«Дети войны»: RT запускает новый проект

Семь лет назад я впервые приехала в Луганск. На улицах города были одни военные, хлеб привозили в магазины по часам, очереди собирались за час до приезда машины. Хлеб был ещё горячий, запах от него шёл по всей улице. Многим не доставалось, и тогда люди приходили к зданию военной комендатуры, расположенному на территории ЗАГСа, в котором работал только один отдел, где выдавались архивные выписки и свидетельства о смерти. Военные с разрешения коменданта раздавали хлеб из своих запасов, чистую воду и сахар. Газа в домах тоже не было, и люди собирались во дворах, разжигали костры и готовили еду, даже умудрялись делать консервацию на зиму прямо на кострах.

Стреляли по всему городу, но с особой регулярностью — по местам массового скопления людей. В Луганске было таких несколько, где была связь и люди могли дозвониться до родных и сказать, что живы. Юля, моя знакомая, в этот момент приехала на маршрутке к рынку, чтобы позвонить, но начался обстрел. Водитель выкинул её из машины, а сам выпрыгнуть не успел. Он умер, а Юля получила осколочные ранения.

Город Первомайск в ЛНР был под круглосуточным обстрелом. Старики, дети, женщины, мужчины буквально жили в подвалах. Тех, кто погибал под обстрелами, в основном хоронили на скорую руку, часто в братских могилах. Спустя четыре года мы помогали найти захоронение супруги одному парню, у которого на руках осталось двое малолетних детей. Его жена не успела спрятаться в подвале школы во время обстрела. Вдовца с малышами на руках эвакуировали из города в этот же день, а женщину хоронили военные в одной из таких могил. Помню, как в Луганске бабушка лет восьмидесяти просила меня купить ей что-то поесть, она голодала. Я купила ей еды и денег дала, а она расплакалась и спросила меня: «Когда же всё это закончится?»

Быть журналистом на войне очень сложно. Освещать происходящее, писать репортажи, фотографировать войну. Ты видишь не героев, а измученных людей, которые смотрят тебе в глаза и хотят услышать, что всё будет хорошо. Вокруг кровь, грязь, жестокость, равнодушие, ощущение безысходности, одновременно доброта, поддержка друг друга в беспросветной тьме. Должен ли ты помогать людям, о которых пишешь, можешь ли ты отклониться от заданной темы только для того, чтобы помочь другому? Я глубоко убеждена, что да. Ты не видишь перемен на линии фронта и понимаешь, что рассуждать о профессиональной этике в таких условиях просто неуместно. Я знала, что многие будут меня осуждать за это. Так и случилось потом, но мне было уже всё равно.

В декабре 2014-го я впервые повезла гуманитарную помощь в Донбасс. Сбор проводила «Новая газета», в которой я тогда работала, акция называлась «Детский размер». Тогда мой главный редактор Дмитрий Муратов поддержал меня, и я привезла две «газели» обуви, памперсов, одежды. Оказалось, что, кроме одежды и памперсов, нужна обычная еда — крупа, тушёнка, макароны, мука, сахар, чай, кофе — и возможность доставить в посёлки уголь для обогрева домов. С едой нам помог благотворительный фонд «Предание». Так в 2015-м я стала помогать семьям, в которых есть дети с ДЦП. Обстрелы Луганска прекратились, уменьшились в Донецке, но война не отступала. Люди возвращались в свои дома, волонтёры и местная администрация восстанавливали их из запасов гуманитарных конвоев. Донецк обстреливали, а местные его восстанавливали.

Ранней весной на улицах ещё лежал снег. Холодный ветер пробирал насквозь, но появилась надежда. Стали работать магазины, на улицах появились такси; появились вакансии. В это же время в очередной раз обстреляли Луганск. Мы наблюдали из окон вспышки, а потом поехали всё фотографировать. Ночь без сна, а рано утром приходит сообщение, что город Стаханов подвергся миномётному обстрелу. Это город, куда во время активных боевых действий велась эвакуация гражданского населения.

Нам сообщили о смерти ребёнка, но слов мало, на этой войне необходимо всё видеть своими глазами. Мы въехали в город. Сразу за заправкой стояли друг за другом несколько кирпичных жилых пятиэтажных домов. В одном из таких домов в то утро проснулись мама с дочкой, позавтракали. Девочка всё не хотела расставаться со своей игрушечной собачкой и завтрак не доела. Мама собрала ребёнка, уговорила расстаться с игрушками, пообещав, что вечером дома её встретят игрушки, а сейчас надо бежать в детский сад к друзьям.

От их дома до детского сада метров пятьсот, но они успели дойти только до конца своей пятиэтажки — в это время начался обстрел. Разрыв мины моментально убил маму с ребёнком. Похороны — это всегда очень тяжело, но особенно — когда гибнут ни в чём не повинные люди, дети, старики, жизнь которых оборвалась оттого, что кто-то говорит о мире и правде при помощи снарядов.

