— Максим, какими глазами вы смотрели чемпионат мира в Поклюке?
— Глазами обывателя. То есть не постоянно, а когда получается. Я работаю первым заместителем председателя общества «Динамо» по Республике Башкортостан. Организация, сами понимаете, серьёзная, а гонки в основном проходили в рабочее время, тем более что домой я, как правило, возвращаюсь лишь в начале девятого вечера. Включать телевизор в кабинете было бы неправильно — я себе не могу этого позволить. Но мужскую эстафету смотрел, как и масс-старт.
— Заключительная мужская гонка расстроила?
— Как вам сказать… Я бы сказал, что готовность наших ребят к этому старту была неплохой, но одного-двух выстрелов им, как обычно, до медалей не хватило. Хотя это не снимает ответственности за то, что не получилось в целом. У нас ведь народ по всей стране каждый год ждёт чемпионат мира как соревнование, на которое мы наконец выйдем в полном блеске и покажем всем кузькину мать. Меня не так давно спросили: а в ваше время, когда удавалось побеждать тех же норвежцев, как всё было? Я тогда задумался и понял, что мы выходили на каждую дистанцию, как на решающий бой. И реально бились, старались отдать всё, что только можно. Сейчас же получается, что вроде все готовились к этим соревнованиям весь сезон, а вышли на старт — и провалились. Ну и ничего страшного вроде как не произошло.
— При этом спортсмены из года в год жалуются, что им некомфортно работать в национальной команде, а тренеры жалуются на спортсменов.
— Мне иногда кажется, что те, кто сейчас бегает, не понимают достаточно простую вещь: они в своей спортивной жизни ещё по большому счёту ничего не достигли. О каком комфорте можно говорить? И что такое вообще «комфорт» для спортсмена? Чтобы подносили чистое бельё и вкусную еду прямо в номер, пока кто-то другой выкатывает на трассе лыжи? Для нас, когда я бегал сам, комфорт заключался в том, чтобы было где спать, что есть и где тренироваться. На всё остальное никто не обращал внимания: холодно ли, мокро ли — какая вообще разница?
— Попробую вам возразить: вы прежде всего верили тренерам, с которыми работали: Владимиру Аликину, Андрею Гербулову. Поэтому и подчинялись им, воспринимали любое распоряжение, как солдат воспринимает приказ. А теперь поставьте себя на место того же Александра Логинова: тренеры в сборной меняются каждый год, их без устали критикуют все кому не лень, включая коллег-профессионалов, а тебе нужно продолжать бегать и показывать результат. Психологически ведь очень непросто постоянно жить в такой карусели.
— Я немножко недоговорил. Мы тренировались и никогда не позволяли себе вступать с тренерами в дискуссии. Вообще считаю: если спортсмен попал в сборную, он обязан выполнять всё, что говорит ему старший тренер. Старший, а не личный. Потому что именно этот человек отвечает за команду и несёт ответственность за результат. А сам ты только в этом случае имеешь право сказать, если вдруг результата не получилось: «Я сделал всё что мог». Но смотрите, что получается сейчас: спортсмены тренируются вроде бы в команде, но по планам личных тренеров. Сам я давно уже не нахожусь в команде, не знаю внутренней кухни, да и не хочу её знать. Но, насколько вижу со стороны, внутри сборной сумбур и анархия. Нет диалога между тренерами и спортсменами, а это неправильно.
— В вашей карьере тоже ведь имели место периоды непонимания с наставниками команды?
— Мой единственный конфликт случился в тот момент, когда меня начали искусственно отодвигать от сборной, и я знал причину. Знал, откуда дует ветер.
— И откуда же?
— Не буду называть фамилию, но такое случается всегда, как только в подготовку команды начинает вмешиваться вышестоящее руководство, то есть люди, которые должны заниматься исключительно менеджерскими вопросами. Это неправильно. Есть тренер — он должен тренировать. Я ведь до сих пор помню, как Евгений Колокольников докладывал руководству, что гонку побежит Чудов, а ему на это отвечали: «Нет, Чудов гонку не побежит». Вот тогда я прямо в раздевалке всех и послал — дал волю эмоциям. Но это, согласитесь, была несколько иная ситуация, нежели та, что сейчас имеет место в сборной России.
