«Решение принимал сам Борис Николаевич»: режиссёр новогодних телеобращений первых лиц рассказала об отставке Ельцина

— Калерия Венедиктовна, расскажите, пожалуйста, как проходила запись той исторической речи Ельцина об отставке, которую он произнёс 31 декабря 1999 года. 

— В 1999-м были ведь сделаны записи двух новогодних обращений. Сначала мы записали Бориса Николаевича — 28-го декабря, заранее. Всё было как обычно. Мы со съёмочной группой приехали к нему в Кремль, записали с первого дубля. Но был один момент.

Мы там поставили у него в кабинете ёлку. И вот, когда я стала с ним прощаться, он мне сказал: «Знаете, вы тут не разбирайте ёлочку. Я думаю, что вы ко мне ещё раз приедете». А я так очень уверенно ему говорю: «Борис Николаевич, да вы хорошо всё сказали! Я смонтирую и пришлю всё, как обычно, вам на VHS» (кассета аналогового формата записи. — RT). Он выслушал и сказал: «Но я думаю, что всё-таки вы ещё раз приедете. Я сам напишу обращение».

На этом мы с ним и попрощались. Единственное, что меня удивило: обычно, когда мы записывали праздничные обращения, для нас всегда выносили по бокалу шампанского. А всей женской половине нашей небольшой съёмочной группы всегда вручали цветы. А тут мы расстались без особых поздравлений. И я подумала, что, наверное, действительно будет перезапись.

— Что вы стали делать с тем, что уже было записано?

— Ночью смонтировала вместе с гимном и отправила кассету в Кремль через фельдсвязь. И жду. На следующий день ничего нет. И вдруг 30-го числа, уже вечером, где-то часов в семь-восемь, вдруг сообщение, что завтра в шесть утра та же самая съёмочная группа должна быть у Спасской башни.

Руководитель Архива Президентского центра Бориса Ельцина Дмитрий Пушмин рассказал RT, кто мог быть автором предновогодних текстов Бориса Николаевича: «Насколько я знаю, речь, которую Б.Н. Ельцин произнёс 31 декабря 1999 года, готовил В.Б. Юмашев. Однако была ещё одна речь, без заявления об отставке. Она была записана за несколько дней до этого, но в эфир не вышла». Видеозапись той речи не сохранилась. Однако сохранился её полный текст, и нам предоставили этот документ из архива центра.

• Текст новогоднего обращения Бориса Ельцина 1999 года, которое он изменил на заявление об отставке
• © Из Архива Президентского центра Бориса Ельцина.

«Насколько я знаю, эту речь готовил Андрей Вячеславович Вавра», — добавил Пушмин и пояснил, что написание текстов для выступлений президента — это коллективный труд.

«Президент формулирует главные идеи, а группа спичрайтеров выстраивает эти идеи в слова», — сказал он.

— На какое время была назначена сама запись 31 декабря 1999 года?

— Запись была назначена на десять утра. До этого времени мы готовили площадку: собирали схему, чтобы камера была подключена к суфлёру, ставили свет, оживляли выгородку у него в кабинете и прочее. Мне очень трудно пришлось собирать накануне всю группу. Потому что кто-то уже ушёл в отпуск, кто-то уехал на праздники: 31-е было нерабочим днём тогда.

И вот я рано утром еду по тёмной ещё Москве. Подъезжаю к Спасской башне. Там уже собрались все наши ребята. Помню, было очень морозно. Город так украшен! А мы, честно говоря, были все немножко взъерошены. И вот, как всегда, за нами пришёл человек из охраны. Пришли в первый корпус. Разделись внизу, поднялись в кабинет. И в кабинете я увидела, что действительно наша ёлка на месте и всё на месте. Кресло как было приподнято нами, так и стоит.

Мы собрали аппаратуру, поставили свет, проверили всё. Оператор настроился. И — нет текста. Мы ждём. Семь часов утра, восемь, девять. А я знала точно, что если съёмка назначена в десять, то Борис Николаевич будет вовремя. По нему можно было проверять часы: он никогда не опаздывал ни на одну минуту. Он входил точно в назначенное время. И я уже стала нервничать.

