«Невозможно пересажать всех»: бывший следователь по особо важным делам — о громких преступлениях 1980-х в СССР

RT публикует вторую часть интервью с легендарным следователем Генпрокуратуры СССР Владимиром Калиниченко. В его активе и поимка маньяков, и расследования сложнейших коррупционных дел, ставших знаковыми для советской эпохи. Во второй части беседы в рамках проекта «Незабытые истории» Калиниченко рассказывает о загадочной гибели генерал-лейтенанта Альберта Иванова, которая не позволила членам политбюро получить докладную записку по делу об убийстве на «Ждановской» и состоянии дел в московской милиции. Также экс-следователь поделился воспоминаниями о начальном этапе карьеры, громких делах, в которых ему приходилось принимать участие, и рассказал, почему поиски убийц и маньяков ему нравились больше, чем разоблачения взяточников среди советской элиты.

«Ликвидаторы» министра Щёлокова

— В первой части интервью вы упоминали о том, что докладная записка, подготовленная по итогам дела об убийстве на «Ждановской», в которой в том числе говорилось и о плачевном состоянии дел в московской милиции, должна была попасть на стол к членам политбюро. Но этого не произошло. Почему?

— Представить записку членам политбюро должен был завсектором административного отдела ЦК КПСС генерал-лейтенант Альберт Иванов, курировавший МВД.

Передать её Иванову должен был Юрий Белевич, который поддерживал в суде обвинение по делу об убийстве на «Ждановской». Но перед этим генпрокурор Рекунков попросил Белевича рассказать об итогах нашей работы Николаю Щёлокову. Юра доложил министру, тот долго оправдывался и переваливал всё на ГУВД Москвы, что, мол, это всё их проделки.

После этого Белевич передал Иванову записку. Это была пятница, он был в отпуске и пообещал Юре, что в понедельник выйдет на работу и сделает так, чтобы наш документ лежал в папках на заседании политбюро. Но до понедельника он не дожил.

В субботу в 11 часов утра его нашли мёртвым в собственной квартире, хотя в то утро он собирался на дачу, о чём накануне сказал жене. Он лежал в коридоре у входной двери, в трусах и рубашке. Рядом с ним был наградной пистолет, который подарил Щёлоков. Никаких оснований покончить с собой у него не было. 

Позднее у него в сейфе был обнаружен приказ о назначении Юрия Чурбанова, зятя Брежнева, министром МВД, а Щёлокова — зампредом Совета министров СССР. Там уже были все нужные визы, подписи, кроме подписи самого Брежнева, и это был уже вопрос считанных дней.

— Почему вы всё же думаете, что это не могло быть самоубийством?

 Во-первых, у него не было никакого мотива для такого поступка. Кроме того, он был правша, и пистолет лежал от него с правой стороны, а рана была в левом виске. Но никто не хотел копать, потому что Щёлоков ещё был у власти.

И эта докладная записка в политбюро так и не попала. После смерти Брежнева в ноябре того же 1982 года прикрывать Щёлокова больше было некому. В декабре его убрали с поста министра, а летом следующего года исключили из состава ЦК КПСС.

— Ранее вы говорили, что Иванов мог стать жертвой некой группы «ликвидаторов в погонах», которая устраняла людей по заданию Щёлокова…

 Об этой группе мне рассказал Слава Миртов, мой коллега из Главной военной прокуратуры. Он вёл дело Щёлокова и Чурбанова и рассказывал мне, что у него по делу проходит информация, что у Щёлокова была группа из пяти человек, которая занималась убийством неугодных ему лиц. И у меня в голове всё сошлось. Иванов же сам пустил в квартиру этих людей. В этой связи можно вспомнить и убийство актрисы Зои Фёдоровой в декабре 1981 года...

— Одно из самых загадочных убийств той эпохи, которое официально до сих пор не раскрыто.