— Но вы же не будете спорить с тем, что команда, если говорить о ней в целом, так и не сумела подойти к чемпионату мира в должном состоянии.
— Об этом я и говорю. Когда команда в разобранном состоянии, можно ставить на любую гонку любого спортсмена — результат получится примерно одинаковым. Вы правильно сказали на самом деле: сейчас не только спортсмены, но и тренеры не знают, что с ними случится в конце сезона. Оставят их или заменят, есть у них своя зона ответственности или её нет. И всё это происходит каждый год. Я иногда думаю: может, нам уже на уровне Министерства спорта создать какую-то отдельную группу, договориться обо всём заранее, скрепить эти договорённости я уж не знаю чем, хоть собственной кровью, но дать людям возможность самостоятельно сформировать команду и отработать с ней полный олимпийский цикл. Иначе всё то, что мы наблюдаем сейчас, будет продолжаться бесконечно. Самое печальное, когда все предыдущие руководители начинают хаять действующих. А заодно под раздачу попадают и спортсмены.
— Причём всё это происходит в публичном пространстве.
— Мне в таких случаях очень хочется задать критикам вопрос: а что вы сами делаете для биатлона на тех местах, на которых находитесь? Я не так давно возглавил в Башкирии федерацию лыжных гонок и биатлона, поездил по региону и ужаснулся: мама дорогая, у нас же вообще никакой скамейки запасных нет! Нет условий. И ведь всё это случилось не в последние пять лет и идёт из гораздо более ранних времён. А потом мы удивляемся тому, что творят на том же Кубке IBU молодые норвежцы, французы или та же Австрия, где биатлоном занимается считаное количество человек. У них что, лучше условия для работы, нежели те, что есть у нашей сборной? Наверняка нет. Ещё сказал бы, что наши спортсмены тоже должны в себе разобраться. Понять, чего они хотят, ради чего бегают?
— Может быть, дело в том, что нынешние атлеты уже совсем другие, не такие, какими были вы? С иным менталитетом, иным отношением к неудачам.
— Мы на эту тему не так давно разговаривали с Павлом Муслимовым (призёром Олимпийских игр и чемпионатов мира, заместителем министра молодёжной политики и спорта в Республике Башкортостан. — RT). Смеялись: мол, мы в биатлоне и близко не зарабатывали тех денег, что есть сейчас. Ведь действительно так и было. Но мы чётко понимали чего хотим и что это — наш выбор.
— Слышала мнение, что система трёхнедельных сборов, которые на протяжении сезона идут один за другим, уже в определённой степени изжила себя и работать нужно так, как это делают те же норвежцы — собираясь на непродолжительное время и снова разъезжаясь по домам.
— Европейцы действительно в большей степени тренируются на своих базах. По локации это удобно: где бы ни проводились соревнования, всё близко — сел в машину и приехал. У нас же длинные сборы были всегда, как и у тех, кто бегал ещё в советские времена. Это обуславливалось целым рядом факторов, и не думаю на самом деле, что эту систему нужно менять. Если она всегда давала результат, к чему изобретать что-то новое? Мне вообще кажется, что заниматься обсуждением подобных вещей, пытаясь найти ответ, что правильно, а что — нет, люди начинают от большой неуверенности в себе. Причина многих неудач кроется именно в этом, а не в том, хороша или плоха система в целом.
— Если бы к вам как к руководителю команды пришёл условный Матвей Елисеев и сказал: «Хочу, чтобы у меня был сильный спарринг-партнёр, за которым я мог бы тянуться, но продолжать тренировки я намерен не в сборной, а с личным тренером — неважно, что к биатлону он не имеет ровным счётом никакого отношения и никого за свою жизнь не подготовил», — что бы вы ему ответили?
— Для начала поинтересовался бы, по каким именно причинам человек не хочет работать в сборной. Мы только что говорили с вами о том, что времена меняются, но, на мой взгляд, в спорте не меняется главное: пока в команде не будет реальной конкуренции, жёсткой дисциплины и централизованной подготовки, никакого стабильного результата не будет. Поэтому я бы начал как раз с того, что собрал бы всех вместе в приказном порядке, объяснив, зачем это делаю.