— Во сколько редактор суфлёра получил текст?

— Уже после половины десятого. Стремительно вышел Валентин Юмашев, сразу подошёл ко мне и говорит: «Вот текст. Быстренько набирайте». Я бросилась к нашему редактору, Наташе Стрежнёвой, она и сейчас работает. Она уже точно знала, как расположить для Ельцина текст, как отметить абзацы. Сама я в текст даже не взглянула. Отдала ей со словами: «Быстро набирай». Оставалось 15 минут. Я знала, что ровно в десять он выйдет.

«Борис Николаевич считал, что это решение он должен держать в полном секрете, поэтому никто не знал о том, что произойдёт 31 декабря», — рассказал RT Валентин Юмашев, который в то время был советником Бориса Ельцина. Юмашев пояснил, почему текст так поздно был передан редактору: «Это было вызвано всё той же секретностью. Я принёс текст в зал, где были установлены камеры, оператор телесуфлёра набрала минут за 15 минут сам текст. И пока она набирала, лицо её вытягивалось. Потом началась запись. Все были в шоке».

— Наташа успела к десяти часам? 

— Она стала набирать. К ней быстро на помощь подошли ещё два человека, которые отвечали за тексты президента. Они всегда проверяли, выверяли, чтобы не было опечатки. А я хожу по кабинету, нервничаю, боюсь, что не успеем. И совершенно механически подошла к его креслу, встала, посмотрела на экран, где набирался текст, и увидела фразу: «Я ухожу». И тут мне всё стало понятно.

В это время к нам вышла дочь Бориса Николаевича Татьяна, которая тоже работала в группе помощников. Она подошла ко мне и говорит: «Не успеваете?» Я говорю: «Боюсь, что не успеваем». И я вижу, что не успеваем. И я уже понимала, что это за текст. И тогда она мне говорит: «Калерия, вы, пожалуйста, займите как-то его немного, чтобы он не расчувствовался».

Дочь Бориса Ельцина Татьяна Юмашева так вспоминает об этом дне в своём блоге: «В Кремле уже дым коромыслом. Руководитель правового управления в кабинете Волошина, в кремлёвской студии набивают новый текст для телесуфлёра. Телевизионщики уже знают, что это совсем не поздравление с новогодним праздником, а объявление об уходе с поста президента. Папа позвал в кабинет самых близких своих помощников, с кем проработал все восемь лет, руководителя протокола В.Н. Шевченко и руководителя канцелярии В.П. Семенченко, и объявил и им о своём решении... Потом он прошёл в студию, записал телеобращение».

Ровно в 10:00 открылась дверь, и из комнаты отдыха вышел энергичный, собранный и очень серьёзный Борис Николаевич. Я его встретила, поздоровались и говорю: «Борис Николаевич, пожалуйста, садитесь». А сама глазом косилась на компьютер, где набирался текст. Вижу, что там идёт работа. И я начала его как-то отвлекать, я вроде бы его готовила к съёмке. А готовить было нечего. Он пришёл уже причёсанный. Галстук, рубашка, пиджак — всё в порядке. И я начала с него сдувать пылинки, которых не было. Я поправляла ему галстук, который не надо было поправлять. Я смотрела один ракурс, другой ракурс. Интересовалась, удобно ли ему. В общем, я просто из кожи лезла, чтобы как-то протянуть время. Я чувствовала, что нужно хотя бы пять минут ещё.

— О чём вы с ним говорили в этот момент?

— Он говорил мне что-то совершенно обычное. Когда мне сказали «готово», я быстро отошла и сказала: «Хорошо, Борис Николаевич, начинаем». А он настолько привык за годы работы с ним, что команда должна быть именно от меня. Потому что я-то с ним работала с первого дня и до последнего. И когда кто-то давал какие-то команды, он не слушал, он ждал от меня слово «мотор», как я его обучала ещё в первый день: «Борис Николаевич, вот когда я скажу «мотор», «камера», вы посчитайте про себя хотя бы до 15 и начинайте спокойно говорить. Других команд уже не ждите».