 Я изучал это уголовное дело и пришёл к выводу, что к её убийству причастны работники милиции. Когда я доложил о своих выводах, мне сказали: «Всё, хватит заниматься ерундой, у тебя есть другие, более важные дела».

А у меня было чёткое убеждение, что её убили не просто милиционеры, а как раз представители этой группы. У меня даже есть понимание, кто мог ею руководить, но этот человек ещё жив, называть его имя я не буду. 

«Ловить маньяков было интереснее, чем взяточников»

— До того как стать грозой советской партийно-хозяйственной элиты, у вас был совсем другой профиль.

— Самое большое моральное удовлетворение от работы следователем я получал в первые девять лет службы, когда на Украине раскрывал умышленные убийства. Я делал благое дело. Тем не менее даже в убийце я старался видеть прежде всего человека. Старался понять, когда и где он споткнулся и пошёл на преступление. С 1980 года я стал заниматься делами о взятках, но меня эти расследования тяготили. Я не понимал, почему эти люди стали взяточниками. 

— С разоблачением коррупционеров есть свои сложности, там важна чёткая доказательная база, а если говорить об убийцах и маньяках, там порой вообще нет никаких зацепок. Сейчас выручают современные технологии, генетические исследования, а в ваше время этого не было. 

 В Горьковской области (сейчас Нижегородской. — RT) в моё время был такой выдающийся криминалист Леонид Видонов. У него была своя теория, её так и называли «теория Видонова». Он считал, что все убийства в мире объективно существуют вне всякой социальной среды. Есть что-то такое в каждом из нас от матушки природы. К этой теории тогда относились настороженно, преступность считалась наследием капитализма. А он по своей методике раскрывал преступление за преступлением. Допустим, труп девушки 25—27 лет обнаружен в лесу, и он на основании своей теории давал подробный портрет преступника. Он уловил закономерность, что при таких обстоятельствах убийцей должен быть мужчина, имеющий определённые черты. Сначала он это просто понял интуитивно, а потом теория стала подтверждаться на практике. И это давало потрясающие результаты. Я с ним близко дружил и был его поклонником. 

— Сами применяли его методы?

— Да, и тоже получал результаты. Например, в середине 1970-х в Запорожье и окрестностях пошли убийства с изнасилованиями пожилых женщин. Стало понятно, что завёлся геронтофил.

И по его теории я начинаю искать, но не геронтофила, проверять всех, кто страдал заболеваниями, относящимися к психопатии. И с учётом наследственного фактора проверять их близких родственников.

Так мы узнали о молодом, уже умершем на тот момент парне, страдавшем зоофилией. Оказалось, что в этом был замечен и его отец. И мы сразу обратили внимание на второго сына в этой семье, бывшего пограничника с хорошими характеристиками на работе. Навели справки, ни по одному из убийств алиби у него не было. Зато выяснилось, что есть признаки отклонения, которое нас интересовало.

На первом же допросе я начал с ним спокойно разговаривать и об убийствах, и о его болезни — он был просто поражён, что мы всё это знаем. Когда он увидел, что я ему где-то сочувствую как человеку, заболевшему этой формой психопатии, он начал мне подробно всё рассказывать, в том числе и о тех преступлениях, о которых мы даже не знали. А вышел я на него именно через родных. 

В таких случаях очень важно расколоть самого подозреваемого, потому что других улик часто нет. 

— И методы колки у вас не были завязаны на физическом насилии...

— Начинаешь ему мягко, вкрадчиво объяснять, что если ему вменить изнасилование или убийство с изнасилованием, то, вероятно, в камере его опустят и спать он будет возле параши. И я объясняю, что могу уйти от изнасилования, если он мне докажет, что убил её, но по другим мотивам. И он сам начинает доказывать, что убил. А мне для раскрытия убийства какая разница, было там изнасилование или нет?

Маньяк Радик Тагиров, которого недавно задержали в Казани и на счету которого может быть около 30 убийств старушек, весьма вероятно, тоже является геронтофилом.

