«Словно подстреленная птица»: каким было первое крушение самолёта

Текст предоставлен издательством «Альпина нон-фикшн».

Во вторник, 17 сентября, стояла ясная и прохладная погода. Ветер был идеален для полётов. К тому времени, когда Орвилл Райт был готов подняться в воздух, количество зрителей превысило 2600 человек. Ожидалось, что их будет ещё больше.

С Орвиллом в качестве пассажира должен был лететь молодой армейский офицер. Два офицера до него уже совершали такие полёты, и Орвилл не возражал против этого. Однако на сей раз пассажиром должен был стать молодой человек, который Орвиллу не нравился и которому он не доверял.

26-летний лейтенант Томас Селфридж из Сан-Франциско был выпускником Вест-Пойнта. В его родословной значились двое знаменитых военных — его полные тёзки, родной и двоюродный дедушки, оба — контр-адмиралы. Двоюродный дед Томас Селфридж в 1870 году был морским офицером, ответственным за инспектирование перешейка в Центральной Америке для определения места строительства канала, который должен был соединить Тихий и Атлантический океаны.

За короткое время лейтенант Селфридж стал одним из самых компетентных и осведомлённых экспертов по авиационным вопросам в Вооружённых силах США. Это был высокий, симпатичный и представительный мужчина. Его назначили членом Управления по аэронавтике войск связи. Кроме того, Селфридж был членом Ассоциации воздушных испытаний, которую создал и которой руководил один из основоположников телефонии Александр Белл. Его целью была разработка летательных аппаратов, и это особенно беспокоило Орвилла. В письме Уилбуру Райту он рассказал, что молодой человек хорошо образован и обладает ясным умом, но почти наверняка шпионит на Белла и его ассоциацию. «Я не доверяю ему ни капли», «Селфридж прилагает за моей спиной все усилия, чтобы причинить нам максимальный ущерб, но изо всех сил притворяется дружелюбным», — писал Орвилл.

Ему нелегко было согласиться с тем, что рядом с ним во время полёта будет сидеть такой человек. Кроме того, Селфридж весил больше 79 килограммов, то есть был тяжелее всех, кто летал с Орвиллом до сих пор. Но, будучи членом оценочной комиссии, он, безусловно, имел право на полёт, поэтому Орвилл дал своё согласие. Чрезвычайно довольный, Селфридж снял шинель и форменную широкополую шляпу, передал их приятелю и занял своё место рядом с Орвиллом, одетым в свой обычный тёмный костюм, рубашку с накрахмаленным воротничком, чёрный галстук и кепку из шотландки. Чарли Тэйлор и Чарли Фернес крутанули винты, чтобы запустить двигатель, и в 17:14 самолёт устремился вниз по направляющей.

Как показалось наблюдателям, он поднялся в воздух чуть медленнее, чем обычно. Около 9–15 метров он почти полз по траве, после чего начал набирать высоту. Когда самолёт достиг дальнего конца поля, высота составляла около 23 метров. Войдя в первый поворот, он полетел в обратном направлении, сохраняя высоту около 30 метров. «Было заметно, что лейтенант Селфридж пытается что-то сказать мистеру Райту, — говорилось в репортаже The Washington Post. — Было видно, что его губы шевелятся, лицо обращено к авиатору, который смотрел прямо перед собой, а поза выглядела напряжённой».

Самолёт сделал над плацем три круга на скорости 64 километра в час. На четвёртом повороте, направляясь в сторону Арлингтонского кладбища, Орвилл немного сбавил скорость, и казалось, что всё идёт хорошо. Но затем, как раз когда самолёт проходил над «воздушным гаражом» (ангаром), зрители вдруг увидели, как от «Флайера» отлетел фрагмент довольно больших размеров. «Это кусок винта!» — крикнул один из офицеров. Позже Орвилл описал звук, который он внезапно услышал, как «лёгкую дробь» позади него, в хвостовой части самолёта. Быстрый взгляд назад ничего не дал, но Орвилл убрал газ и пошёл на посадку. На высоте 38 метров раздалось два громких хлопка и началась «ужасная тряска». Орвилл выключил двигатель, надеясь спланировать на землю. Он потянул на себя до максимума рычаги управления, но это не дало никакого эффекта. «Машина клюнула носом и с огромной скоростью устремилась к земле».

Было слышно, как лейтенант Селфридж, который до этого не издал ни звука, негромко вскрикнул: «О! О!» Стоявшие внизу в ужасе наблюдали, как самолёт перевернулся и стал падать на землю «подобно птице, подстреленной на полной скорости», как описал это Орвилл. Он ударился о землю с огромной силой, подняв облако пыли.

Полдюжины военных и репортёров побежали на помощь, впереди скакали три кавалериста. Орвилл и лейтенант лежали ничком, зажатые забрызганными кровью обломками. Орвилл был в сознании, но стонал от боли. Селфридж лежал без сознания, на его лбу была глубокая рана, лицо залито кровью. Вокруг места крушения началась страшная суматоха. Офицеры выкрикивали приказы, гудели автомобильные гудки. Сотни людей из толпы, бежавших сломя голову, были остановлены кавалеристами. Было слышно, как один из них закричал: «Если они не остановятся, отгоните их!» Несколько военных врачей и доктор из Нью-Йорка, оказавшийся в толпе, делали всё, что в их силах, чтобы помочь пострадавшим, пока не прибежали санитары с носилками и не отнесли их в госпиталь базы, расположенный у дальнего конца плаца.

Один из репортёров писал, что видел, как друг братьев, механик Чарли Тэйлор, наклонился и ослабил воротничок рубашки и галстук Орвилла, после чего, отойдя и прислонившись к разбитому самолёту, зарыдал, как ребёнок.

Новости из госпиталя поступили, лишь когда совсем стемнело. Орвилл находился в тяжёлом состоянии, у него были сломаны нога и бедро, а также четыре ребра, но он должен был выжить. А лейтенант Селфридж скончался, не приходя в сознание, в 20:10 в результате перелома основания черепа. Он стал первой в истории жертвой катастрофы летательного аппарата, оснащённого двигателем.

Выступая от имени войск связи, майор Джордж Скуир говорил о лейтенанте Селфридже как о блестящем офицере, перед которым открывалась прекрасная карьера. Однако никто из ставших свидетелями полётов Орвилла в прошедшие дни не мог сомневаться в том, что проблема воздушной навигации решена. «Даже если мистер Райт никогда больше не сядет в аэроплан, — сказал Скуир, — то, что он сделал в Форт-Майере за последнюю неделю, обеспечило ему место в истории как человеку, продемонстрировавшему всему миру, что полёт с двигателем несомненно возможен». О том, что пассажиром Орвилла в тот день мог стать Теодор Рузвельт, не упоминалось.