И он начал говорить. А я стояла рядом с оператором. Снимали одной камерой. Мы всегда все обращения снимали с одной камерой. Потому что нужно, чтобы человек смотрел на людей, которых он поздравляет, а не сбоку. И он проговорил весь текст. И, правда, где-то на последних словах он как-то так левой рукой смахнул, словно слезинка выкатилась из уголка глаза. И я решила, что надо переписать. 

Но первый дубль мы сразу отдали человеку, который уже стоял наготове и должен был везти плёнку в Останкино, где уже в монтажной ждал Эрнст.

Мне сказали, что первый эфир будет в 12 часов на всю страну. И поэтому уже никаких исправлений быть не могло. Он меня спросил: «Надо что-то переговорить?» Я говорю: «Давайте, Борис Николаевич, последний этот абзац». И он говорит: «Хорошо». Я попросила оператора поменять крупность. Потому что перебивок никаких быть не может. Снова сказала: «Мотор!». Борис Николаевич всё прочитал до конца. 

— Вы сказали, что эту речь он cобирался писать себе сам. 

— Я не могу этого гарантировать. Я никогда не делаю никаких предположений. Он мне сказал такую фразу — я передала её вам. Я ничего не упустила, у меня очень хорошая память на детали. Он ли это писал или он высказал свои пожелания и речь писал Юмашев — я не знаю. Я не была у него в кабинете и не видела, как это происходило.

• Заявление президента России Бориса Ельцина об отставке, 31 декабря 1999 года
• © youtube.com

Может, он редактировал.

Но что решение принимал сам Борис Николаевич, в этом я уверена. Потому что он был очень упрямый человек. И ему никто даже не смел советовать.

Как рассказал RT Валентин Юмашев, Ельцин принял решение об отставке в 20-х числах декабря. Главой администрации президента был подготовлен поминутный план того, что будет происходить в этот день, шаг за шагом. В этом плане была и запись рано утром в Кремле обращения первого президента к народу по поводу отставки. «Поскольку всё держалось в абсолютном секрете, привлечь группу спичрайтеров к этой работе было невозможно. Борис Николаевич решил, что текст напишу я», — сказал Юмашев. Он пояснил, что отлично понимал, что хотел сказать в такой момент президент, так как близко знал Ельцина больше десяти лет, помог ему написать две книги, был главой администрации. Кстати, историческую речь об отставке первого президента России он написал за полтора-два часа. 

— Какой дубль вышел в эфир?

— В 12 часов мы посмотрели эфир там же, у него в кабинете. Действительно, в 12 всё вышло, как мы отправили после первого дубля. А к вечеру это убрали. Ельцин сказал, что это попала соринка. Может быть, соринка, может быть, не соринка. Может быть, чувства свои он не сдержал. Если даже для нас это было потрясением своего рода, я понимаю, что значит для человека самому взять и уйти в отставку. Для этого надо иметь силу воли. Для этого надо всё просчитать наперёд. 

В течение многих лет я видела, как он кого-то приближал, кого-то удалял. Мне всегда казалось, что он выбирает себе преемника. То один молодой появился у него в окружении. Потом его не стало. Затем другой. Это же всё было на глазах. Это были соображения, о которых я никому не говорила. Мне казалось, что он ищет. В ком-то разочаровывается. 

И всё равно для меня это было, конечно, неожиданно. Я понимала, что значит для человека самому взять и уйти с такого поста. Это очень тяжёлое решение, наверное. И очень непростое. Но он так решил. 