«Машерова погубили струсившие милиционеры»

 

— Вы знакомы и с обстоятельствами гибели в автокатастрофе в октябре 1980 года первого секретаря ЦК КП Белоруссии Петра Машерова. После его смерти появилась неофициальная версия, что ДТП могло быть неслучайным. Якобы таким образом кто-то мог избавиться от потенциального конкурента на место у руля страны. Что там произошло на самом деле?

 Я выезжал на место аварии по указанию заместителя генпрокурора СССР Виктора Найдёнова. Он просил разобраться, была ли там какая-то вина со стороны работников МВД, сопровождавших автомобиль Машерова.

Вместе с начальником Госавтоинспекции СССР Валерием Лукьяновым мы установили, что первая машина сопровождения, которая по инструкции должна была подставиться под грузовик и спасти тем самым охраняемое лицо, этого не сделала. Они струсили, проскочили мимо, подставив под удар лимузин Машерова.

— То есть никакого заговора против Машерова вы не увидели?

— Когда я доложил о своих выводах руководству, начальнику следственной части Генпрокуратуры СССР Каракозову и Найдёнову, они срочно прилетели в Минск. В моём присутствии Каракозов из кабинета прокурора Белорусской ССР позвонил первому заму Щёлокова Чурбанову. 

И он сказал ему, что мы свои меры примем, а расследовать этот эпизод не стоит. А вечером, когда у нас было небольшое застолье, мне Найдёнов сказал, чтобы я возвращался в Москву. Водителю грузовика дали 15 лет, но потом срок дважды сокращали, и на свободу он вышел летом 1985 года.

«Приходилось поступать гибко»

 

— У вас за плечами немало резонансных дел. Часто они касались весьма высокопоставленных фигур. Оказывалось ли на вас давление и всегда ли вы проявляли принципиальность и шли до конца?

— Когда в Узбекистане начиналось знаменитое «хлопковое дело», которым руководил я, а не Тельман Гдлян, я прекрасно понимал, что республика тотально погрязла во взятках.

Но невозможно пересажать всех, и нельзя ставить такую цель. Я прекрасно понимал, что и в том же политбюро есть негодяи, которые брали взятки. Но тотальными репрессиями результатов не достигнешь. В этом я того же Гдляна никогда не поддерживал.

Допустим, берём какой-то отдельный эпизод по «хлопковому делу». Там общая сумма хищения — миллион рублей, но на самом низовом уровне люди получили по тысяче-две, а формально они идут как соучастники — это от десяти до 15 лет или смертная казнь. Я понимал, что против лома нет приёма. И если я буду стучаться лбом напрямую, то я лоб расшибу и потеряю и должность, и работу, и всё на свете. Поэтому приходилось поступать гибко. Иначе результата не добиться никакого. 

 Взятки вы не брали по принципиальным соображениям, но неужели за все годы вам даже не пытались что-то сунуть?

— Лично у меня такого не было. Об этих вещах мне рассказывал Юрий Чурбанов. Он ко мне обратился, когда после освобождения хотел добиться реабилитации, и мы с ним плотно общались. Он рассказывал, как это происходило. Он сильно пил, а после пары стаканов водки просто тупел. В Узбекистане после приезда сразу были приём, спецгостиница, пьянка. Утром надевает китель, а в кармане 30 тыс. рублей.

Говорил: «Кто дал, я понятия не имею. Если написать, что получил такие деньги неизвестно от кого, то всё — с работы и из партии уберут. Я их принимаю, но даже не знаю, от кого попал в зависимость и кто ко мне завтра обратится».

На следствии один из приближённых Шарафа Рашидова (многолетний глава Узбекской ССР, при котором процветали массовые приписки хлопка. — RT) рассказывал, что, когда приезжала какая-то шишка из Москвы, он шёл к нему и спрашивал, сколько положить денег — счёт шёл на десятки тысяч рублей.