На похоронах маленькой трёхлетней девочки и её молодой красавицы мамы я видела, как взрослые люди отходили подальше и рыдали, как дети, приступы ярости сменялись полным отчаянием. А бабушка в это время хоронила дочь и внучку. Два гроба, в которых лежали молодая женщина и маленькая девочка, похожая на куколку, а рядом с ней — маленькая игрушечная собачка. Сразу после похорон один из видеооператоров поехал и забрал свою жену и дочь из Стаханова в Луганск. Это была не единственная детская смерть, которую я видела, и от осознания этого становилось только больнее. Тогда я вернулась в Москву, крепко обняла двух своих малышей и расплакалась.

Прошло семь лет. Некоторые дети, получившие ранения во время боевых действий 2014—2015 годов, выросли, у них самих появились дети, но многим из них по-прежнему необходима медицинская помощь из-за травм, полученных в детстве.

О детях, родившихся в военное время, можно говорить много. Они растут, ходят в сады, видят войну, смерть, жестокость. Им помогают местное руководство, медики, психологи, но душевные травмы остаются на всю жизнь.

Должны ли мы сегодня помогать этим детям — тем, кто родился во время войны, и тем, кто на момент 2014-го был ребёнком? Да. 

Мы будем писать истории детей, которым необходима помощь прямо сейчас: обследования, лечение, операции, реабилитации, восстановление. Мы будем не только помогать адресно, но и улучшать качество медицины. Улучшать, потому что многое сделано и врачи работают, несмотря на то что война может начаться в любую секунду.

Нужны медицинские инструменты, инфузоматы шприцевые, реабилитационное оборудование. Нужен ремонт под ключ стоматологического кабинета для лечения детей с диагнозом ДЦП.

Историй очень много, и все они разные. На сегодняшний день необходимо собрать 1 800 000 рублей для того, чтобы закончить ремонт в детском онкогематологическом отделении города Донецка ИНВХ имени Гусака. Осталось отремонтировать совсем немного: санузел для девочек, санитарную комнату, одну палату, операционную, коридор, склад медикаментов, ординаторскую и кабинет заведующей. Всё остальное уже сделали за нас волонтёры на своих точечных сборах. Не так давно всё здание оказалось под угрозой: в фундаменте образовалась трещина, но специалисты пришли к выводу, что можно исправить ситуацию и сохранить здание.

• Женя Сосницкий

Евгению Сосницкому из ДНР 18 лет. Для кого-то он уже давно не ребёнок, но он так же, как и мы, хочет жить и радоваться этой жизни. У Жени острый лимфобластный лейкоз. Несколько лет назад он поборол рак и был уверен, что всё закончилось. Он жил обычной жизнью подростка, окончил школу и поступил в Донецкий национальный технический университет. Помогал маме и папе растить младших братика и сестрёнку. Но в этом году острый лимфобластный лейкоз ворвался в его жизнь с новой силой. Начались капельницы, химиотерапия, пункции. Женя очень хочет жить, он многое выдержал и готов вынести ещё больше. Не так давно оказалось, что его папа может быть донором, и появилась возможность сделать операцию по трансплантации костного мозга. На днях выяснилось, что 20 мая Жене сделают операцию бесплатно в больнице ФГБУ «Национальный медицинский исследовательский центр им. В.А. Алмазова» Минздрава России в Санкт-Петербурге. После операции будет долгий период нахождения в больнице, и его маме Наталье Сосницкой нужно будет снимать жильё, чтобы быть рядом с сыном. Тут необходима помощь наших читателей.

Владику Бахаровскому сейчас 13 лет. В 2015 году в собственном доме погибла его мама, сам мальчик получил тяжёлое ранение. Осколок прошёл через голову, мальчик лишился глаза, были повреждены внутренние органы. В 2018 году умер Олег Николаевич, папа мальчика, и Владик остался жить с бабушкой. Сейчас они живут на бабушкину пенсию и пенсию мальчика по потере кормильца. Мальчик растёт, ему необходимо менять глазной протез по мере роста. 15 апреля мы в рамках проекта смогли найти средства, чтобы оплатить приезд и пребывание ребёнка в Москве до тех пор, пока ему не установят новый глазной протез.

Мы будем делать всё, что в наших силах, совместно с руководством республик. Много для таких детей сегодня делает супруга главы ДНР Ирина Пушилина, она нам и рассказала про Владика. Мы будем работать и с частными лицами (например, маме Евгения Сосницкого мы объявим сбор на карту), и в режиме службы единого окна с фондами и организациями, ориентированными на гуманитарные проекты, — это Благотворительный фонд детского доктора Рошаля, благотворительный фонд им. Доктора Лизы и Русская гуманитарная миссия. Об остальных участниках проекта мы напишем в будущих публикациях подробно. С такой командой единомышленников мы сможем многое. Вы в команде?