На вопрос, что значил этот жест, который был только в самом первом эфире, Валентин Юмашев ответил RT следующее: «Вообще Борис Николаевич не сентиментальный человек. Я ни разу не видел даже намёка на слезу у Бориса Николаевича за все почти 20 лет, что знал его. Но в этот раз, наверное, что-то с ним произошло. Он прощался с 140 млн россиян, вместе с которыми пытался построить новое демократическое государство. Да, наверное, слеза навернулась, но он её быстро стёр, потому что это совсем не Борис Николаевич, ему это совсем не свойственно».

— Новогоднее обращение таким образом превратилось в заявление об отставке, которое вышло в полдень. Но ведь надо было записать и то, которое выйдет в полночь?

— Мне сказали, чтобы мы не уезжали, потому что надо записывать Владимира Владимировича. Я подошла к Борису Николаевичу. Он меня приобнял, мы так постояли с ним. И он скомандовал начальнику протокола: «Владимир Николаевич, давайте не будем нарушать традиции. Где шампанское? Где цветы?» Ему всё вынесли. Мы выпили по бокалу шампанского, попрощались. 

• 31 декабря 1999 года. Москва. Кремль. Президент РФ Б.Н. Ельцин поздравляет съёмочную группу после записи новогоднего обращения
• © Из личного архива Калерии Кисловой

И мы стали делать новую выгородку: другой стол, другое кресло. Всё немножко переделали. А я стояла и смотрела, как он вышел на крыльцо внутреннего двора первого корпуса. Как его там провожали. Как он садился в машину, уехал. 

— Как Путин записывал своё первое обращение? Он волновался?

— Наверное, волновался. Но он очень сдержанный человек, очень закрытый. Открылась дверь, он вышел энергично, в назначенное время. У нас уже всё было готово, мы ждали. Уже зная, что я старшая в группе, подошёл ко мне, поздоровался. С оператором поздоровался за руку и со всеми ребятами в группе. Я сказала: «Садитесь, Владимир Владимирович». Он сел на место, которое было определено. Я спросила, как обычно: «Вам удобно? Текст набран правильно?» Он сказал: «Всё хорошо». Очень быстро, с одного дубля, записался. Я сказала: «Спасибо». Он тоже. Поздравил нас с наступающим Новым годом. Опять же, со всеми попрощался. И так же энергично вышел из кабинета.

Потом мы приехали, когда брали у него интервью. Потом приезжали ещё с тремя компаниями, с журналистами.

• Март 2000 года. Москва. Кремль. Интервью президента РФ В.В. Путина российским СМИ. Фото пресс-службы президента РФ.
• © Из личного архива Калерии Кисловой

— А что с ёлочкой, которую Ельцин просил не убирать после первой записи? Ёлка осталась та же?

— Ёлку мы просто повернули. Другую уже некогда было ставить. Ведь первый выход, на Дальнем Востоке, начинается в 15 часов по Москве. А нужно было ещё смонтировать с гимном и выпустить в эфир. Надо было быстро делать. 

• Новогоднее обращение Владимира Путина, 1999 год
• © youtube.com

— Преемственность и в этом получилась. 

— Понимаете, я видела только внешнюю сторону. И я никогда не задавала лишних вопросов, работая в общем почти 30 лет. Начиная с Леонида Ильича, были допущены корреспондент ТАСС, фотокорреспондент и я. Мы даже жили обычно в резиденции, в то время как вся пресса жила в гостинице. Так было при Брежневе. Так иногда было и при Горбачёве. Ну а потом от этого отошли. Если раньше нас называли «личники», то при Борисе Николаевиче была уже другая страна, другие люди, другая структура, охрана и прочее. 

— Первое телевизионное новогоднее обращение к народу сделал Брежнев. Как это делалось?

— Это было так давно! Мы тогда ещё на плёнку записывали. Это были 1970-е годы, ещё у нас не было ТЖК. И нам приходилось ставить ПТС и ПВС (ТЖК — телевизионный журналистский комплект: компактная камера и другая аппаратура для оперативной телесъёмки. ПТС — передвижная телевизионная станция. ПВС — передвижная видеозаписывающая станция. — RT).

Так же писали Михаила Сергеевича. Тоже гнали ПТС и ПВС.

