Интервью записано днём 23 февраля.
— Илья, расскажите, как проходит мобилизация?
— Что касается нашего подразделения — задача выполнена, резерв есть. Люди реально идут. Основная масса настроена довольно позитивно. Есть, конечно, нюансы: это гражданские люди, они пришли не на полигон и не в начале войны, а сразу в активную боевую фазу, где позиции поливают минами. Сначала прятались, но теперь уже — на четвёртый или пятый день — адаптировались, уже и шутят даже.
- RT
— В последнее время много говорили о предстоящем наступлении со стороны Украины. Какие признаки этого есть?
— Нам поступают сведения, что с той стороны начали эвакуировать сёла. Якобы из-за того, что мы их разрушили. Показывают по телевизору — по этому селу стреляли, по тому. А по фотографиям видно — старый дом какой-то, сами, скорее всего, и подорвали.
Мы не станем стрелять по своим людям, потому что сегодня заявление о суверенитете республик (в границах Донецкой и Луганских областей. — RT) озвучено. Я завтра приду туда (если будет наступление или они сами уйдут) — люди там мне скажут: «Как же это вы по нам стрелять могли?»
— Обращение Путина смотрели?
— Смотрел, несмотря на возможность поспать лишний час. Смотрела дома жена, её родители, которые живут в другом городе. Товарищ с той стороны Донецкой области, сейчас в Европе на заработках, тоже смотрел — позвонил мне. Люди, которые пришли с постов, уставшие резервисты, только что к нам пришли, не побоялись. Неважно, кто ты — полковник, сержант, — все радуются, друг другу руки жмут.
Приятно было послушать, всё грамотно, взвешенно: вот такая ситуация — надо помочь. Как бы оно там ни казалось, «ну вы сами как-то жили и жили», но это не так — это очень сильная морально-психологическая поддержка. Особенно для тех, кто старой закалки, кто с 2014—2015 годов воюет.
Это гордость, когда понимаешь, что эти восемь лет провёл не зря, понимаешь, за что воевал. Знаешь, что да, будет сложно, но это уже твоё, это признано. Это очень важно.
— Ждёте российскую армию?
— Если поможет — хорошо, но я всегда стараюсь рассчитывать на свои силы. Разговоры о том, что придёт российская армия и всё сделает за нас, — нет, это не так. У нас и офицеры уже выросли грамотные, хоть они и бывшие шахтёры.
— Каким оружием воюете?
— Много трофейного оружия, которое подразделения ВСУ побросали ещё в 2014—2015 годах. Трофейного оружия очень много. Есть в подразделении бойцы (фамилии называть не буду), которые танки, стоявшие на постаментах на территории ДНР, запускали.
А вообще, 90% людей, которые были трактористами, могут сесть на танк, БМП или гусеничную технику — ничего нового тут нет. То же самое — и стрелять. Вспомните Вторую мировую — они что, учились? Сел в танк — и поехал. Лучше всего — обучение в бою.
— Как проходит день комбрига на передовой? Спать удаётся?
— Вы не поверите, но плюс этой войны в том, что есть возможность спать. Мало, конечно, но всё равно высыпаешься. Раньше шесть часов надо было поспать, теперь три — и ты уже выспался. Поэтому день не заканчивается. Какие-то где-то проблемы со связью, нужно разобраться с доставкой продуктов, топлива, обеспечением ребят. Резервистов, которые не имеют боевого опыта, отвезти позаниматься.
Плюс противник постоянно обстреливает. Надо проинструктировать, показать на позициях, где прятаться, куда вести огонь, где сектора обстрела. Вообще, много времени провожу в окопах с ребятами. В окопе у нас и планёрка проходит.
— Получается, что комбриг — это такой менеджер, но на войне?
— В нынешних условиях директор завода может быть командиром части, как и нормальный командир части может руководить предприятием. У меня три высших образования, последнее из них — МВА.
Возьмём металлургический комбинат: мне надо знать некоторые нюансы, цикл производства стали — и я готов. Здесь то же самое — наступление, оборона. В принципе, разницы нет, чем руководить. Разве только здесь ещё и убить могут.
— Какое у вас образование?
— Первое — техническое: электрические системы и сети, я энергетик. Потом экономическое (маркетинг) и master of business administration. Первое получал тут, в Донецке, потом учился в Киеве.
— А когда вернулись в Донецк?
— Когда война началась — в 2014 году. Когда мать убили 1 июня 2014 года. Неизвестные украинские каратели убили её. Забрали из нашего дома на окраине Донецка — и больше её никто не видел. Единственное решение, которое я мог тогда принять, — идти в ополчение.