Когда мы тренировались у того же Аликина — я, Коля Круглов, Ваня Черезов, Дима Ярошенко, мы могли прикалываться, поддевать друг друга, но каждая тренировка заканчивалась каким-то соперничеством. Не намеренным, а просто так получалось. Сейчас этого в сборной нет, и это печально. Ну а потом, если уж называть вещи своими именами, что значит «хочу сам»? Ты что-нибудь уже выиграл? Нет. Значит, встал в строй, закрыл рот и работай!
— Но ведь исключения случались во все времена?
— Безусловно. У нас в команде был тот же Сергей Чепиков — уникальная личность в плане работоспособности и самодисциплины. Но Сергей был уже в возрасте и с кучей заслуг, поэтому ему позволяли тренироваться по своему плану. Можно вспомнить Уле-Эйнара Бьорндалена, который большую часть собственной карьеры тоже предпочитал работать в одиночку. Но это редчайшие исключения — спортсмены, которые абсолютно чётко знают, что именно им нужно, и доказывают собственную правоту результатом. Когда есть очень большой опыт и очень большой спортивный багаж в плане побед, это совсем иная история.
— Иначе говоря, исключительное отношение к себе нужно заслужить?
— Именно. Да и потом, что значит «самоподготовка»? На людей точно так же выделяются государственные средства, им обеспечиваются все условия для работы, кто-то должен за это отвечать? Откуда тренер знает — может, человек вообще на лыжню не выходил, а лежал дома и книжки читал. И как быть, если у лидера команды на главном старте сезона не оказывается медалей, ради которых вся индивидуальная подготовка затевалась? Он готов вернуть деньги, которые были в него вложены? Думаю, что нет.
— Жёстко вы… Хотя, с другой стороны, мне иногда кажется, что тот же Александр Логинов вообще не задумывается о том, как стремительно уходит былая слава и как быстро даже великий спортсмен может оказаться никому не нужным.
— Вот сейчас он это и почувствует. Как почувствовал я сам, когда после Игр в Ванкувере травмировал спину и остался со всеми своими проблемами один на один.
— Вам не кажется странным, что оба стрелковых тренера сборной (я имею в виду Максима Максимова и Алексея Волкова) были привлечены к работе, толком не имея никакого предыдущего тренерского опыта?
— С одной стороны, я готов согласиться с тем, что это не совсем нормально, а с другой — тот же Гербулов, которого я считаю одним из лучших стрелковых специалистов, когда-то начинал свою карьеру точно так же, работая с нами. И мы вместе учились на своих собственных ошибках. Беда нашего биатлона заключается не в отсутствии опыта у того или иного специалиста, а в том, что мы в принципе не готовим тренерам смену. Боимся поделиться опытом, открыть какие-то секреты профессии. Вдруг ты поделишься, а потом этот человек тебя и отодвинет? Ведь на протяжении очень многих лет было именно так. А сейчас мы просто пожинаем плоды. Если задуматься — что нам всем делить? Но ведь прецеденты возникают постоянно.
— Например?
— Например, привозит тренер команду на соревнования, кому-то готовит лыжи так, как нужно, а кому-то — нет, поскольку это не его личный ученик. Для меня такое дико. Точно так же дико, когда спортсмен отбирается на соревнования, а вместо него везут другого.
— Старший тренер женской сборной Михаил Шашилов недавно сказал на эмоциях, что восемь человек в команде — это восемь регионов, восемь губернаторов, восемь личных тренеров… Вам понятно, что стоит за этими словами?
— Конечно. Больше скажу — всё это на себе испытал. Почему на Олимпийских играх в Турине я не бежал эстафету, в которую отобрался первым номером? Да только потому, что был звонок от одного из губернаторов руководству олимпийской команды. Я вообще против таких историй. У губернаторов что, своей работы нет, если они считают нормальным лезть в спорт? У нас в регионах всё хорошо и все проблемы решены? Да и потом, где логика? Если ты просишь поставить на гонку человека, который недостаточно хорошо готов и в этой гонке облажался, кому от этого будет выгода? Допускаю, что кто-то со мной не согласится, но считаю, что губернатор может звонить тренеру только с одним вопросом: «Чем вам помочь?» Сомневаюсь только, что этот вопрос звучит часто…