— А зачем и то и другое?

— Чтобы никто не перехватил. Сигнал передавали не сразу в Останкино, а именно на ПВС, которая записывала на месте, и везли уже рулоны. Сейчас всё упростилось. Вы сами понимаете, что камеры совсем другие, возможности совсем другие. Сейчас, по-моему, уже и не ездит режиссёр. Я была, наверное, первым и последним таким режиссёром-личником.

— Сколько человек обычно было в группе, которая записывала новогоднее обращение? 

— Попробую сосчитать. Снимали всегда на одну камеру. Но брали с собой обязательно две, а иногда три — на всякий случай, если вдруг основная камера выйдет из строя. 

31-го декабря 1999-го группа была совсем небольшая. Был один оператор, причём даже не наш, а с «Мосфильма», из группы Константина Львовича. Были ассистент оператора, техники, осветители, несколько человек, звуковики, редактор на суфлёре, гримёр, которая могла подпудрить, поправить причёску. Хотя у Бориса Николаевича причёска всегда была идеальная. Запасной камеры в тот раз мы не брали.

• 31 декабря 1999 года. Москва. Кремль. Во время записи новогоднего обращения президента РФ Б.Н. Ельцина. Фото пресс-службы президента РФ
• © Из личного архива Калерии Кисловой

У меня, кстати, сохранилось много плёнки, где снималась подготовка запасной камерой. Ребята снимали просто так, для себя. Выход, общение, рабочие моменты. В советское время нам не разрешали камеру включать раньше, чем прозвучит команда «Мотор!».

Когда записывали Михаила Сергеевича, я как-то попросила оператора включить видеокамеру, пока мы готовились. А Горбачёв сидел за столом, по телефону разговаривал. Это были не для нас звонки, а действительно телефон у него звонил, он отдавал команды, что-то говорил. И оператор тихонечко это снял. И теперь эти кадры блуждают по всем каналам. Но в те времена была такая установка, чтобы ни в коем случае никаких общений, никаких личных разговоров не снимали.

Хотя Леонид Ильич, когда я ещё только начинала с ним работать, был очень разговорчивый. С ним часто в неофициальной обстановке были встречи. Но это никогда не снимали. Впервые стали какие-то фотографии делать только при Михаиле Сергеевиче. А по-настоящему снимать рабочие моменты стали только при Борисе Николаевиче.

— Возвращаясь к обращению 1999-го. Между первой записью и моментом, когда вас снова вызвали в Кремль, — неужели ничего не предвещало отставки президента?

— Для всех это была неожиданность. И для меня тоже. Потом я уже поняла, что всё это неслучайно. Потому что Ельцин то одного приблизит, то другого. Один поработает немножко — и его мягко снимают. Из молодых, я имею в виду. Но, правда, Евгения Примакова он сделал премьером, но очень ненадолго, к сожалению. Это был действительно настоящий премьер-министр, на мой взгляд. А какие ходили разговоры в стране, я особенно не слушала.

До перевыборов я не ждала никаких изменений. Я думала, просто будет новый текст. Может быть, более бытовой, что ли, неофициальный, более простой, человеческий. И первое обращение было хорошее. Минут на пять-семь.

У него не было длинных речей. У Михаила Сергеевича обычно были поздравления минут на десять. А у Бориса Николаевича более короткие.

Я вам честно скажу, что 31-го числа я была огорошена, когда увидела фразу «Я ухожу». До этого момента я даже не предполагала. Когда ехала, думала, что он написал более близкий ему текст. Потому что он сказал: «Я напишу сам текст, и я думаю, что вы ко мне приедете». Он-то уже держал это в голове. Я думаю, он давно над этим думал. 