Там же готовилась коробка с овощами, яблоками как презент, в этом, в принципе, ничего зазорного не было. Вот туда и подкладывали. Таких эпизодов было много, в том числе и у Гдляна. Мы с ним на эту тему дискутировали. Я его спрашивал, где в этом случае гарантия, что человек эти деньги взял себе? А если коробку с овощами открыл, например, его сын и, не сказав отцу, забрал деньги, как потом доказать, что эта взятка вообще была?

Поэтому я считаю, что взятка доказана тогда, когда человек этими деньгами хоть как-то воспользовался.

— У нас любят сравнивать нынешнюю реальность с советской. Кто-то сожалеет об уходе той эпохи, кто-то, напротив, видит в ней больше минусов. Можно ли как-то сравнить уровень латентной преступности в СССР и в современной России?

 В советское время следователь, обнаружив признаки преступления, обязан был, я это подчёркиваю, немедленно возбудить уголовное дело и приступить к расследованию. А давайте сейчас включим телевизор — что мы там услышим?

«Проводится проверка, по итогам которой будет принято процессуальное решение». Человек получил тяжкие телесные, скончался — ну какая проверка? Тот же телевизор нам сообщает, что у нас сокращаются такие-то и такие-то преступления. На том же канале через десять минут я слышу подробный рассказ о мошенничествах, когда зэки из колоний звонят людям, представляются сотрудниками банков и обманывают их. Это что, проблема, которая возникла вчера? 

Лет 15 назад мы с женой зашли в магазин на Кузнецком Мосту, я держал её сумку, сумку расстегнули, похитили деньги, колечко её. И при мне в том же магазине обобрали ещё человек пять. Я, конечно, засёк эту бригаду, иду в УВД, говорю: «Ладно, я не буду вам портить показатели, но прямо сейчас в центре города работает бригада карманников, вот приметы, хотя бы задержите их». А там никто ничего не хочет делать. 

«Горбачёв использовал национальные конфликты для развала СССР»

 

— Вы работали в азербайджанском городе Сумгаите, где в 1988-м произошёл армянский погром, с которого многие ведут отсчёт начала конфликта в Нагорном Карабахе. Кроме того, вы были и в киргизском Оше, где в 1990 году произошла жуткая резня между киргизами и узбеками.

— Я считаю, что Горбачёв умышленно использовал обострение межнациональных отношений для развала СССР. И делал это с самого начала. В одной из своих статей я подробно анализировал эту тему, в том числе и на примере других таких конфликтов того времени.

У нас почему-то всё сводят к событиям в Сумгаите в 1988 году. На самом же деле всё началось в 1986-м, когда он избавился от главы Казахской ССР Динмухамеда Кунаева и отправил туда Геннадия Колбина, из-за назначения которого вспыхнули студенческие волнения в Алма-Ате.

И одновременно вот так загорается в других местах. Я считаю, что это абсолютно осознанные, умышленные действия.

— Вы упомянули Казахстан. Там, судя по вашей книге, действительно были сложные процессы в руководстве республики. Меня впечатлило, что вы, имея для этого все полномочия, отказались арестовывать подозреваемого во взятках престарелого Кунаева.

 Когда я в ходе расследования коррупционных проявлений в Казахстане вышел на самого Кунаева, а это было уже после его отставки, то, учитывая всё-таки его статус, я доложил генпрокурору СССР Рекункову и спросил, что мне делать с ним. Тот умывает руки и предлагает решать этот вопрос с Колбиным. Я с ним встретился, он сказал, что посоветуется с Горбачёвым в Москве и потом даст ответ. После возвращения он пригласил меня и сказал: «Владимир Иванович, Горбачёв сказал, пусть Калиниченко принимает решение, если уверен, что будет приговор». 

Но у меня была сложная ситуация. Я знал, что если я его арестую, то в тюрьме с его состоянием здоровья он не выживет. Я мог затянуть дело, он бы умер там с печатью того, что виновен. То есть я бы для себя самого действовал безошибочно в этой ситуации.

