живут в Алеппо. Это огромный город.