Валентин Юмашев рассказал, что в предложенный текст обращения Борис Николаевич внёс некоторые правки: «Он это делал своей авторучкой с чёрными чернилами. Все они были правильными и по делу. Вообще, у Бориса Николаевича было очень хорошее чувство слова. Но с одной правкой, которую он сделал, я не согласился. Он написал: «Я ухожу не потому, что я устал, и не по болезни». Я сказал: «Никто никогда в жизни не подумает, что вы можете уйти, потому что вы устали или больны. Всем понятно, что вы уходите, потому что нашли кандидата, которому, вы считаете, можно доверить страну». Он ничего не сказал, задумался и всё той же ручкой вычеркнул свою написанную фразу».

Тогда не было интернета. Не было такого бесконечного обмена мнениями, когда все переписываются, все высказывают свои соображения. 

Может быть, кто-то с кем-то и разговаривал на эту тему. Но мне никто не звонил. И никто меня ни о чём не спрашивал. Потому что знали, что я всё равно ничего не скажу. Если даже я бы знала, я бы всё равно не сказала.

У меня муж не знал, куда я еду, куда я иду. Бывало, сижу в гостях или у меня дома гости, мне звонят и говорят: «Через 15 минут будет машина, берите с собой вещи на пять дней». И я сама никогда не спрашивала, куда меня везут, куда я лечу. Я исчезала тихонечко, по-английски. 

— Заявление Горбачёва об отставке в 1991 году после распада СССР вышло в эфир 25 декабря. И в этот год не было новогоднего обращения лидера страны?

— Было, было. Самое смешное, что сейчас все говорят и пишут, что страну поздравлял Задорнов. Но это было только на одном канале. А у остальных в 1991-м было всё так же, как и каждый год. Я помню даже, где, в каком зале мы записывали Бориса Николаевича. И что он мне говорил при этом.

• Новогоднее обращение Бориса Ельцина, 1991 год
• © youtube.com

Мы приехали на запись. Приехал Малашенко, Добродеев, мы все приехали туда. А Борис Николаевич после записи подошёл ко мне. У меня с ним когда-то произошла очень смешная история.

— Вы были знакомы ещё до того, как Ельцин стал президентом России?

— Я с ним познакомилась в 1986-м на военном заводе в Зеленограде. Это было лето, июль. Мы приехали туда с Михаилом Сергеевичем. И там руководство завода нам сказало, что первый цех, который посещал Горбачёв, закрытый, его снимать нельзя. Я вышла во двор. Он был абсолютно пустой, всё залито асфальтом. Одно дерево — и под ним стояла одинокая садовая скамеечка со спинкой. Жарища жуткая. А я в пиджаке, в колготках, так требовалось. Я говорю своим операторам: «Ребята, жара такая. Я пойду посижу вон там. Вы меня крикните, когда в другой цех пойдёт». Сижу себе одна, обмахиваюсь чем-то. Поднимаю глаза — смотрю, кто-то идёт. Вижу, идёт Борис Николаевич, которого я видела впервые. Но знала, что это Борис Николаевич Ельцин, который из Свердловска, назначен первым секретарём нашего московского горкома партии, видела портреты.

Он шёл с каким-то мужчиной, видимо, из заводских. Без охраны, естественно. И вдруг Борис Николаевич говорит: «Вот скамеечка, давай посидим». И они направляются ко мне. Я сдвигаюсь на край скамейки. Он подошёл и говорит: «Здравствуйте». Я говорю: «Здравствуйте, Борис Николаевич». Он так удивлённо поднял одну бровь, что я называю его по имени-отчеству, и говорит: «Можно тут с вами посидеть?» Я говорю: «Конечно!» — и отодвигаюсь. Он говорит: «Да вы не двигайтесь, мы же не такие большие, чтобы занять тут всё». Он сел рядом со мной и спрашивает: «А вы почему не там?» — показывая на цех. А я говорю: «Нас туда не пустили. А вы почему не там?»

И он мне говорит такую фразу: «А я в толпе не люблю ходить». И я про себя подумала: смелый ты, дяденька, меня не знаешь, а так говоришь.