Но я прекрасно понимал, сколько Кунаев сделал для казахов. Я не должен был так поступить с ним.

Сперва надо было его допросить, и прокурор республики взмолился, чтобы я не допрашивал его у них в здании. Я тогда звоню Кунаеву и говорю, что должен с ним официально побеседовать, и предлагаю сделать это у него дома. Он согласился. Я прихожу, с ним рядом врач, постоянно делает уколы. Я привожу ему факты получения взяток. Он всё отрицает. Когда я закончил составлять протокол, он меня спросил: «Я что, обвиняемый?» Я ему ответил, что он допрашивался как свидетель. И после моих заверений, что я его не обманываю, он поставил подпись. То есть я мог спокойно его арестовать, у меня было добро с самого верха, но я осознанно на это не пошёл, и он остался героем для большинства казахов.

Об уходе из прокуратуры и работе адвокатом

— Почему вы ушли из прокуратуры?

— В январе 1992 года была расформирована Генпрокуратура СССР. В связи с этим я и ушёл в отставку.

— Ну ведь там же просто поменялась вывеска, вы же могли и дальше спокойно работать...

Во-первых, я никогда не думал, что Советский Союз распадётся, и даже в дурном сне не мог себе такого представить. Когда были подписаны Беловежские соглашения, я тоже не мог прийти в себя. И когда нам в начале января 1992 года объявили о ликвидации Генпрокуратуры СССР, а я же знал, что из себя представляет Ельцин и его окружение, у меня был простой выбор.

Или остаться, взять под козырёк и отказаться от своих принципов, по паре дел взять хорошие взятки (ума бы у меня на это хватило), обеспечить себе безбедную старость и поставить на этом точку, или избежать всего этого и уйти, не изменяя себе. Я выбрал второе.

Меня вызвали последний генпрокурор СССР Николай Трубин и его зам Владимир Кравцев. Уговаривали остаться, говорили, что я прирождённый следователь и должен продолжать это дело, но я настоял на своём, хотя, кстати, очень много на этом потерял.

— Что вы имеете в виду?

— Мне три года не хватило до выслуги в 25 лет, и я потерял прилично в пенсии.

— После отставки и некоторого периода работы в банке вы стали адвокатом и заслужили звание почётного адвоката России...

— Но все годы работы адвокатом я, как и на работе в прокуратуре, всегда исповедовал один принцип — строжайшее соблюдение закона. Никогда со своими коллегами ни в милиции, ни в прокуратуре, ни в судах не искал каких-то обходных путей и все дела выигрывал чисто. Везде — и на следствии, и в адвокатуре — я вёл себя ровно.

Но во втором случае была своя важная особенность.

Многие люди изначально обращались ко мне не как к адвокату, а как к человеку, который имеет хорошие связи и в состоянии решить их проблемы. Как только я начинал от этого уклоняться, что-то им объяснять, моментально следовало разочарование, кто-то сразу уходил. Им нужны были «решальщики». Я этим принципиально заниматься не хотел.

Были и те, кто оставался, но если даже потом я добивался успешного результата, то эти люди, за исключением пары человек, ни разу даже по телефону не сказали мне спасибо.  

— В 2019 году закончили адвокатскую карьеру из-за здоровья?

— Да, у меня разные болячки, передвигаться сложно. Ходить по судам, изоляторам — зачем мне это нужно? Пенсия у меня более-менее приличная. Живём прекрасно вдвоём с женой, она за мной ухаживает. А деньги...

Квартиру я купил, работая в банке. У меня нет машины. Вот собрали немного денег и построили небольшой домик на участке в Калужской области. Больше у нас ничего нет. Покушать есть что, а больше и не надо ничего в мои годы.

Я за те же свои книги никогда ничего не получал и на гонорары не претендую. Просил несколько десятков экземпляров, чтобы друзьям раздавать, а так я писал их не для заработка. Но всё равно даже с таким подходом уже несколько лет не могу издать последнюю книгу.