И он спрашивает: «А что вас не пустили, вы журналист, что ли?» Я говорю: «Ну, можно считать и так». Он уточняет: «Что значит «можно считать»? А кто вы?» — «Вообще-то я режиссёр». — «Режиссёр? А что здесь делаете?» — «Я главный режиссёр программы «Время». Мы приехали снимать завод. Но этот цех закрыт. Значит, будем снимать следующие». — «А что делает режиссёр?» И я начала ему объяснять. 

И вдруг бежит какой-то небольшого роста человек с блокнотом, что-то там чиркает и говорит: «Борис Николаевич, пожалуйста, на обед. Мы сейчас обедать будем, а после обеда уже посещение других цехов». Ельцин мне говорит: «Пойдёмте». Я говорю: «Нет, спасибо, Борис Николаевич, я не пойду». Он говорит: «Нет. Мы же сидели вместе — мы должны пойти вместе». А этот самый мужчина с блокнотом ко мне поворачивается и говорит: «А вы журналист, что ли?» Я говорю: «Да». Он говорит: «Журналисты там в другом зале. Журналистов тоже повели обедать».

И мы дошли до столовой. Направо — зал, где, я вижу, за столом сидит Михаил Сергеевич, Яковлев с ним рядом, сопровождающие, директор завода. А в зале слева — наши. А Борис Николаевич прямо упёрся и сказал: «Нет, тогда я пойду сюда».

— И как же разрешилась эта ситуация? 

— Тот самый мужчина с блокнотом сказал: «Хорошо, мы вам накроем стол отдельно». И нам в зале, где сидел Михаил Сергеевич, накрыли стол на троих: я, Борис Николаевич и тот, который с ним пришёл и сидел на лавочке. Принесли обед. И я помню, как официантка спросила: «Что пить будем?» Борис Николаевич удивлённо поднял голову и говорит: «Что значит «пить»?» Она говорит: «Чай, кофе или компот?». Спрашивает у меня: «Что вы будете?» Я говорю: «Борис Николаевич, я как все». Он говорит: «Ну, я же уралец, я кофе не пью. Я пью чай». Ну а я тогда так в шутку сказала: «Вы знаете, а я сибирячка. Давайте мне тоже чай». — «Сибирячка? Вы откуда?» — «Из Новосибирской области, из села». — «О, я тоже из села». И он ещё так пошутил мимоходом: «Если бы вы ко мне приехали в Свердловск с группой, то я бы вас, конечно, не чаем встречал. Но...» 

Тут все стали подниматься, операторы схватились за аппаратуру. «Я побежала, спасибо, до свидания». Попрощалась с ним и ушла. Такая была встреча.

— И вы больше не встречались до 1991-го?

— Потом у Бориса Николаевича были взлёты и падения. А я всё это видела. И на Пленуме ЦК КПСС была, где та перепалка произошла у них с Горбачёвым. У меня даже до сих пор сохранился пропуск на тот пленум.

• Президент СССР Михаил Горбачёв в прямом эфире делает заявление об отставке, 25 декабря 1991 года
• © youtube.com

И потом, когда уже пришёл 1991 год, до того, как 25 декабря я попрощалась с Михаилом Сергеевичем, все эти месяцы, с августа по декабрь, практически с утра до ночи я была в Кремле. Это была не запись, а прямой эфир, когда Михаил Сергеевич подписывал указ о своей отставке. Потом я пошла к нему в кабинет, попрощалась и уехала в Останкино.

Приехала — и меня вызывает Добродеев, который у нас тогда был главным редактором, с 1991-го по 1993-й.

«Лера, завтра надо ехать к Борису Николаевичу». А я стою перед ним и говорю: «Олег, ты знаешь, может, кого-нибудь другого пошлём? Мне как-то так не очень удобно. Сегодня я попрощалась с Михаилом Сергеевичем, а завтра я поеду здороваться с Борисом Николаевичем». И я назвала фамилию одной девушки-режиссёра, просто потому что я встретила её по дороге, когда шла к нему в кабинет. Он говорит: «Я не возражаю». И она поехала туда, но запись почему-то не состоялась.

Меня опять вызывает Добродеев и спрашивает: «Лера, а ты что, знакома с Борисом Николаевичем?» Я говорю: «Ну, сказать про президента, что я с ним знакома, я не могу. Но однажды была встреча». — «А мне сейчас звонил его пресс-секретарь: Борис Николаевич спрашивает, работает ли Кислова. И почему она не приехала. Он просит, чтобы ты завтра приехала к нему». И я поехала. Со мной поехали Добродеев и Малашенко. Просто из любопытства. Хотели познакомиться с новым руководителем страны.

— Где проходила запись?

— Запись была у него в кабинете. Ещё не новогодняя, а предновогодняя. Новогодняя была чуть ли даже не 31-го. Он вышел. Пресс-секретарь стал всех представлять. Вот Добродеев, вот Малашенко. Мы стояли у окна. А Борис Николаевич шёл и здоровался, ещё без пиджака и без галстука. Дошёл до меня. Пресс-секретарь ему говорит: «Калерия Кислова, программа «Время». Он вдруг так поворачивается и говорит: «Что вы мне рассказываете, Калерия Кислова! Я с ней ещё в 1986-м году в Зеленограде на завалинке сидел!» Я просто дара речи лишилась: надо же, столько времени прошло, и чтобы вспомнить! Я говорю: «Борис Николаевич, мы с вами на лавочке сидели». А он так повернулся и говорит: «Ну, на завалинке-то романтичнее». И пошёл дальше здороваться со всеми остальными членами группы, которая в тот раз приехала огромная. 

— Как отреагировало ваше руководство?

— Когда мы ехали со съёмки в одной машине с Малашенко и Добродеевым, они у меня спрашивают: «Слушай, Лер, на какой ты завалинке сидела?» Я им рассказала эту историю: «Я сама обалдела от неожиданности. Потому что надо же запомнить». Потом я уже думала: может быть, я дала ему визитку? Или он откуда-то узнал? Потому что я не говорила ни имени, ни фамилии. 

— Как прошла запись первого новогоднего поздравления Ельцина в качестве президента новой страны? 

— Где-то в большом зале. Стояло несколько камер. Мы — по центру.

А Борис Николаевич ко мне подошёл после этого новогоднего обращения, поздравил меня с наступающим и спросил: «Ну, кого будем назначать председателем?»

— Как я понимаю, речь шла о председателе организации, которая должна была прийти на смену Гостелерадио?

— Да. А я так посмотрела на Малашенко и говорю: «Ну, наверное, Малашенко». Он говорит: «Почему Малашенко?» Я говорю: «Он всё хорошо знает». А Ельцин назвал фамилию другого человека, который потом, кстати, и был назначен, но был очень недолго. А я его не знаю. Он говорит: «А если вот такого?» И ждёт, как я среагирую. Я говорю: «Ну это, конечно, неплохо, но он же не знает телевидение». Он говорит: «А вы поможете». Я как-то пожала плечами... Смешной такой был у нас разговор, конечно, несерьёзный. Вопрос уже был решён и указ подписан.

— И так вы были с ним от первого обращения до последнего? 

— Да. С Борисом Николаевичем у меня всегда были какие-то очень доверительные отношения. Он всегда обнимал, чмокал в щёчку. До этого, правда, Леонид Ильич чмокал. Михаил Сергеевич — никогда. А у Бориса Николаевича это был такой ритуал.

• 23 апреля 1993 года. Президент РФ Борис Ельцин и Калерия Кислова (в центре)
• © Из личного архива Калерии Кисловой

— Каким было его настроение во время того первого обращения? 

— Приподнятое, хорошее настроение перед самым Новым годом. Он получил пост президента большой страны. А то было как-то странно. Тогда первый корпус в Кремле ремонтировался. И они сидели с Михаилом Сергеевичем в 14-м корпусе, только в разных концах, не очень любя друг друга. И было два президента. Горбачёв — президент СССР, не существующего уже практически, и Ельцин — президент России, которая была уже не СССР.